Страница 1 из 2 12 ПоследняяПоследняя
Показано с 1 по 15 из 24

Тема: Запретная страсть графини Оболонской

  1. #1
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11

    Запретная страсть графини Оболонской



    Название: Запретная страсть
    Жанр: Исторический роман
    Автор: Назаренко О.
    Возрастные ограничения: 12+

    Аннотация
    Страсть...Как часто мы теряем голову от этого испепеляющего чувства...И что делать, когда на карту поставлено все: положение в свете, богатство, собственная совесть. Откажется ли графиня от привелегий и титулов ради любви к другу детства или рассудок возьмет верх над порывами сердца? Ответы можно найти лишь на страницах сериала, пройдя по историческим дебрям того времени. Желаю удачного путешествия в прекрасный 18 век!

    https://www.youtube.com/watch?v=QpfdF1TF14k
    А Бог молчит за тяжкий грех,
    За то что в Боге усомнились,
    Он наказал любовью всех,
    Чтоб в муках верить научились.
    (А.Малинин)
    Последний раз редактировалось Sestra; 30.12.2014 в 19:29.

  2. #2
    Старожил Аватар для Ulla-Ho
    Регистрация
    12.08.2005
    Адрес
    Киев
    Сообщений
    2,552
    Спасибо
    я - 560; мне - 879
    разделитель?

  3. #3
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава1. Юношеские забавы.

    Галина Григорьевна Арсентьева сегодня проснулась позже обычного. Она долго нежилась в постели, пытаясь не обращать внимания на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щель в шторах. Но они так и норовили попасть прямо в глаза, щекотали лицо. В конце концов, ей надоело притворяться, что они нисколько не мешают ей спать.


    «Странно. Такой солнечный день. Не иначе, как «бабье лето» вошло в свои права», - подумала Галина Григорьевна, сладко потянулась и, обув туфли, пошла вниз.
    Время завтрака давно прошло, но чувство голода вело ее по направлению к кухне. Она знала, что Агафья не откажет в последней просьбе голодающему. Галина Григорьевна любила проводить время на кухне. Агафья была очень доброй и чуткой женщиной. Она фактически заменила бедняжке мать. Та умерла при родах. Когда Арсентьевой исполнилось 7 лет, отец снова женился. Вскоре у них родилась дочь. Но мачеха не взлюбила Арсентьеву, постоянно к ней придиралась. Вот и сейчас Галина Григорьевна замерла, услышав ее гневный голос:
    - Разве приличные девушки разгуливают по дому в неглиже, да еще после полудня?! Куда вы направляетесь? Я к вам обращаюсь, mademoiselle!


    - Я... на кухню,- растерянно пробормотала Арсентьева.
    Зло сверкнув глазами, Светлана Петровна безапелляционным тоном заявила:
    - Вы немедленно вернетесь в свою комнату. Приведете себя в порядок. И раз вы не соизволили спуститься к завтраку, то теперь вам придется ждать обеда.


    Галина Григорьевна стала спешно подниматься по лестнице, чтоб мачеха не увидела так и норовивших навернуться на глаза слез.



    Но она остановила бедняжку фразой:
    - И оденьтесь поприличнее: в платье, что недавно подарил вам отец. К обеду ожидается гость. ОЧЕНЬ важный гость.
    Любопытство пересилило горечь обиды, и Галина Григорьевна развернулась на полпути.
    - И кто приглашен?- с интересом спросила она.
    С видом великого одолжения, мачеха осчастливила ответом:
    - monsiuer Борис Михайлович Оболонский.
    Со всех ног Арсентьева понеслась в свою комнату и, свернувшись калачиком, рыдала навзрыд: «Этот ужасный человек. Зачем он к нам?»


    Она понимала, что все давно решено: он будет ее мужем. Свадьба назначена на конец ноября, почти сразу после ее шестнадцатилетия. Но она так и не смирилась. Раньше казалось, что это будет так нескоро. И вот уже 10-е ноября. Конечно, он – богат, знатен, на хорошем счету при дворе. Но он - втрое ее старше.
    «Отвратительный и мерзкий человек!»- и снова слезы ручьем полились из глаз.


    Она спустилась к обеду жутко бледная, хотя никогда не отличалась румянцем. С красными и отекшими от слез глазами.


    Мачеха с пренебрежением посмотрела на нее:
    - Вы похожи на приведение, моя дорогая. Вам не здоровиться?- спросила она с фальшивой заботой в голосе.
    Галина Григорьевна молча проследовала на свое место за столом, стараясь не встретиться глазами с Оболонским. Она гипнотизировала тарелку. Кусок не лез в горло. Весь обед был сплошной пыткой.


    Она едва дождалась его окончания. И сославшись на необходимость свежего воздуха, отправилась в сад.
    «Зачем он приехал в эту глушь. Не иначе скоро вернемся в Петербург. Наверняка устроит пышную свадьбу. Хотя он что-то говорил об отъезде за границу…». Она шла к дому кузнеца. Ей необходимы положительные эмоции!
    Вдруг Галина Григорьевна почувствовала, что кто-то подхватил ее в охапку.


    И они закружились вихрем. Придя в себя, она поняла, кто позволил себе такую дерзость.
    - Сашка, ты совсем обнаглел. Отпусти меня. Сейчас же! – напустив на себя важность, потребовала она.
    Сын кузнеца громко расхохотался:
    - Ты вся такая важная…Сразу ясно, что через неделю будешь совершеннолетней!
    Она деланно начала лупить его кулаками:
    - Ах, ты бесстыдник!
    Он попятился и стал от нее убегать, показывая язык и всячески дразня:
    - Не догонишь, не догонишь!


    Галине Григорьевне было так хорошо здесь с ним в деревне. Ей не хотелось думать о завтрашнем дне. Зачем? Ведь ей хорошо сейчас. А завтра…Это не важно.
    Они дурачились, бросали друг в друга листьями и задорно хохотали. Если бы это видел отец, то, наверное, убил бы на месте обоих. Но его рядом не было!


    Сашкин отец – Иван много лет назад спас жизнь ее отцу и с тех пор получил вольную. Мать Сашки тоже не была крепостной. Стало быть, дети их были свободными. У них была большая семья: помимо старшей сестры у Сашки было еще две младшие и двухлетний брат. Жили они бедно и почти впроголодь, поэтому Арсеньева часто захватывала с собой провиант на кухне для его семьи.
    Через неделю все это закончится. Начнется новая и доселе неизведанная жизнь. Это ее пугало. Неизвестность. А потому Галина Григорьевна для себя решила, что не станет больше думать о будущем, а будет наслаждаться настоящим. Каждым мгновением, оставшимся до ее дня рождения.



    Глава2. День рождения.

    Еще с вечера вся прислуга сбилась с ног. Всюду сновали горничные с тряпками, щетками, метлами. В бальную залу вход, вообще, был строго запрещен, так как почти весь день был потрачен на натирание паркета.


    Теперь в него можно было смотреться, как в зеркало.
    С утра началась полная неразбериха. Всюду гремели столовыми приборами, грохотали, передвигая мебель, носились с кадками, закусками, маринадами и соленьями. Ближе к трем часам все стихло. Столы были накрыты и ломились от всевозможных яств. Здесь были и соленые грибочки, и запеченная стерлядь, и квашенная капусточка, и блины с икрой. В центре же каждого стола возвышался надзирателем жареный на вертеле поросенок.


    Началась кутерьма другого рода. Горничные носились теперь с лентами, кружевами, пудрами. Изредка раздавались гневные крики мачехи по поводу неумения орудовать грeбнями и шпильками. Особое внимание было уделено наряду падчерицы. Для платья кружева были заказаны из Парижа. Не хотелось ударить лицом в грязь перед столичным женихом. Каждая шпилька в прическе, каждый завиток находились под строгим контролем мачехи, которая стояла над горничными требовательным надзирателем и периодически раздражалась бранью. Ей не нравилась медлительность, неаккуратность, непонятливость горничных. Как они не старались угодить не могли.


    В конце концов, после нескольких часов пыток Галина Григорьевна была готова. Мачеха осмотрела ее с головы до ног и вынесла вердикт:
    -Вполне сносно.
    Наконец-то, все удалились, и наступила тишина. Можно было побыть в одиночестве и покое до приезда первых гостей. Столько народу их дом еще не вмещал. Казалось, гостей позвали со всех волостей. Галина Григорьевна сидела перед зеркалом в полном смятении. Все смешалось. Чувства притупились и все теперь, казалось, нереальным, походило на сон. Словно пытаясь очнуться, она несколько раз тряхнула головой. Но отражение в зеркале не изменилось. Осознание реальности происходящего все настойчивее давало о себе знать. Схватившись за голову, она закрыла лицо руками.


    - Только не плакать, - твердила она, как заклинание,- иначе часы, проведенные в этом кресле, будут потрачены впустую.
    -Надо взять себя в руки, - шептала она.
    В этот момент в дверь постучали:
    -Пора. Приехали Трубецкие.
    Еще раз взглянув в зеркало, Арсентьева покинула комнату.
    Граф замер на полуслове, увидев спускающуюся по лестнице Галину Григорьевну.


    Она была прекрасна. Черные волосы на исключительно белой коже, от волнения на щеках чуть проступал румянец, и губы казались более алыми, чем обычно. Платье облегало фигуру и оголяло линию декольте, обрамленную нежными кружевами.


