Раннее Европейское Средневековье. Образование первых варварских государств

[NADYN]

Так, допустимых символов в заголовке темы мне просто не хватает для корректного названия... Предлагаю в этой теме попробовать обсудить такие вопросы:
1. Великое переселение народов.
2. Роль варваров в разрушении Римской империи
3. Образование первых варварских государств (н-р, вестготов. остготов, вандалов, франков и пр.)
4. Христианизацию.


P.S. Отдельные темы я создавать не решилась, зная, что и эта скорее всего повиснет. В ближайшее время постараюсь выложить сюда информацию и интересные факты.

[Доктор Имаго]

1. Великое переселение народов.

NADYN, Думаю, с этого и надо начать, как с самого начала. Вопрос только в том, что же считать началом этого начала: миграции готов, или появление гуннов?

[NADYN]

Доктор Имаго, думаю, что да. Возможно, конечно, более позднего периода, чем время скитания легендарного Одиссея.

[NADYN]

Забегая немного вперед, приведу статью В. Н. Маслова о Меровингах.

Меровинги

Шел V век вашей эры... Уже Римская империя разделилась на две части, западную и восточную, да и в западной половине империи императоры жили не в Риме, а в Равенне. В 410 г. Рим был взят и разграблен вестготами короля Алариха - впервые с незапамятных времен, с полулегендарного нашествия галлов, случившегося еще 800 лет назад, вечный город был опозорен вражеским завоеванием. Рушатся границы Западной Римской империи, на ее землях по-хозяйски устраиваются вестготы, бургунды, вандалы... В это самое время через пограничный Рейн в его нижнем течении переходит германский народ салических франков во главе со своим королем Хлодионом (примерные даты правления: 427—447 гг.).
Воинственный Хлодион подчинил своей власти всю территорию современной Бельгии и дошел до Соммы, но затем столкнулся с серьезным сопротивлением последнего очага римской государственности в Галлии с центром в Париже (Лютеция), Франки были разбиты римским полководцем Аэцием и должны были остановить свое продвижение. Вступив в союзные отношения с галло-римлянами, они стали так называемыми римскими федератами. Одновременно они закреплялись на новых территориях. Их столицей стал город Турне (ныне в Бельгии, близ французской границы). Преемником Хлодиона был Меровей (447-456), который и дал свое имя династии Меровингов.

Франки были известны римлянам с середины III в. н. э.; данный этноним означает “свободные”. Однако каноническая традиция создававшихся в XIV в. “Больших французских хроник” считает Хлодиона лишь вторым по счету королем франков, первым был Фарамон, который “весьма благородно правил страной до самой смерти” в течение 20 лет, а был он сыном некоего явившегося к франкам со стороны Маркомира (имя, вызывающее ассоциации с германским племенным союзом маркоманов). Маркомир якобы научил франков обращаться с оружием и возводить укрепления вокруг их поселений, а затем дал им в короли своего сына, потому что те хотели иметь короля "подобно другим народам".

Династическая легенда не сообщает ничего определенного о том, кем доводился Хлодион Фарамону, а Меровей Хлодиону. К тому же она укорачивает историю королевского рода Меровингов, и это вызывает сомнения. Ведь уже в V в. франки делились на две этнические группы: салические (то есть “морские”, жившие ближе к морю, которые и вошли в Галлию с севера) и рипуарские (-то есть “речные”, жившие по берегам Рейна, где память о них до сил пор сохраняет название германской области Франконии). У тех и других было несколько королей, и все они принадлежали к одному старому королевскому роду именно поэтому они и истреблялись в начале VI в. стремившимся к единовластию королем Хлодвигом. Нужно было время, чтобы род успел так разветвиться.

Тем не менее "Большие французские хроники” категоричны в своем утверждении: название роду дал именно тот Меровей, который правил всего около десяти лет после Хлодиона. Может быть и так: название роду не всегда дается по его генеалогическим основателям (вспомним Каролингов и Капетингов), а годы правления Меровея были особыми, и поэтому осталась в народной памяти. Именно тогда союзная армия галло-римлян, франков, вестготов и бургундов отразила на Каталаунских полях нашествие на Галлию гуннских полчищ Аттилы. А может быть и то, что был когда-то в древности другой Меровей, не учтенный генеалогией. Ясно одно: Меровинги были династией родовой франкской знати, а не тех удачливых военных вождей, которые могли начинать почти “с нуля” свою родословную. Род Меровингов воплощал единство всего франкского народа, его представители обладали в глазах франков определенным сакральным и магическим могуществом, благодетельным для всего народа “королевским счастьем”. В их внешнем облике была одна особенность: все они носили очень длинные волосы. Острижение волос для королей из рода Меровингов было не просто величайшим позором - оно полностью лишало их дееспособности, возможности исполнять королевские функции.

О сыне и преемнике Меровея Хильдерике I (456—481) уже можно составить некоторое, представление и как о личности. Согласно легенде, молодой король отличался распутством, совращал дочерей свободных франков, за что и был изгнан подданными, отдавшимися под покровительство главы галло-римского государства Эгидия. Хильдерик бежал за Рейн, к турингам, соблазнил там королеву Базину, с которой и вернулся в свое королевство, куда его через некоторое время призвали разочаровавшиеся в Эгидии франки. Базина стала матерью основателя франкской державы Хлодвига. Сам же Хильдерик I. столь склонный к авантюрам в частной жизни, в политике честолюбием не страдал: он примирился с галло-римлянами, продолжал быть их союзником в войнах и даже помог прийти к власти в Париже, после смерти Эгидия, его сыну Сиагрию.

Хлодвиг I (481—511) родился около 466 г. Он был, безусловно, одним из самых крупных политиков своего времени - и, пожалуй, единственным великим королем династии Меровингов. Он быстро понял обреченность государства Сиагрия - последнего осколка Западной Римской империи, после 476 г, не существовавшей даже формально - и пошел на него войной совместно с другими франкскими королями, своими сородичами. В битве при Суассоне (486 г.) галло-римляне были разбиты, Сиагрий бежал в Тулузу к королю вестготов Алариху II, но был им выдан Хлодвигу и казнен. Так в руки франков попала богатая область римской Галлии с Парижем, Занимая ее, Хлодвиг поступал по-хозяйски: лично все еще оставаясь язычником, он старался с первых же шагов наладить добрые отношения с владыками городов, католическими епископами.

Хрестоматийный пример этому - рассказанный в хронике Григория Турского эпизод с суассонской чашей. После победы у Суассона среди захваченной добычи оказалась чаша из Реймского собора, которую архиепископ св. Ремигий и просил ему вернуть, Хлодвиг сразу же согласился, но проблема заключалась в том, что захваченное подлежало разделу между всеми воинами. Король попробовал исключить чашу из этого раздела, попросив войско дать ее ему сверх его доли. Но среди воинов нашелся один убежденный защитник норм военной демократии, который разрубил чашу с мечом со словами: “Ты не получишь ничего сверх того, что тебе достанется по жребию”. Хлодвигу оставалось лишь передать посланцу прелата обломки священного сосуда. Он умел владеть собой и понимал формальную правоту смельчака, но и забыть подобный вызов он не мог. Когда через гол ему довелось проводить очередной смотр своего войска, король придрался к якобы плохому состоянию оружия у этого воина и лично разрубил ему голову, сказав во всеуслышание: "Так поступил ты с чашей в Суассоне!". Это подействовало, короля стали бояться. Духовенство же быстро оценило добрую волю молодого монарха, и св. Ремигий письменно признал его власть в качестве администратора римской провинции.

Важнейшим событием правления Хлодвига стало его крещение. Этому предшествовал брак короля с бургундской принцессой Хротхильдой (Клотильдой), истовой католичкой, хотя официальной религией бургундской династии было арианство. Хротхильда сразу же стала убеждать мужа принять крещение. Хлодвиг выжидал, пока новый бог покажет, чего стоит его сила. Кол****ия кончились, когда король, обратившись за помощью к Христу, одержал важную для него победу над алеманами. Тогда-то, 25 декабря 496 г. состоялось крещение короля франков с 3-тысячной дружиной в Реймсе от руки св. Ремигия.

Важно было именно то, что Хлодвиг принял христианство в его ортодоксальной форме. Раньше крестившиеся германские народы (вестготы, остготы, бургунды и др.) отдавали предпочтение арианству. Ортодоксальное, никейское вероисповедание воспринималось ими как официальная религия императорского Рима, а поскольку их государства возникали на сильно романизированных территориях, короли инстинктивно опасалась, что их народы “растворятся” в чуждой и мощной цивилизации. Хлодвиг почувствовал, что эти опасения неосновательны, да и конфигурация его владении была такова, что обеспечивала возможность постоянного прилива новых сил из германского мира. Принятое им решение создало предпосылку романо-германского культурного единства и синтеза, и в этом состоит заслуга франкского монарха перед европейской культурой.

[ADDED=NADYN]1101914626[/ADDED]
Но и прямая политическая выгода от крещеная вскоре стала очевидной. Хлодвиг стал естественным защитником всех правоверных христиан Южной Галлии, находившихся под властью арианских монархов Вестготского королевства. Он использовал это как великолепный повод для начала завоевательной войны, принявшей характер “крестового похода” (507 г.). Сопровождаемое чудесными знамениями, войско франков перешло через Луару и разгромило вестготов, причем сам Хлодвиг сразил в единоборстве Алариха II. Вестготы были изгнаны за Пиренеи, Аквитания стала франкской.

