Когда я проснулась, на часах было без трех минут шесть утра, поэтому в комнате было все еще темно. Причиной столь раннего пробуждения стали горячие руки Эйдана нарушившие толстую, мягкую границу между нашими телами, и проникшие под мою пижаму...
Я могла бы подумать, что это было бессознательным, инстинктивным жестом, но очень скоро поняла, что возмутитель спокойствия совсем не спит. И эти касания так же не являлись простым преступным желанием нарушить наказ моего отца - не пересекать запретную линию. Эйдан хотел гораздо большего. Он собирался совершить самое запретное и я поняла это почти сразу.
Я думаю, что ничто в моей жизни не может не вызывать двойственных ощущений...
Меня охватило ужасное отвращение. Эйдан стягивал с меня шорты с такой осторожностью, будто боялся, что я могу проснуться в любую секунду и шлепнуть его по рукам. И в этом было что-то низкое и грязное. Парень собирался использовать меня пока я сплю, пока ничего не замечаю. Он хотел эгоистично употребить меня для своего собственного наслаждения. Это воровство и потребительски-равнодушное отношение к моему телу заставляло меня напрягаться от смеси различных ощущений.
Маленькая слезинка скользнула по моей переносице и упала на белые простыни. Я сжимала зубы, старалась дышать ровно и продолжала притворяться спящей, на случай, если мое пробуждение разозлит Эйдана.
Ничтожность, ненужность, дерзость... стыд... наслаждение.
Этим ли были вызваны мои слезы? Замешательство, смятение и огромный стыд я испытывала только из-за того, что мне
эти отвратительные и унизительные вещи были приятны до мурашек...
Эйдан не мог не заметить моего пробуждения, ведь я внезапно пожелала помочь ему совершить грязное дело, и неуклюже зашевелила ногами с которых он пытался стянуть шортики. Но мое пробуждение ничего не испортило, не изменило, не заставило парня остановится и перестать трогать меня. Он продолжил, только теперь перестал быть таким осторожным.
Когда послышался звук расстегивающейся молнии и шорох, я снова сцепила зубы от отвращения и от сладкого предвкушения продолжения.
Потом мы называли подобный секс «ленивым», чтобы все не казалось таким грязным.
«Ленивый».
Когда лень драться, бороться, бить и шлепать. Бледная, неловкая версия «занятий любовью».
Никакой грубости, никакой нежности. Ни одного злого слова, ни одного болезненного шлепка. Ничего, кроме едва уловимого шороха, сбитого дыхания, и движений — плавных и резких одновременно. Никто не рычит, не скулит, не хныкает и не издает каких-либо других постыдных звуков.
Почти тишина.
Эйдан лишь касался моего живота, сжимал грудь, изредка балуя мои плечи и шею горячими и мокрыми поцелуями.
Внезапно мне вспомнился недавний вопль моей матери «ты же не отдаешься ему в знак благодарности, Ариана?!», вызвавший в моей голове шквал ярких картинок и образов:
Эйдан хочет благодарности за спасение; Эйдан требует расплаты за спасение; Эйдан берет вознаграждение силой.
Я - трофей, приз, подарок, собственность. Его.
Одна только мысль об этом вызывает дрожь. Новый приступ отвращения, омерзения, гнева... и стыда. За себя, за то, что подобная низость мне может казаться такой горячей.
- Тихо, - Эйдан накрыл мой рот ладонью и быстро смахнул маленькую слезинку с моей щеки, - Давай...
Всего несколько секунд в течении которых я хватала ртом воздух, напряженно выгибалась, дрожала и тихо скулила в ладонь Эйдана, стерли совершенно все мысли из моей головы, оставив там немую тишину и пустоту. Я даже забыла спросить почему он всегда сдерживается и пытается завершить этот постыдный процесс одновременно со мной ... А мне это интересно, если хотите знать.
Я уснула сразу же, даже не потрудившись натянуть одежду или проверить простыни на предмет запретных пятен. Кофта так и осталась расстегнутой, шорты валялись где-то в ногах, а бедра склеились между собой, но мне было наплевать. Я уснула.