    -Вы сегодня рано, monsieur, - сказала она, приблизившись на положенное расстояние.
    -Но ведь вы приглашали к восьми.
    -Я имела в виду, что вы крайне пунктуальны. Остальные задерживаются.
    Граф был смущен, как ловко она вышла из затруднительного положения. Он с интересом смотрел на Галину Григорьевну. Послышался звонок. Начали пребывать гости. В течение получаса дом заполнился людьми. Всюду слышались голоса, смех. Наконец, Борис Михайлович приехал.
    - Боже, как же мы вас ждали, - лепетала возле него Светлана Петровна.
    Подойдя к Арсентьевой, он вручил ей огромную коробку с красным бантом:
    -С днем рождения, Галина Григорьевна! Надеюсь, вам понравиться подарок.
    Она потянулась к ленте, чтоб открыть коробку.


    Но Оболонский ее остановил:
    -Не стоит сейчас. Я не должен его видеть.
    -Почему? – искренне удивилась Галина Григорьевна, - вы ведь сами его выбирали…
    -Его заказала ваша мачеха
    -Мачеха…
    -Это ваше свадебное платье, дорогая, - уточнила Светлана Петровна.
    Все поплыло перед глазами, и она лишь почувствовала руки, что подхватили ее и вели куда-то. Они оказались на террасе. Свежий воздух вернул ей сознание. Только сейчас она поняла, что руки эти принадлежали Борису Михайловичу.
    -Мне показалось вам нехорошо.
    Галина Григорьевна отвернулась и оперлась руками на перила.


    Оболонский вздохнул:
    -Я знаю вы не любите меня и не питаю иллюзий на этот счет, но я сделаю все возможное для вашего счастья. В Петербурге вас ждет другая жизнь. Жизнь, которую вы заслуживаете…Я не прошу любви. Лишь уважения и доброго к себе отношения.
    -Вы планируете столь же грандиозную свадьбу, коль и мой день рождения?- спросила она резко.
    -Нет. Церемония будет весьма скромной: пара родственников и несколько друзей. Я подумал это то, чего бы вам хотелось. После церемонии мы уедем за границу: Вена, Париж, Рим… Думаю вам будет интересно, вы ведь нигде прежде не были?
    -Да, - она закусила губу, - Вы угадали мои предпочтения.
    -Светлана Петровна настояла лишь на платье, заказанном у модистки в Париже.
    Кровь прилила к лицу. Галина Григорьевна судорожно пыталась представить в уме ту сумму, что стоило платье.
    -О Боже...- только и смогла она вымолвить.
    Борис Михайлович обнял ее за плечи.
    -Не волнуйтесь вы так. Это ведь подарок ко дню рождения. Для вас мне ничего не жалко. Галя, милая, если бы вы знали…Я…
    Он развернул Арсентьеву лицом к себе, прижал к груди и нежно поцеловал в макушку:


    -Ангел мой, я сделаю все для вашего счастия.
    Странные чувства охватили Галину Григорьевну. Ненависть растворилась куда-то. Ей вдруг стало спокойнее. Оболонский оказался милым, добрым и заботливым. Ненавидеть его было не за что. Пока.
    Они вернулись в дом. Гостей уже успели рассадить по местам за шикарным столом. Место именинницы находилось во главе стола рядом с отцом. Граф сидел подле Арсентьевой напротив Светланы Петровны. Все продолжительное застолье он был в центре внимания приглашенных гостей.
    Еще бы. Человек лично знакомый с «августейшими» особами не мог не вызывать интерес. Вопросы сыпались градом с разных сторон. Оболонский терпеливо рассказывал про петербургскую жизнь, придворные нравы, изредка бросая страстные взгляды на Галину Григорьевну. Она же поймала себя на мысли, что граф - интересный собеседник.


    Последний раз редактировалось Sestra; 27.03.2013 в 19:55.

  4. Пользователь сказал cпасибо:


  5. #4
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава3. Свадьба.

    Петербург поразил и влюбил в себя Арсентьеву с первого взгляда. Своим видом он дарил умиротворение и гармонию. Конечно, погода желала лучшего: мерзкая слякоть, жуткая влажность и пронизывающий до костей ветер. От чего незамедлительно молодая барышня подхватила простуду, не привыкнув к суровому климату. Несколько дней Галина Григорьевна провела в постели, употребляя несметное количество настоев, что прописал ей лекарь под чутким руководством будущего мужа.


    Сначала Светлана Петровна пыталась всячески возражать против пребывания Оболонского в девичьей спальне, а потом сдалась под тяжестью аргумента: «Через неделю Галина Григорьевна будет замужней дамой, если простуда не сведет ее в могилу! Вы предпочитаете свадьбу или похороны?!» Тем не менее, «маленькое» недоразумение со здоровьем не смогло затмить красоту зданий, возвышающихся по берегам Невы. Роскошь отделки которых граничила с безумием. Обилие золота слепило глаза. Дорогие ткани, в избытке парча и даже привезенный из Китая шелк использовался в интерьерах. Арсентьева лишь восторженно хлопала пушистыми ресницами и беззвучно раскрывала рот от удивления, взирая на все это великолепие.
    Свадебная церемония была скромной. Приглашено было не более полусотни человек.
    С утра в дом тетки Марины Федосеевны доставили дорогую серебряную шкатулку с фатой, венчальными свечами, обручальными кольцами, духами и прочими мелочами. Там же находилось фамильное колье Оболонских, принадлежавшее еще прабабке Бориса Михайловича. По поверью оно приносило удачу своей обладательнице. После получения шкатулки Галину Григорьевну начали одевать к венцу. Тетка тщательно руководила процессом.


    Мачеха страстно желала принять участие, но Марина Федосеевна была непреклонна: традиции есть традиции*.


    Помимо горничных в приготовлениях невесты принимал участие младший сын тетушки. Именно он должен был нести шлейф платья во время венчания. Прическу Арсентьевой решено было сделать весьма скромную, потому что иначе она не сочеталась бы с новомодным свадебным платьем. Никогда в своей жизни Галина Григорьевна не видела столь диковинного кроя. Платье было из дорогого атласа, который под разными углами смотрелся то кремовым, то приобретал оттенок слоновой кости. Лиф, линия декольте и плечи были отделаны мехом норки коричневого цвета. Длинные рукава ближе к плечам приобретали форму аккуратных фонариков. Как бы то ни было, платье соответствовало церковным канонам: руки и плечи были закрыты.
    Галина Григорьевна не представляла, как сможет дойти до алтаря в столь странном платье. Оно было прекрасно, но столь необычно и роскошно, что привлекло бы слишком много взглядов. Арсентьевой же никогда не нравилось быть центром всеобщего внимания. Внешний вид особо ее не заботил, да и мода никогда не занимала. А теперь бедняжке предстояло демонстрировать шедевр швейного искусства. И в такой день. Когда ноги подкашиваются от волнения, а руки трясутся от страха!
    «Да уж, мачеха напоследок решила сделать очередную пакость,- подумала с горечью Галина Григорьевна, рассматривая себя в огромное зеркало, - Но я выдержу это тяжкое испытание и проследую к алтарю с высоко поднятой головой!»


    Больше ее заботило другое испытание более страшное. Брачная ночь. Она понятия не имела, что сегодня произойдет и это пугало Арсентьеву.
    Венчание было назначено на 5 часов. Жених явился минута в минуту. О чем незамедлительно сообщили невесте. И она с тетушкой, племянником и племянницами отправилась в церковь. Возле входа ее встретил жених с шАферами**.


    Они вошли внутрь. Было немного душно. По церкви разносился настойчивый запах ладана. Галина Григорьевна никогда не любила этот аромат. Он снова вызвал у Арсентьевой приступ дурноты. Священник сразу отвел их на венчальное место. Родственники и знакомые давно ждали появления невесты, а по сему по толпе приглашенных гостей прокатился радостный вздох облегчения при ее прибытии.
    Начался обряд. Батюшка спросил о добровольном согласии венчаемых. Борис Михайлович довольно бойко сообщил о своем желании, невеста же, держа дрожащими руками свечу, еле внятно пролепетала: «Да».


    Получив утвердительные ответы, он долго и монотонно читал отрывки из Евангелие от Иоанна и Деяний Апостолов. Хор вторил ему. Галина Григорьевна впала в состояние странного транса, практически сна. Она ничего не чувствовала, лишь жуткую опустошенность, невыносимую усталость и желание, чтобы священник поскорее закончил свой однообразный монолог. Затем батюшка благословил общую чашу, и молодые троекратно вкушали из нее. После священник возложил венцы на головы новобрачных и трижды обвел их вокруг аналоя. Теперь они могли обменяться кольцами.


    Надевая кольцо, Галина Григорьевна чуть не выронила его. От падения на пол его спасла подставленная вовремя ладонь графа. В толпе послышался шепот: «Не к добру это!» Длительная церемония подошла к концу, завершившись поцелуем.


    Наконец, можно было вздохнуть с облегчением, оказавшись вне стен собора.
    Новоиспеченные муж и жена поспешили к свадебному кортежу. Путь от церкви до кареты новобрачных был устлан полевыми цветами. Они были не первой свежести, слегка подвявшие и пожелтевшие. Галина Григорьевна, посмотрев на этот ковер, пожалела, что свадьба их проходит осенью, а не летом, когда, определенно, цветы были роскошны и зелены. Тем не менее, нежный аромат, исходивший от произвольной дорожки, здорово приподнял настроение заплаканной невесте.