Сразу же возрос международный престиж молодого государства. Его заметили в далеком Константинополе, император Анастасий прислал к Хлодвигу послов (508 г.), объявивших о возведении нового единоверца византийского монарха в достоинство консула, Хлодвиг стал всюду разъезжать в привезенном ему консульском одеянии; он добавил к нему и диадему, явно показывая, что толкует этот акт как признание его полного верховенства над Галлией, недаром его стали именовать не только консулом, но и Августом. Для христианского населения страны это означало дополнительное подтверждение легитимности франкской власти.

Заслуги Хлодвига перед церковью были велики, как крестителя своей страны, Его супруга, королева Хротхильда получила нимб святости. Но Хлодвиг не был канонизирован, и виной тому, очевидно, был характер короля, прагматичного до цинизма. Крещение не было связано для него с нравственным переворотом, подобным тому, какой испытал, например, Владимир Киевский, который стал до того бояться греха, что даже остерегался казнить преступников. Хлодвиг видел в принятии христианства прежде всего практическую пользу, и уже став христианином безо всяких угрызений совести осуществил свои планы расправы над всеми королями-родичами. На правившего в Кельне короля рипуарских франков Сигеберта он натравил его сына, а когда тот по его наущениям избавился от родителя, посланцы Хлодвига умертвили его самого; Хлодвиг же присоединил к своим владениям земли Сигеберта, заявив о своей полкой непричастности ко всему происшедшему. В других случаях он прибегал к военной силе. Так, он захватил в плен одного из королей салических франков Харарика с сыном и насильно остриг им волосы, объявив отца священником, а сына дьяконом, но потом все же счел это недостаточным и казнил обоих. Правивший в Камбрэ король Рагнахар после короткой войны был выдан Хлодвигу подкупленными предателями и убит им лично. Сочетая силу с вероломством, Хлодвиг истребил и других родственных ему королей. Колоритно известие, сообщаемое Григорием Турским. “Собрав однажды своих, он. говорят, с сожалением вспомнил о родственниках, которых сам же погубил: “Горе мне, я остался как странник среди чужой земли и не имею родственников, которые могли бы мне помочь в случае несчастья!”. Но это не значило, что он был опечален их смертью, а говорил так по хитрости, рассчитывая узнать, не остался ли еще кто-нибудь в живых, чтобы умертвить всех до последнего”.

После Хлодвига осталось четыре сына. Самым старшим был сын от наложницы - Теодорих (во французской литературе почему-то принято передавать это имя на современный лад, как. "Тьерри"), и были еще три сына от Хротхильды: Хлодомер, Хильдеберт и Хлотарь. У франков был обычаи равного раздела наследства, без преимуществ для старшего сына; незаконнорожденность Теодориха также не означала его неравноправия. Итак, страна была разделена на четыре части. Держава Хлодвига не имела единой столицы, того стольного города, обладание которым давало бы верховенство над братьями. Не был таким центром и Париж, хотя сам Хлодвиг хорошо понимал его значение и был там похоронен: по разделу он стал столицей владений среднего сына Хильдеберта. Резиденциями Теодориха, Хлодомера и Хлотаря стали соответственно Реймс (затем Мец). Орлеан н Суассон, близкие друг к другу города Северной Галлии, области компактного расселения салических франков. Владения братьев были расположены чересполосно, но все же в северной части державы действовали и принципы определенной территориальной концентрации. К Реймсу и Мецу тяготели восточные земли франков, в том числе и те, что были расположены за Рейном и никогда не входили в состав Римской империи; эта область получила имя Австразии (от древнегерманского "австр" - восток). Правивший в Суассоне Хлотарь опирался на старые земли салических франков за Соммой, которыми они владели еще до Хлодвига, Париж был естественным центром современного Иль-де-Франса, а Орлеан был открыт к экспансии на юго-восток, на земли бургундов. Иная картина наблюдалась к югу, за Луарой, в этой сильно романизированной области, где франкское население было представлено немногочисленными гарнизонами. Владения четырех братьев были перемешаны, и никаких крупных территориальных комплексов не выделялось.

Братья вместе вели войны; расширяя державу франков, она покорили Бургундию (534 г.) и Прованс (536 г.), разделив между собой новые территории. Однако принцип равного раздела был связан с опасностью распада общего государства на отдельные королевства, если бы обособились и укоренились на своих землях династии разных потомков Хлодвига. Только прямое насилие могло предотвратить эту опасность. Первым из братьев ушел из жизни Хлодомер: в 524г. он погиб на войне с бургундами. После него осталось трое малолетних сыновей: Теодобальд, Гунтар и Хлодоальд, Хильдеберт и Хлотарь захватили Теодобальда и Гунтара, после чего послали к своей матери, вдовствующей королеве Хротхильде, гонцов с вопросом: предпочитает ли она, чтобы се внуки погибли или были пострижены? Застигнутая врасплох Хротхильда отвечала так, как подобало королеве Меровингской династии, но не христианской святой и не любящей бабушке: "Я ни за что не хочу, чтобы они были острижены". После этого дядям оставалось лишь собственноручно привести “приговор” в исполнение. Хлотарь уже прикончил свою жертву, когда Хильдебертом овладела жалость. Чуждый таких кол****ий Хлотарь - самый свирепый из сыновей Хлодвига - лично зарезал и второго племянника. Верные люди укрыли третьего - Хлодоальда от гибели в монастыре; в дальнейшем он стад монахом и основал близ Парижа монастырь в местности, хранящей его имя (Сен-Клу). Этот случай перехода принца Меровингской династии в духовное сословие был исключительно редким- и отнюдь не добровольным: мешали старые представления о позоре острижения волос. Хильдеберт и Хлотарь разделили между собой удел Хлодомера.

Провести аналогичную операцию после смерти в 534 г. их сводного брата Теодориха им не удалось: сын австразийского короля Теодеберт был уже взрослым и мог постоять за себя. Пришлось ждать его смерти (548 г.), а затем смерти его сына Теодобальда (555 г.), чтобы Хлотарь смог, женившись на молодой вдове Теодобальда, захватить его наследство, ничем не поделившись с братом Хильдебертом. Последний принялся натравливать на Хлотаря его старшего сына Храмна. который дважды восставал против отца. Когда же Хлотарь после смерти бездетного Хильдеберта (558 г.) объединил под своей властью все земли франков, Храмн был взят в плен вместе с женой и двумя дочерьми, их заперли в одной хижине и сожгли заживо. Прожил Хлотарь после этого недолго и умер в декабре 561 году.

Снова пришло время делить державу на четыре части, по числу сыновей Хлотаря I, Правда, один из них, младший Хильперик попытался было получить верховенство над братьями, овладев отцовскими сокровищами и неожиданно захватив Париж. Но братья объединились против Хильперика, изгнали его из Парижа и настояли на равном разделе. Полученные ими территории примерно соответствовали условиям раздела 511 года. Хариберт получил удел дяди Хильдеберта с Парижем; Гонтран - Орлеан и Бургундию (центр этого удела затем переместился в бургундский Шалон-на-Соне), Сигеберт - Австразию со столицей в Меце; стольным городом Хильперика стал Суассон. После смерти не имевшего сыновей Хариберта в 567 г. братья разделили между собой его земли, но Париж, чтобы никого чрезмерно не усиливать, остался общим владением. Таково было положение, когда началась серия продолжавшихся полвека династических "войн Фредегонды н Брунгильды".

[ADDED=NADYN]1101914657[/ADDED]
Соперницы были достойны друг друга по своей энергии, обеим довелось то восходить к вершинам могущества, то низвергаться с этих вершин. Впрочем жизнь они начинали совсем по-разному и по-разному ее закончили. Фредегонда была вначале лишь наложницей развратного Хильперика, служанкой при его первой жене королеве Аудовере. От своей доверчивой госпожи она избавилась остроумным и коварным способом: когда Хильперик находился в отсутствии, Аудовера родила ему дочь, и Фредегонда посоветовала королеве самой окрестить ребенка, не затрудняя тебя поисками крестной матери. Вернувшийся Хильперик воспользовался законным предлогом, чтобы разорвать брак: ведь Аудовера стала ему кумой и теперь не имела права оставаться его супругой. К радости Фредегонды королеву выслали в ее земли, но скоро оказалось, что и положение королевской фаворитки остается шатким. Брат Хильперика Сигеберт, король Австразии, женился на принцессе Брунгильде, дочери правившего в Испании вестготского короля Атанагильда. Хильперик тоже отправил послов за Пиренеи просить в жены сестру Брунгильды Гайлесвинту (567 г.). Атанагильду очень не хотелось отдавать дочь в жены распутнику, и он пошел на это лишь после того, как Хильперик поклялся, что будет содержать королеву в любви и почете, а всех наложниц отошлет от двора. Какое-то время Хильперик соблюдал обещание, но вскоре интриги Фредегонды принесли свои плоды: Гайлесвинта наскучила королю, и он захотел от нее избавиться. Однажды утром королеву нашли задушенной в ее постели, и молва стала обвинять в убийстве самого Хильперика. Фредегонда же вернулась ко двору неоспоримой хозяйкой и скоро стала именоваться новой королевой,

Возмущенная королева Австралии Брунгильда решила отомстить за сестру, и король Сигеберт, на которого она имела огромное влияние, двинул войска на брата-клятвопреступника. Но нормы кровной мести были уже смягчены обычным правом. При посредничестве третьего брата, короля Гонтрана, было созвано общенародное судебное собрание (569 г.), которое постановило, что в качестве пени за убийство виновный в нем Хильперик должен передать королеве Брунгильде как сестре Гайлесвинты пять городов в Аквитании: Бордо, Лимож, Каор, Беарн и Бигор.