    Молодые проехали по центральным улицам города и вернулись в дом Бориса Михайловича, где предполагался бал в честь свадьбы и праздничное застолье.
    Возвратившихся новобрачных встречали родители невесты. Отец держал образ, а мачеха – каравай хлеба и серебряную солонку. Светлана Петровна светилась от счастья. Ее муж был, как всегда, не возмутим, и на лице не отражалось никаких эмоций. Так что отношение отца Галины Григорьевны к только что свершившемуся браку было не ясно. Но, наверное, он был рад, что дочь стала женой состоятельного и влиятельного человека. Молодые кланялись, принимали благословение и трижды целовали родителей.


    По окончанию церемонии гости одаривали новобрачных, а те угощали их «игристым» вином.


    После принятия подарков процессия проследовала к накрытым столам. Сначала на горячее подали куриную лапшу и раковый суп, затем – несколько видов рыбы. В конце ужина принесли яблочные пироги.

    [audio]http://merenaya.narod2.ru/Polonez_Aginskogo_-_i_orkestr_mp3ostrov.com.mp3[/audio]
    Праздничный ужин плавно перетек в бал, который открылся полонезом. Естественно, начали его молодые. Граф уверенно вел свою юную партнершу в танце. Бывшая Арсентьева поразилась, с какой легкостью и виртуозностью Борис Михайлович выделывал сложные «па» при его комплекции. Вскоре к ним присоединились гости, и несколько дам закружилось по зале в вихрях величественного танца.


    «Вот она столичная школа!» - восхищалась графиня умением партнера с точностью исполнять фигуры полонеза, снова чуть не запутавшись в правильном положении ног и мысленно посылая проклятия своему учителю танцев. Но муж ловко убрал ногу, не дав Оболонской споткнуться. Потом был гавот, контрданс. Танцевали мазурку. Но завершилось все котильоном.
    Постепенно гости разъехались, оставив молодых наедине.
    Галина Григорьевна сидела в гостиной на дорогой софе не в силах пошевелиться. В глазах ее был панический ужас.


    Увидев состояние молодой жены, граф мягко проговорил вкрадчивым голосом:
    - Вам не о чем беспокоиться, дорогая. Наша брачная ночь вряд ли состоится сегодня. Был жутко суетный день, и я безумно устал. Думаю, что и вы тоже… В любом случае супружеские обязанности вряд ли можно сравнить с пыткой. Неужели вы думаете, что я могу причинить вам вред, ангел мой?
    Оболонская молчала, но слова мужа, что эта самая «пытка» откладывается, внушили спокойствие.
    - Идемте спать,- сказал Борис Михайлович как можно нежнее и теплее, стараясь в эту короткую фразу вместить всю свою любовь к молодой жене, и протянул руку Галине Григорьевне.


    Она нерешительно встала. И они, взявшись за руки, поднялись наверх в супружеские покои.


    __________________________________________________ __________________________________________________ __________
    * По традиции собирает к венчанию невесту ближайшая тетка. В этой церемонии обязательно должен принимать участие ее младший сын. В последствии на него будет возложена миссия, нести шлейф платья во время церемонии.
    **По церковным канонам свидетелями на свадьбе должны выступать два совершеннолетних, православных МУЖЧИНЫ. Они обязаны хорошо знать как жениха, так и невесту, чтобы с уверенностью заявить, что не может быть препятствий для заключения союза.



    Глава4.Новая жизнь.

    Сразу после свадьбы Оболонские отбыли за границу и пробыли там несколько месяцев. По возвращении Галина Григорьевна пожелала спать с мужем в раздельных комнатах, сославшись на его храп. Борис Михайлович не возражал. Они поселились в противоположных концах дома. Встречались супруги лишь в столовой.
    - Мы приглашены к Разумовским, - сказал граф, стараясь совладать с омлетом.
    - И…? – вопросительно посмотрела на него жена.


    - Я взял на себя смелость заказать вам новое платье. Надеюсь, вы понимаете, что ваши прежние наряды слишком скромны, как для Петербурга, так и для статуса замужней дамы. Коей вы теперь являетесь. К тому же, думаю, несколько украшений также не будут лишними.
    Галина Григорьевна была в ярости:
    -И долго вы собираетесь наряжать меня словно куклу?! Вам мало моего жуткого подвенечного платья?
    Борис Михайлович горько усмехнулся:
    - Жуткого. Да половина Петербурга сбилась с ног в поисках модистки, способной сшить нечто подобное! А вторая мечтает о таком атласе для подвенечных платьев дочерей!
    Оболонская смутилась. Ей было неловко перед мужем. Как она могла ему объяснить, что самое роскошное платье Петербурга она бы променяла на скромный наряд из бабушкиного сундука?!
    - И что же вы заказали? Я имею в виду платье. Опять столь же дорогое и шокирующее?
    В голосе жены не было ни злости, ни гнева. Она искренне интересовалась своим нарядом. Графа удивила перемена в настроении жены.


    -Ну, думаю, что одно дело заказать такое платье к свадьбе. Ведь данное событие бывает раз в жизни. И уж совсем другое дело прием у Разумовских. Я – человек не бедный, но вряд ли такие затраты мне под силу. После пары приемов мы пойдем просить милостыню на паперти.
    Галина Григорьевна покраснела до кончиков ушей, представив, какую сумму смогла вытребовать мачеха на свадебное платье.
    - Вы так и не признаетесь о его стоимости? – кротко спросила она.


    - Нет. Ужасно другое: оно вам не понравилось.
    - О нет, - горячо убеждала Галина Григорьевна мужа, - оно прекрасно. Слишком прекрасно, а я не люблю внимания к своей персоне…
    Борим Михайлович, искренне, рассмеялся.
    - Вам придется привыкать. Графине Оболонской вряд ли удастся избежать внимания света.
    - Так какое оно? – не унималась Галина Григорьевна.

    Появление графини Оболонской шокировало настолько, что в зале воцарилась гробовая тишина. Даже Разумовская не сразу нашла слова для приветствия. Все рассматривали очередной шедевр швейного искусства.
    Сегодня она была в платье более свойственном сложившейся моде в Петербурге. Крой не был экстравагантен. Можно сказать обычное платье на панье, если бы не ткань и кружево. Оно было сшито из парчи светло- зеленого цвета, которая искрилась и переливалась в свете от горящих свечей. Белое кружево, использованное в отделке, было замысловатого плетения. Лишь императрица однажды была в платье, отделанном похожими кружевами.


    - Похоже граф Оболонский потерял рассудок от прелестей жены и решил пустить себя по миру,- шепнул Воронцов спутнику.
    Стоявшие рядом дамы, приглушенно хихикнули.


    Разумовская поприветствовала вновь прибывших гостей, и все присутствующие вернулись к прежним разговорам и делам. Только изредка дамы бросали заинтересованные взгляды на Оболонскую. В конце концов, Лопухина не выдержала и подошла к графине.
    - Галина Григорьевна, если вы не скажете, где раздобыли кружева, я просто умру. Честное слово. Пожалейте моих детей.
    Это было сказано так искренне и незамысловато, что Галина Григорьевна растерялась.
    - Я не знаю…- проговорила она.
    Прежде, чем Лопухина что-то успела ответить, их окружили другие дамы. Они на перебой стали задавать вопросы о платье и портнихе, его сшившей.


    Так сама того, не желая, Оболонская оказалась центром всеобщего внимания.
    Каждое ее появление сопровождалось фурором. Одни ненавидели и завидовали, другие восхищались. Но никто не оставался равнодушным к ее персоне. Быть незаметной не получилось. Оставалось лишь соответствовать ожиданиям. Пришлось интересоваться модой, тканями, кружевами, перьями, нитками, драгоценностями и прическами. Ей не хотелось вновь попасть в столь неловкое положение, как на приеме у Разумовских.
    Жизнь потекла своим чередом. Одни приемы и премьеры сменяли другие. То, что восхищало вначале, теперь казалось бездушным, безликим и чужим. Все дома были на один манер в своей роскошности. Все окружающие мало отличались в своем притворстве и неискренности. Хотелось домашнего тепла и уюта, а от всей этой вычурности и лицемерия веяло лишь ледяным холодом. В огромных домах было еще более одиноко и тоскливо.

    Последний раз редактировалось Sestra; 27.03.2013 в 19:59.

  6. Пользователь сказал cпасибо:


  7. #5
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава5.Необычный прием.

    Прошло 10 лет. Наступило 9 марта 1801 года.

    «Очередной прием. Как это скучно. Все те же лица, глупые разговоры, пустые досужие сплетни»,- думала Галина Григорьевна.
    Первое очарование светской жизнью и Петербургом давно кануло в небытие. Ее уже не занимали многочисленные однообразные приемы с одними и теми же действующими лицами. Придворные балы в Петербурге, как правило, были скучны. Но посещать их было необходимо. Это были официальные мероприятия. Чопорность и сдержанность являлись визитными карточками подобных приемов. Кроме императорской семьи на балы собирались тысячи важных гостей самых именитых фамилий России. Среди них были придворные чины, дипломаты, знатные иностранцы, чиновники высших четырех классов «Табеля о рангах». А так как Борис Михайлович относился к этим самым чиновникам высших рангов, то графине приходилось насиловать себя присутствием на душно-тесных мероприятиях.
    Она прошла через залу, где мужчины играли в карты. В толпе шептались:
    -Граф Волконский проигрался сегодня в пух и прах.


    Оболонская миновала дам, которые еле слышно обсуждали:
    -Нет, вы не правы. Платья англикер скоро войдут в моду. Если бы не запрет императора…*
    Завидев Оболонскую, дама осеклась на полуслове и так испуганно покосилась в сторону Галины Григорьевны, что графине стало неловко, и она поспешила удалиться в бальную залу. **


    В данной комнате от частого пребывания ей был знаком каждый подсвечник, каждая завитушка на стенах. Под самым потолком располагался балкон, где удобно разместился оркестр во главе с дирижером. Возле императора мельтешил церемониймейстер, пытаясь угодить его высочеству. Все это было скучно и так знакомо: пресмыкающиеся подданные, набравшие в рот воды, и властный Павел, забавлявшийся страхом придворных особ. Она тяжело вздохнула, подняла глаза, и в этот момент ее внимание привлек высокий, широкоплечий, статный офицер, стоявший у окна. Галина Григорьевна знала, что на придворные балы обязаны ездить гвардейские офицеры – по два человека от каждого полка. Офицеры приглашались как партнеры по танцам. Посему она решила, что «несчастный» приглашен в качестве развлечения знатным дамам.
    «Интересно. Хоть одно новое лицо среди «серой массы» петербургского общества», - подумала Оболонская.


    Подойти было неправильно. Согласно этикету он должен был пригласить графиню на танец. Поэтому Галина Григорьевна издали, украдкой наблюдала за заинтересовавшей ее личностью, моля в душе: «Только бы он оказался моим партнером по менуэту!». Вдруг офицер обернулся. Дыхание перехватило. Она сделала над собой усилие и глубоко вдохнула. «Нет. Показалось. Какая глупость. Право же»,- она улыбалась собственной буйной фантазии. В голове все смешалось. Ей нужно на воздух. «Нельзя дать повод говорить о себе», - внушала Галина Григорьевна своему рассудку. Оказавшись в саду, она почувствовала себя лучше. Было довольно холодно, а ее туфельки не предполагали долгого хождения по мокрому снегу. Так же, как и бальный наряд не предназначался для весенних прогулок. По телу побежали мурашки, и она поежилась от холода. В этот момент Оболонская услышала приближающиеся шаги. Сердце снова бешено заколотилось. Она увидела… Сашку. Он стоял прямо перед ней на расстоянии вытянутой руки. Сделав реверанс, Александр Иванович произнес:
    -Добрый вечер, графиня. Мне кажется, погода не располагает к прогулкам.


    Официальный тон, которым это было сказано, внес еще больше сумбура в мысли Галины Григорьевны. Ком подступил к горлу. Ей стало трудно дышать и невыносимо хотелось плакать. Потому она сухо проговорила:
    - Кажется, мы не представлены друг другу…
    - Александр Иванович ФарОнов, - перебил он ее, - мы были несколько знакомы в юности. Но, думаю, вы, вряд ли, помните.
    Ей хотелось сказать, что она ничего не забыла, что ей так не хватало Сашки. Сердце бешено колотилось в ушах. Графине стоило огромных усилий просто стоять рядом, не то, что подыскивать нужные слова и поддерживать светскую беседу. Наконец, совладав с собой, она как можно более непринужденно пошутила:
    - Ну, вы же знаете цену девичьей памяти.
    Он в упор посмотрел на графиню. Галина Григорьевна отвела глаза.
    - Вы недавно в Петербурге? – спросила она, лишь бы что-то сказать.
    Александр Иванович молчал. Пауза затянулась. Они стояли друг напротив друга и старались не встретиться взглядом.


    Фаронов тяжело вздохнул:
    - Я не ожидал ничего иного. Вы здорово играете свою роль согласно положению. Я более не обеспокою вас.
    Он развернулся, чтобы уйти. В этот момент Оболонская интуитивно схватила его за руку.


    Александр Иванович вопросительно посмотрел на нее. Больше не было сил играть свою роль. Она забыла об условностях, об осторожности. На глаза навернулись слезы. Галина Григорьевна и сама не помнила, как оказалась в знакомых объятьях.
    - Сашка, - шептала она, пряча лицо, уткнувшись ему в плечо.
    Фаронов нежно гладил ее волосы. Стучащие от холода зубы вернули к реальности. Она резко отстранилась и пошла прочь: к дому. Он нагнал ее возле замерзшего фонтана и схватил за руку:
    - Постой…
    Увидев взгляд графини, он осекся на полуслове. Она глядела на орден на его груди.
    - Святой Георгий, - проговорила Галина Григорьевна в задумчивости


    Только сейчас до нее дошел смысл присутствия Сашки на этом приеме. Ему пожаловали дворянство.***
    -Галина Григорьевна, где вы? - услышала она обеспокоенный голос мужа.
    - Мы принимаем по вторникам и будем вам рады, - сказала она на прощанье.

    Борис Михайлович находился в скверном расположении духа.
    - Вы хотите непременно слечь от воспаления легких? - спросил он раздраженно, протягивая меховую накидку.
    -Мы уезжаем, - заявил он безапелляционно.
    - Так скоро? Почему?- удивилась Оболонская,- Неужели из-за моей маленькой прогулки?
    - Мне сказали вам дурно. Княжна видела, как…
    Она перебила мужа:
    - Похоже, других тем кроме моего здоровья сегодня не нашлось, - негодовала графиня, - Это единственная причина?
    Граф пробурчал в ответ:
    -Нет. Я проигрался и не хочу увенчивать сумму долга. К тому же Его Величество сегодня в прескверном расположении духа. Не хотелось бы мне попасть под горячую руку.
    Галина Григорьевна видела, что муж взволнован и крайне обеспокоен.
    -Борис Михайлович! Бога ради. Что случилось то? – всерьез всполошилась Оболонская.
    -Ничего страшного, ангел мой, - сказал граф своим мягким и вкрадчивым голосом, он употреблял всегда этот тон, когда желал успокоить «Галеньку». А затем, зная натуру жены не угомониться, «не докопавшись» до истины, сдался и, понизив голос, прошептал:
    - Его Величество только, что «любезно» сообщил министру Баварии, что он – «скотина»…


    __________________________________________________ __________________________________________________ __________________
    *Павел жуткий приверженец моды времен своей матери Екатерины II в 1797 году издал указ, запрещающий дамам появляться в нарядах так называемого стиля «англикер», мода на который господствовала в то время в Европе.
    **За подобные разговоры можно было и в Сибирь отправиться, тем более, что Павел не особо церемонился с подданными и презирал дворянство, как класс.
    ***Орден Святого Георгия давался только за особые отличия в сражениях. Орден имел четыре степени. Низшая 4-я степень: малый крест в петлице или на колодке, который носился на груди. Награждён мог быть любой офицер, то есть, начиная с чина прапорщика (соответствовал XIV классу по Табели о рангах при Екатерине II). Согласно Табели о рангах I чин низшего XIV класса в военной службе прапорщик давал право на потомственное дворянство.


  8. #6
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава6. Вторник.

    Все было давно готово к встрече гостей. Галина Григорьевна сидела перед зеркалом в платье, сшитом по последнему слову моды. Сменился век, и закончилась эпоха платьев с тяжелыми конструкциями, расширяющими бедра. Во Франции в моду давно вошли платья, нежно струящиеся по фигуре, слегка подхваченные лентой под грудью. Этот стиль назывался «англикер», так как впервые появился в Англии. Но в России существовал запрет императора на ношение таких платьев. Два дня назад Павла не стало. А потому сегодня Оболонская могла позволить себе достать из сундука одно из таких платьев, заказанное еще до введения запрета в 1797 году. Она привыкла блистать, а финансы мужа и его щедрость позволяли носить самые роскошные и немыслимые новинки в мире моды. Можно сказать, что в Петербурге именно Галина Григорьевна была ее законодательницей. Если не Оболонская, то кто решится первой нарушить глупый запрет?! Ведь наряды, в которых графиня появлялась на своих приемах в четверг, молниеносно и многократно копировались с незначительными изменениями. Часто ее это раздражало, но не сегодня. Графине хотелось перемен. Она желала избавиться от старомодных и непрактичных платьев времен Екатерины. Единственное о чем Оболонская сожалела, что это платье скоро пополнит гардероб прислуги или отправится в сундук до лучших времен: пока о нем не забудут. Она вздохнула:
    «Жаль. Определенно я больше его не надену. Сегодня оно станет притчей во языцех. И уже менее чем через неделю меня окружат копии этого наряда.»
    Она думала о платье, о том, что ее, яко бы, расстраивает необходимость дальнейшего прощания с дорогой вещью. На самом деле волнение и мысли были связаны с абсолютно другим объектом.


    Ее беспокоили совсем другие события. Она боялась признаться себе, насколько была шокирована присвоением дворянства Сашке. Это было невозможно, но случилось. Галина Григорьевна старалась не думать, за какие заслуги можно получить Святого Георгия. Ясно было одно: Сашка рисковал жизнью и чудом выжил. Теперь он был ей ровней, а дети Фаронова имели право на дворянство. Она не могла понять, почему это имело значение. Ведь присвоение дворянства не сулит получение несметных богатств, а награждение Георгием дает право лишь на пенсию в размере 100 рублей в год.*
    - Боже о чем я думаю…- она покраснела до кончиков ушей.
    -Даже, если сегодня он придет, это ничего не изменит. Я замужем, и сей факт невозможно исправить, - внушала она себе, нервно меряя будуар.