Мир был восстановлен, но оказался недолгим, потому что вероломный Хильперик не собирался соблюдать его условия. Он решил вознаградить себя за территориальные потери, отобрав силой у Сигеберта другие южные города - Тур и Пуатье. Войны между братьями возобновились, и разгневанный Сигеберт счел, что он должен покончить с преступным братом и присоединить к своим владениям нее его земли. На стороне короля Австразии было военное преимущество: надежда на богатую добычу привлекла на его сторону ополчения многих языческих германских народов за Рейном. Северная Галлия вновь испытала опустошительное нашествие тех племен, которых романизирующиеся западные франки уже воспринимали как варваров; недаром со второй половины VI в. за Северной Галлией закрепляется новое географическое название “Нейстрии” (то есть "не-восток"), прямо противопоставлявшее ее Австразии. Охваченный страхом Хильперик заперся в Турне и был осажден там войсками Сигеберта, который уже провозгласил себя королем Нейстрии. В тот момент не растерялась только Фредегонда, она подговорила двух убийц и те, пройдя через австразийский лагерь, добились приема у Сигеберта и закололи его смазанными ядом кинжалами (575 г.). Потерявшее вождя войско быстро распалось, и Хильперик легко вернул себе утерянные владения. Занял он и Париж, нейтралитет которого был еще до этого нарушен Сигебертом.

В Меце королем Австразии был провозглашен малолетний сын Сигеберта Хильдеберт II, но его мать, сопровождавшая мужа Брунгильда, была захвачена в плен Хильпериком. Тут случилось неожиданное. Сын Хильперика от Аудоверы Меровей влюбился в прекрасную пленницу и даже женился на ней. Фредегонда была в бешенстве, она сумела направить гнев Хильперика на непокорного сына. Король предпочел не расправляться с вдовой брата, он просто выслал Брунгильду в Австразию, где она стала регентшей при сыне - но Меровей был лишен прав наследства, брошен в темницу, бежал оттуда, скитался и через два года был убит слугами.

Но не зажились на свете дети самой Фредегонды. В 580 г. один за другим умерли (видимо, от эпидемии) три ее сына, наследником престола оказался последний сын Хильперика от Аудоверы — Хлодвиг. Фредегонде пришлось устранять и этого пасынка. Она обвинила перед мужем Хлодвига в причастности к колдовству, из-за которого и умерли ее дети; колдуньей же была якобы мать его наложницы. Женщину сожгли на костре, а принц был выслан под стражей на одну виллу, где его вскоре нашли убитым. Оставшийся без наследников Хильперик решает усыновить племянника, Хильдеберта Австразийского - сына Брунгильды! Фредегонда снова рожает сына, но и он умирает через два гола. Наконец, в 584 г. появляется на свет последний сын Хильперика и Фредегонды, будущий Хлотарь II.

К этому времени отношения между супругами были испорчены. Король подозревал королеву в измене с графом Парижа Ландрихом. В сентябре 584 г. при возвращении с охоты Хильперик был убит каким-то неизвестным, которого так и не нашли. Репутация у Фредегонды была такой, что ее сразу же начали подозревать в организации убийства. Против этого говорит то, что непосредственных выгод от смерти мужа королева не получила - напротив, ей пришлось сразу же вместе с четырехмесячным сыном укрываться в Парижском соборе и просить о покровительстве деверя, Гонтрана Бургундского.

Переживший своих братьев осторожный и рассудительный Гонтран (за постоянное покровительство церкви он был впоследствии канонизирован) прибыл в Париж. Он удостоверился в законнорожденности Хлотаря, признал его своим племянником и королем Нейстрии, взяв мальчика под свою опеку, но Фредегонде оставаться в Париже не позволил, королева была выслана в окрестности Руана. Теперь, когда и в Австразии, и в Нейстрии на тронах сидели малолетние монархи-племянники, старый Гонтран оказался вершителем судеб всей франкской державы. А между тем сам он пережил своих сыновей, и от того, кому из племянников будет завещана власть над Бургундией, зависело очень многое. Очевидный военный перевес Австразии способствовал тому, что победила политика Брунгильды. После смерти Гонтрана (592 г.) Австразия и Бургундия были объединены под властью Хильдеберта II.

После этого молодой Хильдеберт решил овладеть и Нейстрией. Но вернувшаяся к власти Фредегонда встала на защиту королевства своего сына. Она лично участвовала в сражениях, и хронисты, возмущавшиеся ее злодействами; восхищаются ее военными хитростями, которые помогли отразить нашествие австразийцев.

В 595 г. умер в возрасте 25 лет Хильдеберт II, и его государство вновь было разделено на две часта между его малолетними сыновьями: Теодеберт II получил Австразию, Теодорих II Бургундию. Конечно, реально уния сохранилась, поскольку регентшей своих внуков в обоих королевствах вновь стала Брунгильда. А через два года, в 597 г. ушла из жизни Фредегонда. Она умерла в почете, властной королевой, в ореоле только что одержанных ею побед, и была погребена рядом с Хильпериком I в парижской церкви Сен-Жермен-де Пре, даже надгробный камень ее сохранился до наших дней.

Пережившая противницу Брунгильда прилагает все усилия, чтобы сохранить единство своего австразийско-бургундского государства. Она продолжает войну с Нейстрией и ведет ее успешно: разбитому Хлотарю II приходится добиваться мира ценой огромных территориальных уступок. Чувствуя, что ее диктат вызывает растущее сопротивление могущественной австралийской знати, королева стремится опереться на романизированную Бургундию, окружает себя советниками из галло-римлян.

Шли годы, внуки Брунгильды повзрослели. Правивший в Австразии Теодеберт II оказался подвержен влиянию оппозиции, и Брунгильда была изгнана из Австразии. Она бежала в Бургундию, к послушному ей внуку Теодориху II. Началась вызванная ею война между двумя братьями, за которой пристально следил Хлотарь II Нейстрийский. Воспользовавшись представившейся возможностью, он отвоевал утраченные земли. Бургундия победила, Теодеберт II был взят в плен и казнен. Это была последняя победа Брунгильды. Вскоре, в 613 г. победитель Теодорих II умер от дизентерии, когда ему было всего 26 лет. Брунгильда объявила королем Австразии и Бургундии его маленького сына, своего правнука Сигеберта II. Делить землю между ним и его младшим братом Корвом она на сей раз предусмотрительно отказалась.

Австразийская знать не захотела считать себя побежденной. Она призвала к себе на помощь Хлотаря II и вступила с ним в открытый союз, В том же 613 г. благодаря предательству Брунгильда была пленена и доставлена к Хлотарю. Сын Фредегонды безжалостно расправился с противницей своей матери. Старую королеву обвинили во множестве злодеяний, в убийстве десятка франкских королей, включая сюда даже убийство ее мужа Сигеберта I, явно лежавшее на совести покойной Фредегонды - но кто бы стал слушать оправдания побежденной? Брунгильду казнили после долгих пыток, привязав к хвосту необъезженного коня, которого пустили вскачь по полям. Были казнены и ее правнуки.

Так было восстановлено единство франкской державы под скипетром одного монарха, Хлотаря II. Но условия, при которых произошло объединение, ясно показывали, что слишком авторитарной королевская власть не будет. Уступая местной знати, Хлотарь назначил из ее среды глав своей администрации (майордомы) в каждой из основных частей государства. В 623 г. австразийцы просили поставить им особого короля, поскольку они привыкла иметь собственных монархов, и ХлотарьII отправил к ним своего сына Дагоберта, который скоро начал проявлять строптивость.

Дагоберт I (629 -639), занявший после смерти отца трон короля всех франков, был последним меровингским монархом, правившим самостоятельно. Правда, в Австразию он определил королем своего сына Сигеберта III, а в Нейстрию и Бургундию - другого сына. Хлодвига II, но они были еще детьми. В памяти хронистов Дагоберт остался как благочестивый монарх, благодаря которому были обнаружены останки казненного у подножия Монмартра святого мученика Дионисия; на месте находки им было основано знаменитое аббатство Сен-Дени, в будущем ставшее официальной усыпальницей французских королей, и сам Дагоберт был похоронен именно там.

После смерти Дагоберта I наступает затянувшееся более чем на столетие время "ленивых королей" Меровингов, бесславного конца старой династии. И Сигеберт III, и Хлодвиг II были королями лишь по имени, фактически власть находилась в руках их майордомов, предводителей австразийской и нейстрийской знати. Майордомы свергают друг друга, меняют королей, то объединяют, то разъединяют Нейстрию н Австразию, растут их политические притязания.

Характерный эпизод произошел после смерти короля Австразии Сигеберта Ш в 656 г. Он завещал престол малолетнему сыну Дагоберту II и поручил его опеке майордома Гримоальда. Но не таковы были планы последнего. Он был уже майордомом во втором поколении, сыном могущественного майордома Пипина Ланденского и, видимо, счел, что пора заменять Меровингов собственной династией. Правда, этот небывалый разрыв с традицией был замаскирован фикцией усыновления. Еще до рождения принца Дагоберта Сигеберту III пришлось усыновить сына Гримоальда, причем усыновленный сменил свое имя на одно из королевских меровингских имен и стал Хильдебертом. Вскоре после смерти короля Сигеберта его законный наследник Дагоберт II был пострижен Гримоальдом в монахи и отправлен в один из монастырей Ирландии (мальчик якобы воспылал желанием служить церкви), а королем Австразии был объявлен “Хильдеберт III”. Но такое возвышение рода Пипинидов возмутило других австразийских аристократов и дало удобный предлог для вмешательства в дела Австразии нейстрийскому майордому Эброину, правившему от имени мальчика Хлотаря III (657 - 673), сына короля Нейстрии н Бургундии Хлодвига II. Гримоальд вместе с сыном были взяты в плен (662 г.), майордома казнили в темнице. Судьба же "Хильдеберта III" остается неизвестной. Видимо, неудача этого первого опыта смены династии способствовала тому, что Меровинги сохраняли королевское достоинство еще почти сто лет.

После гибели Гримоальда в Австразии был поставлен королем младший брат Хлотаря III Хильдерик II (662 - 675), находившийся под опекой майордома Вульфоальда. Став после смерти брата Хлотаря (673 г.) единым королем всех франков, этот молодой человек последним из Меровингов вспомнил о своей королевской власти, но уже не знал, как взяться за дело. Решив показать себя, он распорядился высечь розгами за какую-то провинность одного знатного франка, и вскоре был убит вместе с королевой оскорбленным вельможей на охоте,

Когда в 687 г, герцог Австразии Пипин Геристальский, племянник по матери казненного Гримоальда и один из основателей будущей династии Каролингов, победил своих соперников и стал майордомом всего франкского государства, короли оказались пленниками могущественного майордомского рода. Они уже до такой степени потеряла значение, что даже их генеалогические связи становятся неясными. Поздние Меровинги представляли две ветви рода, идущие от двух братьев: упомянутого Хильдерика II и Теодориха III (короля в 675—691 гг.), но кто из них был чьим сыном, точно неизвестно, хронисты перестают интересоваться такими мелочами.

Отныне меровингские принцы воспитываются в монастырях, а затем и содержатся там под надежным присмотром в ожидании, пока на них падет выбор майордома. Извлеченный на свет принц отращивал волосы и приступал к исполнению своих несложных церемониальных обязанностей. У короля было скромное владение, откуда его доставляли под эскортом на простой повозке, запряженной парой волов, во дворец для приема иностранных послов или на ежегодные мартовские общенародные собрании.

Сын Пипина Геристальского майордом Карл Мартелл в конце своего правления, когда в 737 г. трон опустел после смерти одного из занимавших его фигурантов, вообще не стал назначать короля, и целых шесть лет франки были лишены возможности созерцать своих длинноволосых монархов. Сыновья Карла Карломан и Пипин вначале сочли уместным возобновить традицию, и в 743 г. сделали королем последнего Меровинга Хильдерика III (743 -751), личность столь же бесцветную сколь и его предшественники. В одной из его сохранившихся грамот он вполне официально обращается к своему благодетелю. “Хильдерик, король франков, вельможному Карломану, который посадил нас на трон”. С той же покорностью он сошел с трона и дал постричь себя в монахи, когда в 751 г. Пипин Короткий задал римскому папе вопрос: “Кого следует называть, королем - того ли, у кого есть только титул, или того, кто имеет настоящую власть?”, а понятливый папа ответил именно так, как хотелось вопрошателю. Этим, как будто простым вопросом был брошен вызов воплощенной в Меровингах родовой сакральности франков. Пипин решился на шаг действительно революционный, апеллировав к фактическому положению дел, и вместе с тем к новой, высшей сакральности - к авторитету римского папы. Христианское общество должно жить по иным законам, чем родовое! Так Пипин стал монархом, а санкционировавший переворот папа получил неоценимый дар, огромной важности прецедент на будущее: право отрешать от власти королей и целые династий.

Около 755 г. Хильдерик умер в монастыре, так же скончался и его сын Теодорих. Так пресеклась династия Меровингов. .

"Я вижу меч гнева Божия, висящий над этим домом”,- сказал однажды епископ Альби Сальвий Григорию Турскому, указав на дворец Хильперика I. Не было будущего у вырождающегося потомства кровожадного Хлотаря и вероломного Хильперика.

[NADYN]

Важнейшим источником наших познаний об общественном и государственном строе франков в период Меровингов, а отчасти и Каролингов является Салическая Правда (Lex Salica) , составленная на рубеже V—VI вв. в период правления Хлодвига (481—511). Она представляет собой запись судебных обычаев салических франков. Такого рода сборники судебных обычаев имелись и у других германских племен (бургундов, аллеманов, рипуарских франков, вестготов, баваров, тюрингов, саксов). Все эти «варварские правды» (Leges barbarorum) составлены по казуистическому шаблону, без какой-либо строгой системы. В Салической Правде, как и в аналогичных ей памятниках, перечисляются отдельные правонарушения и штрафы, за них полагавшиеся. Салическая Правда — одна из наиболее древних правд.

По своему содержанию Салическая Правда отражает такую стадию развития одного из германских племен, которая близко примыкает к стадии, описанной Тацитом.

Существует несколько редакций текста Салической Правды. Первоначальный текст этого памятника не сохранился. Дошедшие до нас варианты являются компиляциями и представляют собой сокращенные либо расширенные (путем «прибавлений») обработки исчезнувшего древнего текста.

[Доктор Имаго]

NADYN, а мне всё не дает покоя легенда о посещении Германии Одиссеем. Может в основу этих легенд легла память о карфагенской экспедиции. Карфагеняне активно осваивали Испанию, а поскольку бешеной собаке семь верст – не крюк, то могли и до Рейна добраться, и даже попытаться обосновать там колонию.

[NADYN]

Доктор Имаго,

мне всё не дает покоя легенда о посещении Германии Одиссеем. Может в основу этих легенд легла память о карфагенской экспедиции. Карфагеняне активно осваивали Испанию, а поскольку бешеной собаке семь верст – не крюк, то могли и до Рейна добраться, и даже попытаться обосновать там колонию.

Честно скажу, что могу настроить множество версий, но не в одной из них не буду уверена

[NADYN]

И эту тему нужно поднять... Попробую изложить позицию такого известнейшего историка-медеивиста, как Жак Ле Гофф (раз уж отыскала свои записи) , ныне ставший лидером легендарной "Школы "Анналов". Начну ,пожалуй, с его "Цивилизации Средневекового Запада" (где-то я на нее даже ссылку давала вроде бы). Вернее, с нескольких его позиций о том, как он пердставляет синтез античной и варварской традиции.