    Галина Григорьевна услышала звук подъезжающей кареты. Он внушил графине спокойствие.
    - Все будет, как всегда. Этот вторник ничем не отличается от прочих, -сказала она, глядя в зеркало, и спустилась вниз.
    Вечер был ничем не примечателен, Александр Иванович не приехал. Он не удостоил своим визитом ни в этот вторник, ни в последующие два. Показавшись лишь на миг, как солнце из-за туч, Сашка снова исчез. Галина Григорьевна безрезультатно искала его глазами на многочисленных приемах. Пыталась, не привлекая внимания, выяснить хоть что-то о новоиспеченном дворянине. Но, казалось, неожиданное пополнение петербургского общества никого не занимало. Лишь княгиня Милославская заявила:
    -Скоро всех холопов в дворяне переведут. Кто ж тогда на полях работать будет?!


    Реакция была предсказуема. Дворянство ревностно относилось к пополнению своих рядов, не желая расширять круг «избранных». Окончательно отчаявшись, что-то разузнать, Оболонская встретила Александра Ивановича в антракте на премьере новой оперы в сопровождении Голицыной и ее дочери.


    Хотя встречей это было назвать сложно. Всего лишь один короткий взгляд. Лишь мгновение. Но какое…


    У Галины Григорьевны было ощущение, словно этот взгляд прожег насквозь. Все тело горело, щеки пылали. Мысли спутались. Остро защемило в груди: « Голицына…Самая завидная невеста Петербурга!» Вдруг стало плевать на условности и правила. Хотелось рыдать, броситься ему на шею и…бежать прочь.


    Оболонская стремительно покинула театр. Вдогонку она услышала растеряный голос мужа:
    -Галина Григорьевна, милая, куда же вы?


    В толпе послышались удивленные перешептывания, связанные с ее именем.

    __________________________________________________ __________________________________________________ _______________
    * Награждение Святым Георгием 4-ой степени давало право на получение пенсии 100 рублей в год.


  9. #7
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава 7. Жизнь после скандала.

    Вернувшись домой, Галина Григорьевна предупредила горничную, что видеть никого не желает и изволит отойти ко сну, и заперлась в своей комнате. Но вот выполнить обещание, данное прислуге, оказалось совсем непросто. В голове с бешеной скоростью проносились мысли, воспоминания. Чувство доселе незнакомое мешало дышать, словно тысячи невидимых тисков сжали графиню в мертвой хватке. Ей не хватало воздуха. Сердце бешено колотилось. Щеки пылали.
    Ярость, злость, ненависть. Она удивлялась самой себе, ведь подобные чувства Галина Григорьевна никогда и ни к кому не испытывала. Даже к собственной мачехе, несмотря на все ее козни. Оболонская никогда не таила обиду и злобу на жену отца. Да, она могла осерчать и даже повздорить в силу взрывного характера. Но уже через пару часов была готова просить прощения и «подставить другую щеку», как велела Библия.
    Сейчас же она ненавидела совершенно незнакомое юное создание. Желала ей всего самого жуткого лишь за то, что она могла вот так открыто общаться с ее Сашкой и даже выйти за него замуж, если того пожелает.
    Зависть, жгучая зависть отравляла существование Оболонской и мешала ей уснуть. Борясь с ужасным и постыдным чувством, Галина Григорьевна потеряла счет прочтенным молитвам. Но покоя, также как и сна, древние псалмы графине не принесли. Так она и пролежала всю ночь, изучая узоры на потолке.


    Оставшись в театре один после непонятного и поспешного бегства супруги, Борис Михайлович решил игнорировать насмешливые взгляды и сделать вид, что ничего необычного не произошло. После антракта он вернулся в свою ложу и досмотрел совершенно неинтересную оперу до конца, все время мысленно отсчитывая мгновения до конца спектакля. Ему стоило больших трудов изобразить вальяжность и размеренность по окончании представления. Он не спеша оделся и проследовал к стоявшим возле театра экипажам. Мысленно он готов был лететь домой лишь бы скорее узнать, что за оказия приключилась с любимой Галенькой. Но давать очередной повод для досужих сплетен Борису Михайловичу не хотелось. Итак, сегодня они уже оскандалились.
    Приехав домой, он узнал от прислуги, что жена его решила почивать и видеть никого не желает.
    Все ночь граф вешал головоломки, прикидывая так и эдак, что послужило причиной странного поведения всегда сдержанной в проявлении чувств супруги. Борис Михайлович очень походил на Ваньку - встаньку, ибо он то ложился в постель, то вскакивал и начинал бесцельно бродить по комнате. В одной из озвученных позиций графа и застал рассвет, коего он жаждал дождаться. Для приличия он еще пару часов побродил по спальне прежде чем отправился в покои жены. Какого же было удивление Бориса Михайловича, когда он узнал, что супруга его уехала из дома засветло навестить своих воспитанников.


    С первыми лучами солнца Оболонская почувствовала острую необходимость очиститься от скверны, а потому поспешила посетить своих учеников.


    Она преподавала музыку сиротам в приюте для беспризорных детей. Галина Григорьевна была убеждена, что именно музыка способна привить высокие духовные и нравственные качества любому человеку, не зависимо от происхождения. Сегодня же она особо нуждалась в общении с ее «» маленькими ангелочками», как она их называла, и с матушкой Серафимой. К тому же ей совсем не хотелось объясняться с мужем, а разговора было не избежать останься она дома. Оболонская была к нему совсем не готова.
    День прошел на удивление спокойно. Умиротворение, что не смогли внушить графине молитвы, снизошло на нее после занятия музыкой. Светлые и чистые голоса детей, которым аккомпанировала Галина Григорьевна на пианино, вытесняли все дурное из души, сердца, памяти.

    http://merenaya.narod2.ru/Hor-Chto-v...anator.com.mp3


    Да и слова матушки о любви к ближнему, сказанные без осуждения, но с добротой возымели действие. Именно благодаря выше озвученным обстоятельствам, вернувшись домой, графиня пребывала в состоянии вселенской любви и неземного спокойствия. В этом расположении духа графиню и застал муж, спустившись в гостиную. Увидев ее, Борис Михайлович решил не упускать случая, объясниться. Потому поспешил подойти к жене, взял за руку и безапелляционно заявил:
    -Галенька, нам надо поговорить.



  10. Пользователь сказал cпасибо:


  11. #8
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава 8.Все смешалось в доме Оболонских.

    Муж сидел в своем любимом кресле, походившем на трон. Сейчас его кабинет напоминал зал суда, а Борис Михайлович был прокурором:
    - Я всегда восхищался вами, Галина Григорьевна, вашим самообладанием, тактом, манерами, в конце концов. Тем более, в связи с вышеперечисленными качествами, вчерашнее поведение в театре было, просто, невообразимо. Я не нахожу причины для столь неуместного поступка. Вы поставили меня в неловкое положение, оставив в одиночестве под градом вопросов и любопытствующих взглядов, выставили меня на посмешище. И мне бы очень хотелось услышать ваши объяснения вчерашних событий.
    Галина Григорьевна молчала и рассматривала пол без особого интереса.


    Оболонский негодовал:
    - Почему вы молчите? С кем я разговариваю, по-вашему?!
    -Просто вчерашняя опера произвела на меня неизгладимое впечатление, - робко пробормотала графиня.


    Он долго в упор смотрел на жену, а затем воскликнул:
    -Вы совершенно не умеете врать!
    -Так и не заставляйте меня, - сказала она с мольбой в голосе.
    Борис Михайлович тяжело вздохнул:
    - Значит, правды я от вас не добьюсь?
    - Да, - еле слышно прошептала графиня, качая головой.
    - Не смею вас больше задерживать, - сказал он твердо. Затем помедлил, что-то решая для себя, но все же добавил:
    - Искренне надеюсь на ваше благоразумие.
    Это было произнесено так, словно фраза имела скрытый смысл, муж не просто делал наставления непутевой жене. Он как будто намекал, что знает нечто большее, чем говорит. От последних слов Галина Григорьевна вспыхнула, как спичка: «Неужели он…о, Боже!» Красная, как рак, она понеслась в свою комнату, бросилась на кровать, зарывшись в подушки.


    Мысль о том, что муж может догадываться об ее чувствах, бросала в жар. Разумеется, он не мог знать, кто является объектом этих чувств. Но сам факт, что муж допускает возможность, что она может увлечься другим мужчиной. Его спокойная реакция поражала:
    « Как он может так? Разве не его долг остановить меня в моем грехопадении?! Разве…если он любит меня, то почему…»
    От мелькнувшей догадки Галина Григорьевна пришла в ярость. Теперь она негодовала:
    - Он не любит меня. Я, просто, для него - красивое украшение, необходимое для появления в свете. Лицемер!
    На глаза навернулись слезы: «Ему все равно. Не важно, что я делаю, лишь бы не давала повода говорить о себе. Честь имени. Вот что волнует мужа»
    Лицо исказила горькая усмешка. Она лежала на кровати с открытыми глазами, и слезы беспрепятственно стекали по щекам.


    Оболонская была в отчаянии. Внезапно зажегся проблеск надежды: «Муж хочет благоразумия. Он его получит. Я уеду из Петербурга. Время, проведенное в имении отца, пойдет мне на пользу, возможно, вернет рассудок!» Хотя как это может произойти в месте настолько связанным с Сашкой, она представляла слабо. Ехать же в имение мужа не хотелось. Ей, казалось, там, в одиночестве сумасшествие только усилиться. От принятого решения на душе полегчало. Словно путы, мучившие последние недели, спали. Графиня почувствовала себя спокойной и умиротворенной.
    В этом состоянии Оболонскую и застала горничная:
    - Галина Григорьевна, вам письмо.
    - Письмо?! – удивилась она.