История Великого Рима представляется Жаку Ле Гоффу как история грандиозного закрытого мира, нацеленного на собственное самосохранение: «Он великолепно преуспел в искусстве самосохранения: война – всегда оборонительная, несмотря на видимость завоеваний; право строилось на прецедентах, предотвращая нововведения; дух государственности обеспечивал стабильность институтов; архитектура – по преимуществу искусство жилища» . Рим предстает неким шедевром консерватизма. С этим мнением автора очень тяжело согласиться, помня о том, что Рим всегда впитывал в себя как губка многие достижения завоеванных им государств, включая и религиозные культы, хотя, казалось бы, именно религиозная сфера должна была остаться неизменной. Римская империя никогда не теряла желания идти вперед, завоевывая и покоряя, пока обстоятельства не вынудили ее перейти к обороне собственных границ.
Кризис III века, затронувший все сферы жизни, привел империю к расколу 395 года. И опять видится слишком предвзятое отношение автора: «Византия продлила жизнь Рима до 1453 года, но при всей видимости процветания и мощи это была лишь агония римского мира» . Историю Византийской империи, создавшей свою неповторимую культуру, нельзя назвать агонией.
Западная Римская империя пыталась стабилизироваться за счет признания варваров, принятых в армию или допущенных к расселению на окраинах империи конфедератами и союзниками. В то же время христианство выступало в качестве неверного союзника римского мира: «Религия вселенского призвания, христианство, не рисковало замкнуться в границах одной цивилизации» .
Кризис III века стал началом переворота, благодаря которому зародился средневековый Запад. Варварское нашествие в V веке было событием, ускорившим преобразования, изменившие весь вид этого мира. В следствие этого ускорился упадок сельского хозяйства, начались убыль населения и социальные перемены: крестьяне искали покровительства крупных собственников, положение колонов сближалось с положением рабов.
Нашествие варваров Ле Гофф называет бегством вперед: «Завоеватели - это беженцы, подгоняемые другими, более сильными и более жестокими, чем они. Их собственная жестокость часто проистекает из отчаяния, особенно когда римляне отказывали им в убежище, коего они обычно миролюбиво испрашивали» . Впрочем, в дальнейшем автор, противореча сам себе, пишет о беспрецедентной жестокости варваров.
Происходила долгая эволюция варваров под воздействием на низ азиатских и римских культур. Важным фактором стало принятие христианства, которое во многом связано с деятельностью апостола готов Ульфилы. Варвары преклонялись перед римской цивилизацией, перенимали римские нравы и обычаи. Ни один варвар не стал императором, а позже они преклонялись перед Византией. «Таким образом, оба лагеря как бы шли навстречу друг другу. Деградирующие, внутренне варваризирующиеся римляне опускались до уровня поднимающихся, обретающих внешний лоск варваров» .
Битва при Адрианополе в 378 году стала ударом грома, предвещающим ливень, который должен был затопить римский Запад. За ней последовали другие удары: 410 год - взятие Рима вестготами Алариха; 418 – образование государства вестготов при Атаульфе; империя Аттилы и битва при Каталаунских полях в 451 году; 455 год - разгром Рима вандалами; 476 год - смещение Одоакром последнего формального императора Западной Римской империи Ромула Августула и отправка императорских регалий в Византию. Константинополь спасая себя, направлял варваров на западные земли.
После этого на историческую сцену выходят Хлодвиг, вождь салических франков, и Теодорих, вождь остготов. С именем второго, «восстановителя римского мира» связан так называемый «Новый золотой век» Италии. Хлодвиг же положил начало государству франков, которое стало прародителем многих средневековых королевств.
Вообще, молодой западный мир оказался среди огня. Византийский император Юстиниан Великий начал наступление на неустойчивые варварские королевства. Так были уничтожены королевство вандалов в Африке, остготов в Италии, вестготов в Испании. С другой стороны шло наступление арабского исламского мира, покорившего Испанию.
Говоря о христианстве, надо отметить, что в 496 году Хлодвиг принял католичество, в отличие от готов, среди которых было распространено арианство. Молодое государство франков получило поддержку церкви. Позже, при Пипине Коротком, в 754 году появилось папское государство - Патримоний св. Петра, давшее основу светской власти пап, а также фундамент, опираясь на который каролингская монархия за полвека объединила под своим господством наибольшую часть христианского Запада.
Самоотчуждение римского мира происходило еще с III века. Шли упадок торговли и городов, аграризация населения, столь характерная для Средневековья, упадок римских дорог и, в следствие этого, тяготение к речным путям. В начале Средневековья была слабо распространена монета.
Происходило социальное и профессиональное размежевание людей, давшее начало организации сословий. Варвары воспринимали латинский язык и ассимилировались с галло-римлянами. Препятствиями служили язычество , арианство, малочисленность, стремление избегать городов. Варвары стремились сохранить свою самобытность, поэтому появились «варварские правды»(Салическая, Баварская и пр.).
Завоеватели пытались воспринять все высшее, что осталось от римской империи, особенно в области культуры и политической организации, но происходила лишь утилизация и технический регресс. Заметно падение нравов, выражающееся, например, в изощренности пыток. Церковь и государство стремились управлять друг другом и на время нейтрализовались.
И все же преемственность между Античностью и Средневековьем возобладала над разрывом, хотя «возрождаться означало продвигаться, а не возвращаться» . Итогом этого стало Возрождение эпохи каролингов вVIII веке.
В период детства средневековой цивилизации в V-IX веках зародился строй мышления и особенности чувственного восприятия мира, свои проблемы и темы культуры, которые в будущем формировали и наполняли содержанием структуры средневековой ментальности и чувствования. Новой чертой культуры были отношения, установившиеся между языческим наследством и христианством. Интеллектуальная элита испытывает потребность в возврате к древним истокам, но их восприятие было вульгаризировано, вследствие чего происходит упадок интеллектуальной культуры и поверхностность знаний. Образованные люди снисходят до невежества, дабы быть понятыми основной массой.
Сохранялись традиционные очаги культуры, т. е. Резиденции варварских королей и епископов в Павии, Толедо, Париже, Суассоне. Наиболее крупные центры раннесредневековой цивилизации - монастыри. В своих мастерских они сохраняли прежние ремесла и искусства, в скрипториях и библиотеках поддерживали интеллектуальную культуру, а благодаря своим земельным владениям, сельскохозяйственной технике и труду монахов и зависимых крестьян они были важным центром производства и образцовым хозяйством. Монастыри внедряли христианство в сельском обществе.
Были, разумеется, ученые мужи, которые спасли основное из античной культуры, изложив его в доступной для средневековых людей форме и придав ему христианское обличье. Среди них выделяются Боэций, Кассиодор, Исидор Севильский, Беда Достопочтенный.
Каролингское возрождение стало итогом ряда мелких монастырских возрождений. Оно не было новаторским и предназначалось для узкой группы людей – высших служащих и знати. Оно представляло собой эстетическое наслаждение и укрепление престижа, а также одним из этапов становление интеллектуального и художественного арсенала средневекового Запада и первым проявлением Ренессанса.

[Доктор Имаго]

NADYN, довольно-таки спорная статья.

[NADYN]

Доктор Имаго, это не статья, это пересказ некоторых позиций книги Ле Гоффа, касающихся раннего Средневековья. Хотя я больше тоже люблю другие его работы. Какие моменты показались спорными?

[NADYN]

Небольшой отрывок из книги Карпини "Истоки средневекового рыцарства", посвященный христианизации готов и апостолу готов Ульфиле.

Читать дальше...

Вопрос о христианизации готов предполагает изучение хотя бы одной биографии — биографии Ульфилы, и одного текста — готского перевода Священного писания. Правда, нет полной уверенности в том, что Ульфила был гот. Тра¬диция, согласно которой его принято считать рожденным в Каппадокии, быть может, призвана была затушевать факт его абсолютной непричастности к «своему» готскому народу. Разумеется, мы говорим прежде всего об этниче¬ской непричастности, хотя само имя — Ульфила,— каза¬лось бы, свидетельствует о его готском происхождении. Готская принадлежность Ульфилы подтверждается фактом, гораздо более знаменательным, чем «национальность» его родителей. Дело в том, что он готский пастырь, готский апостол, переводчик-толмач. Он одновременно для готов и св. Павел и св. Иероним. Жил и работал Ульфила в са¬мый напряженный период поворотного и мучительно слож¬ного IV в. Он единственный в своем роде пример варва¬ра, который сумел заложить прочные религиозные основа¬ния в жизнь своего народа, самоотверженно трудиться над переводом на готский язык текстов Священного пи¬сания. Таким образом, он избрал самый трудный, но в то же время и самый достойный путь, ведший готов к христи¬анской этике. Куда проще было бы отказаться от родного языка и без долгих размышлений принять дух и букву гре¬ческого варианта нового христианского мышления.
Личности епископа Ульфилы, вышедшего из варвар¬ской среды, принадлежит особая роль в соединении клас¬сической христианской культуры с самобытной духовно¬стью готов. Мы не станем пускаться в рассуждения насчет интеллектуальной гегемонии готов среди мигрирующих германских народов. Не склонны мы и переоценивать лич¬ный вклад Ульфилы в христианизацию готов. Однако является фактом, что выбор готами дальнейшего пути своего развития неразрывно связан с его деятельностью. Речь идет о включении «национальных» народных ценностей в самую ткань христианства. Следовательно, прежде всего о спасении этих ценностей от уничтожения. Речь идет так¬же о предложенном Ульфилой способе толкования и пере¬вода концептуальной стороны христианской системы ценностей на новый язык, то есть о произведенном им отборе этих ценностей. Одновременно Ульфиле пришлось, по сути дела, создавать свой язык заново. Это новый язык по отно¬шению к христианству. Новый язык вообще. В россыпи многочисленных восточногерманских диалектов он сумел выбрать необходимый строительный материал, при помо¬щи которого и был создан органически цельный новый язык.
Естественно, готский вариант Библии не был написан им по заранее обдуманному плану. Вполне очевидно, что он не мог не соответствовать пастырским задачам. Ведь главным был не сам текст как таковой, а те люди, к кото¬рым он был обращен. Обращен же он был, по сути дела, к язычникам, хотя формально готы уже приняли христи¬анство. Христиане по форме, но не по сути, должны были пройти еще и евангелизацию. Но Евангелие, то есть Новый завет, задумано как некое завершение Ветхого завета. От¬сюда проблема, в свое время уже мучившая апостола Пав¬ла: прежде чем приступить к евангелизации, считал он, народ необходимо обучить Библии. Итак, с одной стороны, великая фигура торжествующего Христа вполне в духе Константина — царя победы. С другой — весь комплекс Священного писания. Собственно Евангелие оказывается, таким образом, как бы сжатым в библейских тисках, и роль его сведена к минимуму. А ведь Евангелие — это «благая весть». В нем содержится вся суть христианства, хотя оно всего лишь частица Священного писания. К тому же пра¬вильное понимание этой «благой вести» гораздо труднее прочих текстов, входящих в библейский свод, и уж совсем, казалось бы, недоступно и чуждо уму и воображению ди¬ких германских воинов.
Сама фигура Христа, являвшегося сначала в светлом облике «божественного сына», погруженного затем в ужасное таинство смерти, а затем воскресшего и вознес¬шегося на небо, представлялась гордым соотечествен¬никам Ульфилы вполне приемлемой. (В скобках сразу же отметим, что Христос на кресте действительно до боли похож на Вотана, повешенного на Мировом ясене Иггдрасиле, и на невинного Бальдра, чью смерть горько опла¬кивают боги.) Так что Христос — приемлемая фигура. Бо¬лее того, готские воины должны были относиться к не¬му с большой симпатией.
Спросим, однако, себя: а как бы они отнеслись к Нагор¬ной проповеди? Ведь Константинове христианство сущест¬вовало весьма в урезанном виде. Страсти Христовы были сведены до минимума. Крупным планом публике демонст¬рировали образ Христа торжествующего, хозяина положе¬ния, Господина — kyrios. Героя под стать самому импера¬тору. Ведь только превратившись в символ победы, и вовсе не обязательно победы духовной, увенчав римскую императорскую хоругвь и став вровень с орлами римских легио¬нов, крест — древний символ позорной смерти — стано¬вится в римской эйкумене предметом единодушного и рев¬ностного поклонения.
Культ подобного Христа глубоко связан с аппаратом церкви, литургией и иконографией эпохи Константина. Его героическое пресуществление — в Ветхом завете. Это Моисей и Иуда Маккавей. Это грозный Судия Апокалип¬сиса. Но насколько, спросим мы, был он связан с общим комплексом евангельского текста, если, конечно, не брать в расчет описания разных чудес и царственного въезда в Иерусалим? Да и сам текст Евангелия, звучащий обыденно и заземленно, разве мог он сравниться с интенсивностью воздействия чудесной Книги Бытия, эпической широтой Книги Судей или Маккавеев, глубокой мудростью Книги Притчей Соломоновых, быть может пробуждавшей в душе гота отзвуки древних песнопений своего народа, великолепием Псалмов, изощренной диалектикой посла¬ний Павла, сумерками богов Откровения?
Разумеется, мы не хотим этим сказать, что германцам вместо христианства был преподнесен христианизирован¬ный вариант их собственного древнего язычества. Подоб¬ный тезис давно уже считается лишенным какого-либо основания. Мы не думаем также, что речь здесь должна ид¬ти о своего рода «христианстве без Евангелия». Ясно, од¬нако, другое — Ульфила не мог не принимать в расчет мен¬тальную структуру, равно как и языковую структуру свое¬го народа. В качестве переводчика-интерпретатора он дол¬жен был проверять этой структурой каждое свое слово. Мы не разделяем мнение тех, кто видит в этой проверке желание сохранить германо-языческую систему ценностей, обрядив ее в мнимо христианское одеяние. Нам представ¬ляется, что путь, избранный Ульфилой, был единственно возможным, чтобы обеспечить подлинность веры, а с те¬чением времени ее укоренение в народе. Соединение римско-христианской «культурности» с «бескультурием» вар¬варского мира завершало процесс, целиком и полностью относящийся к развитию германской цивилизации как та¬ковой. Ульфила сумел сохранить самобытность облика готской культуры, превратив ее в составную часть христи¬анства. Конечно, он многим рисковал, ему приходилось нелегко. На пути его подстерегали ошибки и недоразуме¬ния. Но только идя своим путем, он сумел обеспечить под¬линное духовное обновление своего народа, спасти его от угрозы культурного геноцида, жертвой которого стала значительная часть остального мира.
Бережное отношение Ульфилы к ментальности своего народа не привело, однако, к уступкам в вопросах догма¬тики. Его гибкость проявлялась преимущественно в отношении некоторых обычаев и форм, через которые выра¬зились верования готов. При этом Ульфила учитывал не только трудности восприятия воинами-язычниками хрис¬тианской проповеди смирения, бедности, отказа от физического насилия и кровной мести, но и вопиющие противо¬речия между могуществом власти, богатством, роскошью, высокомерием империи (и после ее христианизации), с од¬ной стороны, и религиозным кредо, которое эта империя официально исповедовала,— с другой.
Нас, однако же, более всего занимает в связи с тема¬тикой этой книги вопрос о войне и мире. Это камень претк¬новения при обращении в христианство любого военного народа. Изучение текста Библии в переводе Ульфилы об¬наруживает, сколь трудным и деликатным делом было оз¬накомление неофитов с новой религией, сколь своеобразно решал эту задачу переводчик. Вряд ли можно сказать, что главной его заботой было сохранить готские традиции в полном объеме. Но то, что он думал об этом, доказывает весьма частое и смелое использование средств разговор¬ного языка, а также техники аллитерационной версифи¬кации, целиком взятой Ульфилой из древнегерманской поэзии. Пусть применение этой техники и не носит прог¬раммного характера, все равно остается фактом — этот прием представлялся Ульфиле достойным и целесообраз¬ным средством, чтобы украсить священный текст.
Обращение к традиционным поэтическим формам, рав¬но как и использование традиционной лексики, а следо¬вательно, и связанной с нею образности, взятой из повсед¬невного обихода готов, означало включение традицион¬ной системы ценностей в новый христианский контекст, в конечном итоге — введение ее в состав новой культуры.
Ряд примеров поможет нам понять, в какой мере подоб¬ный подход сказался на трактовке такого специфического вопроса, как вопрос об отношении к войне, каким образом новое готское христианство было сориентировано на вос¬приятие духа и буквы текста Священного писания вообще и Нового завета в частности. При этом следует помнить, что перевод Ульфилы, сделанный, по всей вероятности, в момент, когда еще не существовала традиция готской письменности, должен был соответствовать как требова¬ниям верности греческому оригиналу, считавшемуся «свя¬щенным» ( и эта верность оригиналу была переводчиком как нельзя более точно соблюдена), так и литургической схеме. Иными словами, готский вариант Библии не был предназначен для индивидуального чтения и медитации, а служил литургическим и катехизическим целям, то есть был предназначен для публичного произнесения.
В этой связи характерно, что один из двух глаголов, означающих по готски «читать»,—siggwan (ср. с совр. нем. singen «петь»), то есть читать вслух, громким голосом. Публичное чтение непосредственно связано с системой социальных ценностей. В нем отсутствует субъективность, неизбежно возникающая всякий раз при чтении «про се¬бя». Благодаря литургии ценностная сторона текста полу¬чала «соборное» одобрение. Готы, привыкшие к «народным собраниям» вооруженного народа, относились к торжест¬венным словам литургии с искренним доверием. Новый бог разговаривал с ними на том же готском языке, что и ста¬рые боги. И слово его обращено было к народному собра¬нию. Следовательно, он такой же, как и они сами. Нового всемогущего и всепобеждающего бога они приняли как своего. Владыка мира оказался таким же, как и они, готом.
Бог-победитель. Примеры, которые мы сейчас приве¬дем, засвидетельствовали этот факт. Первое, что тотчас же бросается в глаза,— обыденность военной лексики резко противостоит терминологии, относящейся к духовной сфе¬ре, той, которой не было в словарном запасе готского язы¬ка. Ульфила должен был позаимствовать ее из греко-латинского запаса или создать заново. Духовной проповеди, выраженной посредством сложной и не связанной с по¬вседневным опытом терминологией, понимание которой широкой аудиторией было весьма проблематично, противостоит реальность войны — конкретная, осязаемая и до¬ступная слушателю без предварительной подготовки.
Напомним послание св. Павла к ефесянам. Обращаясь к «находящимся в Ефесе святым и верным», Павел совету¬ет им «укрепляться господом и могуществом силы его», «облечься во всеоружие божие, чтобы можно было стать против козней диавольских», ибо борьба будет не матери¬альная, а духовная, «препоясать чресла истиною и облечь¬ся в броню праведности», «взять щит веры, которым воз¬можно угасить все раскаленные стрелы лукавого, и шлем спасения, и меч духовный, который есть слово божие».
Апостол ободряет вступивших в борьбу. Разумеется, речь идет о духовной борьбе. Но готская аудитория, с со¬чувствием воспринимая символическую образность, была гораздо менее подготовлена к пониманию реальных осно¬ваний этой образности. Такие слова, как sarwa (броня), brunjo (латы), skildus (щит), hllms (шлем), meki (меч), принадлежали сфере будничной жизни готского народа, полностью выражая ее содержательную сторону. В слова же ahma (дух), gawairthi (мир), galaubeins (вера) было вложено отчасти новое значение, и они понимались с тру¬дом. Слова эти были созданы Ульфилой, чтобы и на гот¬ском языке можно было передать содержание христиан¬ской проповеди.
Камень преткновения — христианская трактовка слова «мир». Ясно, что «мир», завещанный Иисусом своим уче¬никам, не то же самое, что традиционный *frithus — от¬сутствие военных действий у германцев. Ведь сам Иисус говорил, что его мир нельзя отождествить с суетным и жи¬тейским существованием. Вот почему Ульфила прибегает к помощи, судя по всему, неологизма — gawairthi, этимо¬логически —«драгоценность», «сокровище». Тем самым он подчеркивает неизреченную ценность христианского мира, который есть дар. Овладеть им может только верующий. Ульфила как бы подсказывает готам: мир — это особое абсолютное благо, стоящее неизмеримо выше всех земных благ. Проводя различие между *frithus и миром Христа, Ульфила дает также понять, что мир — это не просто от¬сутствие войны. Применяя особый термин, связанный с концепцией дара, Ульфила как бы подталкивает внимаю¬щего ему готского воина к мысли о том, что верующие в Христа — та же свита военного вождя, да и сам Хрис¬тос — вождь, отец и брат, раздающий после сражения награды — каждому по его заслугам,— сидя на троне в великолепной пиршественной зале. Сопоставление поуче¬ния Павла о духовной битве, где понятная и знакомая во¬енная лексика чередуется с малопонятной и незнакомой терминологией, относящейся к сфере духовной жизни, с мыслью о «даре», к которому надо стремиться, порож¬дало у готов представление о христианстве как о вере му¬жественных и воинственных людей, вере, доступной лишь закаленным в сражениях смелым воинам. Если вдуматься, то ведь и Павел, оказывается, толкует именно об этом. Представления греко-римской христианской культуры о духовном борении, сложившиеся под воздействием высо¬чайших нехристианских философских традиций, остаются, таким образом, глубоко чуждыми выросшим в степях конным воинам. В их понимании война — это только фи¬зическое столкновение.
Перевод Ульфилой другого узлового термина христи¬анства — «вера», на наш взгляд, также подтверждает этот вывод. Готское слово trauan, казалось бы, достаточно пол¬но передает смысл термина fides, то есть «доверие», «вер¬ность». Однако fides в словоупотреблении Павла есть «осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом», то есть нечто совсем иное, чем верность или доверие, ка¬чества, по-своему тоже весьма ценные, особенно в воен¬ном обществе. Прибегая к помощи термина galaubeins, связанного с такими понятиями, как «драгоценный», «дорогой», «достопочтенный», Ульфила, по-видимому, еще раз хотел подчеркнуть драгоценный характер этой добродете¬ли, равно как и необходимость почитать и уважать божест¬венное творение. Верующий, следовательно, тот, кто чтит бога. И снова отношения христианина с господом богом напоминают иерархическую взаимозависимость Gefolg-schaft. С этой точки зрения любовь к ближнему — это лю¬бовь к своим товарищам, социальная любовь.
Не следует недооценивать и значение апостольства Ульфилы. Обращает на себя внимание его стремление из¬бегать слов, слишком привязанных к языческой терминологии. Если верить свидетельству Филосторгия (1), он даже отважился сделать купюру в переводимом тексте, исклю¬чив из него напрочь книги Царств. Он не хотел, чтобы Биб¬лия возжигала в его народе воинственный дух. Данный пример убеждает нас в том, что Ульфила не был намерен христианизировать готов любой ценой, расплачиваясь за это даже молчаливым сохранением языческих ценностей под прикрытием христианства. Однако вопреки желаниям Ульфилы произошло именно так. К этому объективно вел выбор родного языка, обновленного и адаптированного с той целью, чтобы передать на нем новые, нетрадиционные ценности. Одновременно вела к этому и необходимость показать, что христианство является в известном смысле завершением продолжавшегося несколько столетий про¬цесса развития духовной истории германцев.
Принятие христианства, однако, не означало, что опре¬деленный исторический опыт, связанный с язычеством, должен быть отброшен как никогда не существовавший. Так повторялась драма, пережитая апологетикой в первые века христианства: чтобы вырвать народ из цепких объя¬тий язычества, надо было показать ему, сколь язычество ложно и низменно по сравнению с христианством, и в то же время убедить народ в том, что христианство якобы совер¬шенствовало и возвышало позитивные ценности, содер¬жавшиеся в язычестве. Подобный подход предусматривал признание известного опыта, накопленного язычеством, и отчасти его содержательной стороны. Если грекам, обла¬давшим живым и подвижным умом, и римлянам с их разви¬тым гражданским чувством необходимо было объяснять, что христианство обращено не только к рабам, неучам и врагам империи, то народу, выросшему в дремучих лесах и пустынных степях, почитавшему за великое счастье уби¬вать и умирать на войне, предстояло показать, что человек рожден для более возвышенной цели, растолковать при этом, что вера в бога любви и мира отнюдь не для мало¬душных — трусов и подлецов, считавшихся, согласно пра¬вовым нормам и этическим взглядам готов, недостойными жизни в гражданском обществе. Константин и Феодосии, поставив на службу христианству славу империи и превра¬тив крест в символ военной победы (тем самым сделав ося¬заемой и зримой военную символику апостола Павла), выступили в роли миссионеров среди варваров, которые испокон веку, будь они наемники или противники империи, испытывали восхищение и страх перед силой римского оружия.
Разумеется, влияние, которое Ульфила мог оказать на германский мир, было ограниченным и опосредованным. Среди готов имелось немало и таких, кто, презирая новую веру и соотечественников, предавших традиции отцов, по¬кидал в гневе свой народ, скрываясь в каком-нибудь уеди¬ненном месте, чтобы продолжать на свободе исповедовать веру предков. На первых порах они обосновались у гуннов, затем поселились среди скандинавов, внеся свой вклад в религиозно-этическую культуру, известную нам благо¬даря песням «Эдды». Но готы-христиане (сначала вест¬готы, а затем и остготы), чье значение было велико, напри¬мер, в Италии второй половины IV в., до тех пор пока жизнь и власть юного Валентиниана II полностью зависела от готской гвардии, также воздействовали на германцев, близких готам по языку и культуре. Попытки Теодориха на рубеже V—VI вв. установить морально-политическое единство всех готов также способствовали распростране¬нию перевода Ульфилы, укрепляли его авторитет. Непо¬средственно готские миссионеры вели работу среди ванда¬лов, бургундов, свевов, тюрингов. Косвенно они влияли и на баваров, англов, саксов и франков. Влияние готского языка на древний верхненемецкий, по мнению ряда язы¬коведов, весьма значительно, особенно в том, что касается христианской лексики. Тем не менее все большее распро¬странение латинского языка в культурных слоях римско-варварских королевств привело к тому, что влияние Ульфилы постепенно сошло на нет.