    Конечно же, письма в доме Оболонских не являлись редкостью. Их количество иногда доходило до сотни в день. Но то, что горничная появилась на пороге с одним единственным письмом, было весьма странно. Обычно, все послания отправлялись на стол в кабинет мужа. И они вместе после обеда просматривали их, составляя вежливые отказы или принимая приглашения. Галина Григорьевна вопросительно посмотрела на горничную
    - Его просили передать лично вам в руки, - уточнила прислуга.
    Она взяла письмо, недоумевая, что бы это могло значить:
    - А кто просил?
    - Офицер. Но он не представился. Может, мне не стоило…
    - Нет. Все в порядке. Ты можешь идти, - перебила Оболонская горничную взволнованно.
    Служанка исчезла так же быстро, как и появилась.
    Галина Григорьевна осмотрела конверт. На нем не было ни имени, ни фамилии, а гербовая печать - смазана. Первое, что бросилось в глаза, развернув его, отсутствие подписи. Попади это письмо в чужие руки, получатель, вряд ли, узнал бы, кому предназначалось письмо, и кем оно написано.
    Графиня начала читать:


    « Я знаю, что с моей стороны цинично, безнравственно и безрассудно говорить о своих чувствах. Но где взять мне силы разлюбить и никогда уж не влюбляться, объятья наши разлепить, окаменевшими расстаться?!
    Игнорируя ваше общество, я думал, что поступаю верно. Ведь для меня вы также не досягаемы, как прежде. Но я не могу без вас. Не видя вас, я гибну страшно и мучительно. Каждый день, проведенный вдали от вас, сродни изощренной пытке.
    Когда вы уехали, я планомерно истреблял в себе все живое. У меня получилось: ни чувств, ни эмоций. Я был живым мертвецом. Ходил, ел, пил, но внутри все было онемевшим. У меня была лишь одна цель: стать ровней вам.
    Я знал что, встретив вас снова, я растревожу незаживающую на сердце рану. Но я не думал, что будет так нестерпимо больно. Тем не менее я не жалею ни о чем. Не жалею, что так неистово добивался нашей встречи. Не жалею, что нещадно рисковал жизнью, лишь бы этот миг настал.
    Жизнь без вас всего лишь жалкое существование. Я люблю вас давно и безнадежно. Я и сейчас не знаю, зачем пишу вам это письмо. Ведь изменить ничего нельзя.
    Возможно, мое письмо оскорбит вас, но я искренне прошу прощения. Не судите меня строго за мою несдержанность и откровенность. Не знаю почему, но мне было необходимо, чтоб вы узнали о моих чувствах».

    Очень долго Галина Григорьевна сидела без признаков жизни, жутко бледная и смотрела в одну точку невидящим взглядом.


    Затем спустилась в кабинет мужа, взяла один из пригласительных бланков тисненой бумаги и написала:


    «Уважаемый, Александр Иванович!

    Мы с мужем хотели бы пригласить вас в следующий вторник на вечер в кругу друзей. Ждем вас с нетерпением, желая услышать о ваших подвигах во славу Отечества. Буду крайне огорчена, получив ваш отказ.

    Галина Григорьевна Оболонская.»


  12. #9
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава 9. Друг.

    Борис Михайлович после разговора с женой находился в прескверном настроении. Весь день он ждал разгадки загадочного поведения супруги. Он надеялся, что причина подобного поступка банальна. И его милая Галенька с легкостью развеет страхи и опасения, которые навыдумывал себе граф за истекшие сутки. Но жена его была в разговоре на удивление отстраненной и как никогда прежде безучастной к его просьбам. Сейчас он несколько сожалел о своей несдержанности. Возможно, он тоже был виноват в холодности супруги: не сумел добиться ее расположения. Может, если бы он повел беседу в другом ключе, проявив больше терпимости и участия. Но сделанного не воротишь. И теперь графу лишь оставалось «поедать» себя неутешительными выводами, к которым он пришел накануне.


    Он никак не мог взять в толк, почему все так разительно переменилось в поведении жены. Да их отношения никогда не посещала пылкая страсть, но Галина Григорьевна всегда относилась к нему по-доброму: с теплотой и уважением, гордилась положением, что он занимал. Бог не дал им детей. Но супруга и здесь нашла выход из положения, занявшись благотворительностью. Их дом всегда был полон «маленькими ангелочками», которых она приводила из приюта. Сколько любви и заботы она дарила этим юным созданиям. В такие мгновения Борис Михайлович так жалел, что Господь обделил ее счастьем иметь собственное дитя. Она была бы чудной матерью. Да и в чем счастье женщины, как не в возможности держать маленькое хрупкое существо, сопящее в заботливых объятьях.
    Все время, что длился их брак, Галина Григорьевна была образцом добродетели. Конечно, он знал, что за ней всегда волочились, но она никогда не отвечала взаимностью. Ни разу она не дала повода усомниться в своей порядочности. Кроме того Оболонская была женщиной рассудительной и благоразумной. В глубине души граф понимал, что рано или поздно его молодая и красивая жена может уступить ухаживаниям юных ловеласов и завести любовника. Он опасался этого с первых дней брака, ибо прекрасно понимал, что их союз не равен. Галина Григорьевна молода, а он вряд ли может соперничать с проявлявшими не дюжий интерес кавалерами в силу возраста. Сколько бессонных ночей он провел в свое время, внушая абсурдность подобного увлечения юным ангелом. Как он уговаривал сам себя отступиться и не связывать себя узами брака с ней. Но не смог избавиться от наваждения. Потом после состоявшегося обряда он убеждал себя, что смириться и с легкостью примет факт неверности своей супруги. Ради возможности находиться рядом с Галиной Григорьевной он был готов на многое закрыть глаза, лишь бы карие очи любимой светились счастьем, а лицо озаряла улыбка. Но время шло, а сердце жены так и осталось никем не тронуто. Ее совершенно не занимали знаки внимания, оказываемые статными юношами и знаменитыми ловеласами. Она даже забавлялась подобными«глупостями» с их стороны, и часто они вместе смеялись, когда она перечитывала вслух адресованные ей любовные признания. Теперь же, когда Борис Михайлович окончательно уверился в невозможности измены, появляется таинственная взволнованность, скрытность, что не могло не наталкивать его на определенные подозрения. Безысходность собственного незавидного положения обманутого мужа удручала графа. Можно, конечно, порушить на корню все эти «страсти», отправив супругу к тетке в Саратов или в свое имение в Балашове. Но если ему все мерещиться, если нет ничего. Какое оскорбление он нанесет своей жене неосторожным поведением.
    «Нет, тут нельзя действовать наобум, нужно все обдумать, взвесить», - рассуждал Борис Михайлович. И в ходе размышлений он вспомнил о Марии Степановне Рубец.


    Женщина эта довольно рано овдовела, а так как муж ее был заядлым картежником, то в наследство ей достались лишь долги. Тем не менее, дама умудрилась не только не покинуть Петербурга, но и заметно упрочить свое положение в свете. Да и финансовое положение вдовы стало вполне сносным. Все потому, что она пользовалась уважением и доверием и имела нужные связи. Обрела она подобные полезные знакомства, благодаря умению слушать и неплохо разбираться в людях. Внимательность дамы к мелочам давала ей возможность обладать полезными знаниями, а потому редко кто осмеливался пойти супротив Рубец. Опасно иметь таких врагов, знающих подноготную правду о любом отпрыске дворянского происхождения. Нет такой сплетни, в курсе которой не была бы Мария Степановна. Женщина эта,без ложной скромности говоря, являлась глазами и ушами России. Рубец – это неоценимый кладезь полезной и ценной информации личного свойства.
    Однажды она уже сыграла благотворную роль, устроив союз Бориса Михайловича. Неизвестно как бы сложилась судьба, если бы не мудрые советы вдовы. Она просветила Оболонского чьей поддержкой стоит заручиться для удачного сватовства и каким образом этого добиться. В конечном итоге, расчет оказался верным. Ставка на алчность Светланы Петровны и подобострастие к ней отца Галины Григорьевны принесла свои плоды и позволила получить желанное благословение.
    «Нужно посоветоваться с умным человеком, прежде чем что-то предпринимать. Да и кто, если не она сможет объяснить тайны женской души», - решил Оболонский.
    Не откладывая в долгий ящик, Борис Михайлович позвал Федьку и приказал заложить карету. Он же проследовал в свои покои, дабы привести туалет в подобающий для визита вид. Перед облачением в свой любимый камзол красного бархата с золотистой отделкой граф изрядно, не жалея дорогой пудры, нанес ее на лицо и шею.


    Добротно сбрызнул себя с ног до головы Кельнской водой, доставленной цирюльником из Парижа. Надел панталоны, сюртук и камзол. Он выбрал именно этот наряд, потому что данное одеяние как нельзя лучше разъясняло статус гостя, но не было так вызывающе пафосно и непрактично, как прочие собратья из шелка и атласа.
    [audio]https://www.dropbox.com/Public/loshad_kopyta.mp3[/audio]
    Дорога к Рубец заняла не очень много времени, более отняли приготовления туалета. Уже через два часа Борис Михайлович рассыпался в любезностях перед хозяйкой дома, отвешивая реверансы.
    Мария Степановна же в ответ строила недовольную гримасу и с напускной укоризной возмущалась:
    -Ах, вы совсем забыли меня, Борис Михайлович. Нет, не возражайте. Негоже с дамой спорить!
    -Но как же можно забыть столь восхитительную женщину. Так и являлся мне ваш светлый образ во снах, - откровенно льстил Оболонский вдове, - Да и, Мария Степановна, право же, вы лукавите, разве не встречались мы давеча у Милославских?


    Рубец порадовал комплимент, и даже грубая лесть в голосе собеседника ее не смутила.
    -Всегда приятно услышать о себе приятное, даже если оно противоречит действительности, - сказала она довольная словно кошка, объевшаяся сметаны, - Присаживайтесь, Борис Михайлович, в ногах правды нет.
    Мария Степановна свободно и вальяжно, но с гордой осанкой расположилась на подушках дивана.
    -Не иначе у вас опять заботы и дела. И вам снова нужно мое участие? – она взглянула на него с некоторой долей снисходительности.
    Борис Михайлович всегда терялся в присутствии этой женщины, а потому не знал, как начать деликатный разговор. Вдова первой нарушила недолгую паузу в разговоре фразой:
    -Милый друг, неужели вас так взволновала и расстроила история Тушкевича, что вы решились совершить promenade* на другой конец города? Нет, я рада вашему визиту.
    Оболонский не мог взять в толк, почему его должна волновать история какого-то…
    - Но вы напрасно так переживаете. Он - повеса и выдумщик, каких свет не видывал. Ему бы только скандал на пустом месте устроить медом не корми.
    Бориса Михайловича начинала раздражать глупая и пустая болтовня, не для того он тащился через весь Петербург, чтобы выслушивать о каком то шуте гороховом и тратить свое время, а потому он вспылил:
    -Да, нет мне никакого дела до вашего Тушканова!
    -Тушкевича, - поправила его дама.
    -Да какая, полноте, разница, - безразлично протянул Борис Михайлович.
    На лице собеседницы отразилась ехидная улыбка, ее прямо распирало чувство собственной значимости. Так бывает, когда один из ведущих дискуссию знает что-то архи важное, а другой – ни сном, ни духом.
    -Значит, вас не волнует Тушкевич и та история, что он рассказывает всякому, кто уши имеет?
    До Бориса Михайловича стало доходить, что Рубец неспроста упоминает без конца имя этого повесы и что каким-то чудодейственным образом история имеет к Оболонскому прямое или косвенное отношение.
    -Ну, и что же за такую важную историю рассказывает ваш скандалист? - спросил он без особого энтузиазма.
    -Ну, вообще то повеса не имеет ко мне никакого отношения. А история проста, но смысл сводится к тому, что он – любовник вашей жены, - сказала она так, будто пересказывала скучную книгу.
    Борис Михайлович вскочил на ноги:
    -Что?!
    Марию Степановну явно позабавил произведенный эффект, а потому она позволила себе несколько мгновений «посмаковать» момент и лишь затем принялась разъяснять прописные истины:


    - Да чего вы так всполошились? Я же говорю, что Тушкевич этот – отъявленный негодяй и выдумщик. Обращать на него внимание себе дороже. Слову его грош цена, и в обществе никто его всерьез давно не воспринимает.
    Борис Михайлович старался вникнуть в суть объяснений собеседницы, но ему это плохо давалось.
    -Голубчик, в любом случае вам абсолютно не о чем беспокоиться…
    -Вы повторяете одно и тоже, как заведенная музыкальная шкатулка, - сердито перебил ее Оболонский.
    Мария Степановна выдержала паузу, дождавшись пока «ревнивый Отелло» займет прежнее место и положение, и продолжила:
    -Нынче ваш Тушкевич…Да, не хмурьтесь вы так, вам не к лицу! Волочится за Беспаловой. В нашем с ней возрасте можно позволить себя скомпрометировать подобной связью. Лишь раз живем на свете! Да, и говорят в постели он весьма не дурён.
    -О, избавьте меня от такого рода пикантных сплетен, - недовольно пробурчал Борис Михайлович.
    Мария Степановна улыбнулась лишь одними уголками губ по-доброму своему собеседнику, но в выражении лица появился некоторый налет грусти:
    -Знаете, в мои годы мечты это все, чем остается довольствоваться одинокой вдове. Я даже завидую Беспаловой. Хм, если бы мой муж не пустил нас по миру, то за мной ни один Тушкевич увивался. В молодости я была очень хороша собой.
    Борис Михайлович долго прикидывал что-то в уме, но все-таки решился:
    -Мария Степановна, вы и сейчас нисколько не изменились. Я могу говорить с вами, как с другом? Не обижайтесь, но часто вы бываете не сдержаны на язык…
    -Только когда мне это выгодно, мой друг. Чужие секреты, иногда, стоят дорого, - сказала она многозначительно.
    -Неужели вы опускаетесь до шантажа?!
    -Боже, упаси! Но вот вы, например, хорошо вознаградили меня за содействие браку с Арсентьевой. И таких благодарных не мало.
    -Мария Степановна, вы уже наверняка слышали о вчерашнем скандале в театре. Как вы думаете, в чем причина такого поведения моей жены?
    Собеседница замялась, а потом расхохоталась от души:
    -Но уж не в Тушкевиче точно! Хотя он утверждает обратное. На всякий случай, я попросила одного моего знакомого объяснить донжуану, что подобные россказни, связанные с именем вашей супруги, могут быть чреваты серьезными последствиями. Думаю, сказочник теперь подожмет свой хвост.
    -Что бы я делал без вас, друг мой! – не смог удержаться Оболонский от благодарного восклицания.
    -Что же касается вчерашнего инцидента. Думаю, без мужчины тут не обошлось.
    Борис Михайлович нахмурился.


    -Полноте, что вы мрачнее грозового облака?! Знаете, все эти любовные приключения так недолговечны. Смотрите шире, мой друг, тайна всегда дает огромную власть, если она чужая. Чем постыднее секрет, тем на большие жертвы готова пойти женщина ради его сохранности.
    -Я не понимаю, - искренне признался граф.
    -Не понимаете или не хотите понять? Терпение – вот залог успешного союза! Говорю вам это, как друг. К тому же до поры до времени меньше знаешь, крепче спишь.
    «Да уж воистину умеет эта женщина заставить взглянуть на ситуацию по другим углом», - подумал Оболонский, а вслух произнес:
    -Надеюсь, я могу рассчитывать на ваше содействие в моем пикантном вопросе. К тому же буду очень рад вашему визиту в следующий вторник.
    -Но мне совершенно нечего надеть. Мои скромные возможности…
    - Вам не о чем беспокоиться я закажу вам платье у модистки моей жены и все траты за ваш гардероб возьму на себя.
    -Борис Михайлович! Вы меня так балуете! Голубчик мой, моей признательности нет границ.
    -Душа моя, ваша дружба для меня бесценна!
    На том и распрощались новоиспеченные старые добрые друзья.
    _____________________________________________
    *promenade (с французкого) - прогулка

    Последний раз редактировалось Sestra; 09.05.2013 в 14:31.

  13. #10
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава 10. Воспоминания.

    Несмотря на то, что разговор с Рубец внушил графу некоторое спокойствие (особенно слова Марии Степановны, что жена его не из тех женщин, что готовы «бросить вызов» свету), Борис Михайлович долго не мог заснуть из-за меланхолично-ностальгического настроения. Сами собой перед глазами и в памяти всплывали образы, события последних счастливых лет супружеской жизни. Вспомнилась ему и первая встреча с Галиной Григорьевной так, будто это было вчера.
    Леопольд Парадиз устраивал бал для отроков в честь Нового года. Являясь одним из учеников танцмейстера*, Борис Михайлович получил приглашение на сие мероприятие. Отказать педагогу, которого Оболонский безмерно уважал, было неудобно, хотя его мало занимала перспектива весь вечер «тренировать» юных дев и слушать их робкие попытки вести светские беседы. Граф приготовился скучать, ведь вряд ли его, искушенного светом человека, чем-то мог удивить детский бал. Единственное, что воодушевляло в стремлении не подвести своего учителя, так мысль о непродолжительности танцевального вечера и последующая премьера исторического представления «Начальное управление Олега» знаменитого Ле Пика в Эрмитажном театре. На нее были в качестве некоторого поощрения приглашены все взрослые участники бала. Борис Михайлович находился в предвкушении, ведь постановки с участием учеников мэтра Парадиза, всегда, имели оглушительный успех.

    http://eliir.narod2.ru/Moccart_Volfg...ostrov.com.mp3

    Приехал Оболонский позже прочих, так как его задержало неотложное государственное дело. Все партнеры к тому времени были распределены и двигались по залу в размеренном менуэте. Но дам, все же, присутствовало несколько больше, а потому некоторые юные кокетки скучали в одиночестве, переминаясь с ноги на ногу и готовые пуститься в пляс при первом представившемся случае. Увидев одного из лучших своих учеников, Леопольд безмерно обрадовался и поспешил к нему на встречу со словами любезности:
    -Борис, мой юный друг, вы все же решили не расстраивать своего учителя и почтили своим присутствием мой вечер.
    -Извините, мэтр, меня задержали неотложные дела. Иначе…



    -Полноте. Главное вы здесь. И очень вовремя, - перебил он Оболонского и, понизив голос, добавил: - Мои организаторские способности оказались не на высоте. Кто ж мог предположить, что каждая благородная дама будет считать своим материнским долгом: отправить дочь на мой бал.
    Борис Михайлович с сочувствием посмотрел на педагога.
    -Вы – мой спаситель! Есть одна ученица. У нее талант от Бога, но не хватает практики, - Борис Михайлович закатил глаза, предчувствуя дальнейший ход беседы, а тем временем Леопольд продолжал свой монолог, увлекая за собой Оболонского вглубь залы, - это неземная нимфа. Ее грация и изящество покорили мое сердце. Жаль, но достойного партнера бедняжке не нашлось, ибо я намеренно не хотел ставить ее в неравную пару. И вот вы…вы пришли.
    Борису Михайловичу льстило, что педагог так высоко оценивает его скромные танцевальные таланты. На лице даже промелькнула самодовольная улыбка. В этот момент Леопольд остановился у одной из колон, в тени от которой стояли две юные девы. Обе присели в ответном реверансе. Одна из них была весьма не дурна собой, грациозность лани чувствовалась даже в этом дежурном знаке этикета. При этом в девушке присутствовала некоторая дерзость и смотрела она, как будто с вызовом, прямо в глаза.
    -Ольга Павловна Белевская - то самое юное дарование, о котором я вам говорил, - коротко представил Парадиз свою ученицу.
    Другая же барышня стояла, опустив голову так, что при приглушенном свете совершенно невозможно было разглядеть ее лица.