[Доктор Имаго]

Какие моменты показались спорными?

NADYN, Ну, во-первых

война – всегда оборонительная, несмотря на видимость завоеваний

Вообще, его взгляд на Рим начала нашей эры мне совсем не нравится.

[NADYN]

Доктор Имаго, кстати, к III веку Рим действительно перешел именно к защите своих границ. Но по поводу обороны и Рима Ле Гофф, разумеется, утрирует... Эхх, а как он крестовых походах отзывается - это что-то

[NADYN]

Наверное, нужно сказать немного о периодизации, так как до сих пор конкретная граница между эпохой Древнего Рима и эпохой Средневековья не определена.
Сам факт падения Римской империи связывают с конкретной датой - 476 годом. Разумеется, ее можно взять за точку отсчета, так как в этом году вождь ругиев (или скиров) Одоакр сместил последнего римского императора Ромула Августула, за которого правил его отец Орест, и отправил все императорские регалии в Константинополь. Этот акт означал конец Западной Римской империи, но Восточная Римская империя продолжала существовать вплоть до 1453 года. Необходимо учитывать, что свои политические и территориальные притязания на земли Западной империи она сохраняла, а в V-VI вв. отстаивала с помощью военной силы.
Фигура Одоакра тут вожна хотя бы по одной причине - он не воспользовался возможностью стать императором самому, оставшись обычным конунгом.
Но также стоит учитывать, что кризис Римской империи во всех сферах четко обозначился еще в III веке. Слабела и власть императоров, ну а последним достойным императором называют Феодосия, при котором, , в 381 году на Втором Вселенском соборе христианство окончательно было закреплено в качестве единственной государственной религии (полный разрыв с арианством уже тогда заложил основы будущей изоляции готов).
Также стоит отметить, что основы будущих варварских государств также были заложены раньше, чем окончательно перестала существовать Западная Римская империя. В первую очередь стоит говорить о государствах вандалов (Северная Африка), вестготов (Испания), остготов (Италия), бургундов и франков. В связи с Британией также не стоит забывать о саксах и англах.
Еще, конечно, гунны, которые просуществовали как значительная военная и политическая сила совсем недолго и фактически ушли из истории после смерти Аттилы еще до отправки знаков императорского достоинства византийскому императору Зенону. В связи с этим также стоит отметить битву на Каталаунских полях, когда Аэций сумел нанести поражение Аттиле при поддержке франков и вестготов.

[Ulfila Got]

А темка-то заглохла... А жаль... Может, разнообразить это молчание?

Вот отрывок из... моего реферата. Который завтра сдавать. Точнее, уже сегодня)))

3.2. Епископ Ульфила – святой или еретик?

Несомненно, отдельного рассмотрения заслуживает фигура первого полноценного готского епископа Ульфилы (Вульфилы), что в переводе с готского означает «волчонок». Несмотря на то, что по рождению он вовсе не был готом, а по духу вполне мог бы ненавидеть их, Ульфила стал настоящим пастырем готского народа. Вот только какова паства, если пастырем у неё поставлен волчонок?
Так или иначе, Ульфила – великий просветитель и необыкновенный человек – сыграл наиболее важную роль в христианизации готов. Далее следуют некоторые факты из биографии епископа.
Ульфила (311-386 гг.) – церковно–политический вестготский деятель. Предки Ульфилы, каппадокийцы, были взяты в плен во время одного из набегов готов, столь частых при императоре Галлиене. По словам его ученика Меркурина Авскентия, епископа доростольского, Ульфила до тридцатилетнего возраста был лектором при одной из немногочисленных христианских церквей в земле вестготов. Затем он участвовал в посольстве, посланном его соотечественниками к императору Констанцию. Начал Ульфила простым чтецом, после чего, минуя промежуточные стадии церковной иерархии, был рукоположен в епископский сан константинопольским патриархом Евсевием Никомидийским. Дата хиротонии Ульфилы известна – 341 год. Будучи с 341 года епископом, Ульфила проводил христианизацию готов, распространяя среди них арианство, считавшееся ересью и яростно опровергаемое приверженцами никейского символа, ортодоксами.
После осуждения на Никейском соборе арианские епископы и священники были высланы в дунайские провинции, где в это время происходило активное передвижение варварских племён. Христианским наставником готов стал арианский епископ Ульфила, составивший, опираясь на греческую письменность, алфавит готского языка (в основном из греческих и латинских букв, но дополненный готскими рунами). Ульфила перевёл на язык готов Библию, опустив, однако, Книги Царств: он опасался дурного воздействия описания ратных подвигов библейских персонажей на воинственных готов. А столь горячий и вспыльчивый народ скорей нуждался в узде для своих военных стремлений, чем в поощрении к ним. До нас дошли лишь фрагменты перевода Ульфилы. Результатом миссионерской деятельности ссыльных ариан стало то, что многие варварские племена приняли христианство, пусть и в еретическом варианте.
Когда около 348 г. в стране вестготов начались преследования христиан со стороны Атанариха, могущественнейшего из вестготских князей, то Ульфила, став во главе своих единоверцев, вывел последних через Дунай в Мезию. Император Констанций принял переселенцев очень ласково и отвел им земли около Никополя, где они основали общину с патриархальным устройством (Gothi Minor), во главе которой стоял сам Ульфила и, по его смерти, его преемники. В 360 г. он принимал, вероятно, участие в арианском синоде в Константинополе. Когда православие стало вновь брать верх над арианской ересью, то Ульфила, державшийся последней, по собственным его словам в завещании, всю свою жизнь тщетно старался побудить императора Феодосия к созыву собора для решения спора между православием и арианством. В 381 году был издан закон, по которому арианам запрещались диспуты по вопросам веры. Тем не менее, в 383 г. Феодосий сделал последнюю попытку примирить еретиков с православием, созвав синод в Константинополе, — к которому был приглашен и Ульфила. Явившись в Константино-поль, последний умер здесь, вероятно, летом 383 года.

Принадлежащий Ульфиле перевод Библии, от которого, к сожалению, сохранились только некоторые фрагменты, является главным памятником готского языка и содержит ценные данные для изучения языков и общественного строя древних германцев. Это ещё более преумножает и без того огромные заслуги плененного каппадокийца, в душе ставшего настоящим готом, епископа Ульфилы.
Готский перевод Нового Завета примечателен по нескольким причинам. Помимо того, что мы точно знаем автора и дату завершения, эта версия имеет немалое культурное значение: в течение нескольких веков она была древнейшим из сохранившихся письменных памятников на тевтонском языке. Готская версия Евангелий строго буквальна. Ульфила, судя по всему, работал по принципу дословного перевода, с сохранением греческого порядка слов даже в ущерб готской грамматике. Другая особенность стиля готских Евангелий — единообразие: Ульфила переводил одинаковые греческие слова одними и теми же готскими, если это не искажало смысл. Следует также обратить внимание на то, что Ульфила подбирал отдельные слова для перевода очень тщательно и осторожно, и его версия отличается немалой индивидуальностью и яркостью. Например, из 64 греческих и семитских заимствований, вошедших в латинскую Вульгату, только 28 остались в готской версии Евангелий.
Неоднократно поднимался вопрос о том, помогал ли кто-нибудь Ульфиле переводить Библию на готский язык. О том, что переводом занимался не один человек, свидетельствует, как указывают некоторые, переписка двух готских священников (их звали Сунния и Фритила) с Иеронимом о правильном чтении некоторых мест в Псалтири, лет двадцать спустя после смерти Ульфилы. Однако этот запрос может объясняться и тем, что священники занимались редакцией готской Псалтири. Если говорить о Новом Завете, то при сравнении готских версий разных Евангелий можно обнаружить некоторые расхождения в технике перевода. Как сказано в недавно вышедшем резюме, такое сравнение показывает, что «в Евангелиях от Матфея и (до некоторой степени) от Иоанна словарь единообразнее, выражения проще и техника перевода примитивнее, чем в двух других Евангелиях».
Однако большинство ученых считают, что эти различия, по крайней мере в Новом Завете, еще не основание для предположения о нескольких переводчиках. Более того, различия в технике скорее уж показывают, что (а) или переводчик сначала был очень дотошным, а потом расслабился, (б) или на переводе Луки и Марка сильнее сказалось влияние старолатинской версии и последующих редакций.
Перевод Ульфилы получил широкое распространение и перешел ко всем другим отраслям готского народа. Дошедшие до нас отрывки его относятся к началу VI века и написаны в Италии, в эпоху высшего процветания остготской власти на полуострове. Но когда именно Ульфила взялся за перевод Священного Писания, мы не знаем.
Так всё-таки – как ответить на вопрос, обозначенный в подзаголовке?
Сквозь толщу веков и бумажных страниц образ епископа Ульфилы проявляется смазанно, неявно, искаженно. Историки раннего средневековья дружно противоречили друг другу; соответственно не наблюдалось согласия в вопросе об Ульфиле и в позднейших трудах. Церковных историков XIX-начала ХХ вв., помимо всего прочего, смущало то обстоятельство, что Ульфила был арианином. Он честно исповедовал «ересь номер один» и учил народ готский согласно своим добросовестным заблуждениям.
Но… По всем внешним признакам Ульфила должен был быть святым. С юности при храме, всю жизнь проповедовал Евангелие, претерпел гонения – причем многие его ученики погибли; возглавил исход христианской общины и в конце концов привел ко Христу целый народ. Но вот несчастье – арианин!
Попытки церковных историков дореволюционной поры обелить Ульфилу хотя бы отчасти, заявив, что сначала он был правильной веры, но римляне совратили варвара в арианскую ересь, привели к ещё большей путанице. Вот, к примеру, один из отрывков сочинений православных историков:
…Сначала, именно с 348 или 349 г., когда он был рукоположен Цареградским патриархом Евсевием, Ульфила, по примеру предшественника своего Теофила, присутствовавшего на Никейском Соборе, строго держался православного исповедания Никейского. Потом сделался полуарианином, подписавшись в 360 г. на местном Константинопольском Соборе акациан под исповеданием, в котором хотя назван Спаситель Сыном Божиим единородным и прежде век рожденным от Отца, но не единосущным Отцу, как исповедали отцы никейские, а только подобным. Наконец, в веду нашествия гуннов на Готию он был отправлен готским царем в качестве главного посла к императору Валенту (ок. 377) испросить у него позволение переселиться готам в Мизию, Ульфила для успеха в своего посольства решил сделаться совершенным арианином, и, имея мощное влияние на готов, он отторг от Православной Церкви готский народ…
Думаю, лучше всего будет в скользком вопросе о еретичестве епископа Ульфилы взять за образец самого Ульфилу. Известно, что в его переводе Священного Писания отсутствуют тенденциозные искажения в пользу тех или иных убеждений. Он переводил слово в слово, ничего не меняя и давая свободу выбора каждому новообращенному христианину. Таким же образом следует отнестись и к вероисповеданию Ульфилы. В Завещании он говорит об этом однозначно – вот пусть все так и остается. Как бы то ни было, никакое еретичество не сможет затмить неоценимых заслуг Ульфилы перед готами.
Ульфила сыграл выдающуюся роль в истории своего народа. Его, апостола готов, не даром называли и "Моисеем готов". Блестящие дарования и обширная ученость (он писал и проповедовал на трех языках: готском, греческом и латинском) соединялись в нем с замечательной энергией. Не ограничиваясь пастырскою деятельностью, он играл и видную политическую роль. Имея же Священное Писание, а стало быть, и богослужение на родном языке, готы могли испытывать облагораживающее культурное влияние христианского учения.

Готы сначала отнеслись к новой вере недоверчиво. В селениях, по которым проходил Ульфила, поначалу редко оставалось больше трех-четырех христиан. Но и это уже было немало. Готскому народу, привыкшему к целому пантеону собственных языческих богов, трудно было принять единобожие. А ещё труднее было им принять смирение, которого требовала кроткая христианская вера. Но, сдерживая свою паству, Ульфила готов был защищать её, оправдывая свое имя.