    Девушка Борису Михайловичу показалась не в пример спутнице очень застенчивой, робкой и какой-то хрупкой. У него вдруг возникло странное желание прижать к себе ранимое создание и закрыть ее от суровости мира, от возможных невзгод, недобрых взглядов…Борис Михайлович даже пару раз помотал головой, чтобы избавиться от нахлынувшего странного чувства.
    -Галина Григорьевна Арсентьева – сестра моей ученицы mademoiselle Белевской, - продолжил церемонию Парадиз, - Один из лучших моих учеников - Борис Михайлович Оболонский.
    Хоть граф и неоднократно слышал похвалу от своего учителя, в этот раз, почему то жутко смутился. У него совсем пропало желание выслушивать дальнейшие хвалебные речи педагога, а потому он решил сделать то, чего так желал танцмейстер: пригласить Ольгу Павловну на танец. Борис Михайлович согласно этикету сдобрил приглашение на мазурку витиеватым комплиментом и поклонился, как ему казалось, ученице мэтра. Но вышел конфуз, ибо ее спутница приняла данное действо на свой счет и присела в реверансе. Теперь уже согласно правилам хорошего тона Борис Михайлович не мог показать, что изначально предложение танца предназначалось другой даме, а потому партнершей Оболонского по мазурке стала Арсентьева.

    http://eliir.narod2.ru/I._S._Bah_G._...iPlayer.fm.mp3

    Лишь, выйдя в центр залы, Борис Михайлович смог в полной мере разглядеть барышню. Впечатление, которое произвело на него юное создание, трудно описать. Он стоял пораженный и неспособный пошевелить собственными конечностями. Никогда прежде он не видел столь совершенное существо. Она была подобна ангелу, спустившемуся с небес. Платье из нежнейшего кружева легкое и воздушное очерчивало тонкий стан, а рукава напоминали крылья. Казалось, взмахни руками, и воспарит она над суетливыми парами дам и кавалеров.



    Видимо, в тот момент Борис Михайлович окончательно лишился рассудка (другого объяснения он не находил даже спустя столько лет) раз решился совершить неслыханный по дерзости поступок. Никогда ни до, ни после он так не позорился в свете. Но в тот момент Оболонский был уверен, что лишь танец столь же легкий и воздушный, должен быть исполнен неземным существом. Ему хотелось видеть грацию с коей Галина Григорьевна будет «летать по залу», а рукава и подол будут развеваться в турах вальса. В то мгновение он забыл о запретах, приличиях, о переполненном зале. Была лишь она и он. Были лишь ее глаза. Борис Михайлович не понимал как вообще столь Божественный танец, как вальс, можно считать развратным и неприличным**. Он подхватил ничего не понимающую партнершу и закружил ее в вихрях непристойного танца. Что само по себе уже являлось неслыханной дерзостью, а при условии, что ритм мазурки никак не сочетался с размерностью вальса, неудивительно, что они столкнулись с танцующей по соседству парой.



    И пока верный этикету Борис Михайлович приносил извинения даме и кавалеру, которые неожиданно появились на пути у поклонника вальса, его партнерша решила покинуть бал. Краем глаза он успел заметить, как зардевшаяся юная особа выбежала из залы со слезами на глазах. Сестра Арсентьевой последовала за ней.


    После случившегося конфуза Леопольд посмотрел на ученика с сочувствием. Это был один из любимейших танцев мастера.
    -О, как я вас понимаю! – горячо воскликнул мэтр, - Подобное воздушное создание достойно лучшего из танцев!
    -Хм, - невесело усмехнулся смутившийся Борис Михайлович, - еще бы объяснить сей факт барышне. Мне кажется, она не простит мне подобной дерзости.
    Оболонский поспешил разыскать Галину Григорьевну и застал ее вместе с сестрой садящимися в экипаж. Он пытался все объяснить, извиниться за столь ужасное поведение. В ответ смущенная девушка не могла вымолвить и слова, зато бойкая кузина заявила:
    -Довольно! Вы и так выставили мою сестру в дурном свете! – она крикнула, обращаясь к кучеру, - Трогай, живо!



    Это потом Борис Михайлович узнает, что лишь по счастливой для него случайности Галина Григорьевна оказалась в тот вечер на балу. Накануне мать Ольги Павловны захворала, отпускать дочь одну она не хотела и потому упросила брата, чтобы племянница приехала в Петербург на Новогодние праздники. Да и довод подходящий нашла: «Галеньке скоро 16, а она ни разу не посетила даже детского бала, так и в девках засидеться недолго!»
    Это потом будет сватовство, свадьба, счастливая жизнь…
    А в тот вечер было лишь жуткое желание провалиться сквозь землю и безумное отчаяние, что она никогда не простит столь опрометчивого поступка. Из-за своего ужасного настроения Борис Михайлович даже в театр не поехал.
    Чего только стоил обед в имении отца Галины Григорьевны, когда бедняжка считала его, чуть ли не исчадьем ада. В тот день, Оболонский, как никогда, был близок к тому, чтобы отступить. И лишь эта алчная, жуткая женщина – Светлана Петровна, внушила ему уверенность, что Борис Михайлович поступает верно. Он должен был спасти свою Галеньку от этого демона в женском обличье!
    __________________________________________________ ________________
    * танцмейстер (устарев.) – учитель танцев.
    ** В России вальс подвергался гонениям до 1830 года. Считалось неслыханной дерзостью, танцевать сей «непристойный» танец. То, что во время танца кавалер брал даму за талию, было очень необычным на взгляд человека XVIII в. - ведь в большинстве танцев той эпохи партнеры соприкасались лишь кончиками пальцев. Из-за этого поначалу многие сочли вальс "безнравственным" танцем. Невзлюбила его и Екатерина II, и только после кончины жены Павла I он был "допущен" ко двору.


  14. #11
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава 11. На Вознесенской.

    Дом на Вознесенской улице не сразу приобрел дурную славу. Когда-то он принадлежал вполне респектабельному человеку,который трагически закончил свою жизнь под колесами экипажа. Его вдова ничего не смыслила в комерции, а потому оставленная купцом лавка быстро разорилась. И даме ничего не оставалось, как сдать в аренду огромный особняк, а самой с семейством переехать в каморку на окраине Петербурга. Сняла данный дом ушлая немецкая особа - Малазита Винтерхальтер. Фрау приехала в Россию из Дрездена еще совсем юной девушкой. Она была весьма недурна собой,а потому не имела недостатка в мужском внимании. Кроме того дама никогда не гнушалась подарками от своих любовников, считая, что за молодость и красоту нужно платить. Пока недостатка в средствах барышня не испытывала, но годы брали свое, и с недавних пор она всерьез стала задумываться о будущем. Считая, что ее нежные ручки не созданы для работы прачки, дама решила открыть заведение, подобных которому в Петербурге еще не было. Фрау уже давно смекнула, что многие мужчины согласно существующим законам жениться не могут: солдаты, офицеры до достижения 29 лет. Русские же женщины в основе своей не обладали фривольным характером и отказывались дарить столь желанную мужчинами ласку вне брака.Так почему бы на этом не заработать?! Не мешкая, немка набрала с штат девушек - иностранок. И по прошествии двух недель заведение приветливо распахнуло свои двери.


    Проработало оно недолго из-за нечестности хозяйки: одна из девушек написала императрице, как ее обманом заманили в ужасное место. Заведение закрыли, а Дрезденшу (сие прозвище получила хозяйка) отправили в острог.
    Но с приходом к власти Павла влиятельные "друзья" хозяйки не только помогли даме избежать оков, но и раздобыли дозволение возобновить свою деятельность. Единственным условием Павла стало то, что помимо наличия желтого билета* женщины данной профессии должны были носить и платье соответствующего цвета. Так после перерыва заведение снова приветливо встречало жаждующих женской ласки мужчин.
    Правда в силу возраста Дрезденше пришлось передать свои полномочия дочери Хельге. Она прекрасно справлялась с возложенными обязательствами, умножая семейное состояние. Помимо распутных красавиц заведение славилось лучшим пивом в городе. Хитрая хозяйка намеренно варила его по древнему рецепту, расказанному ей матерью, ведь охмелевшие мужчины охотнее раскошеливались на ласки работниц. Вот и сегодня в зале было не протолкнуться: все столы были заняты пьяными компаниями.
    За одним из столиков, заставленных пенным напитком и рюмками с водкой, расположились четверо офицеров. Ребекка и Франциска почти сразу решили заняться страждущими любви, ведь служивые почти всегда беспроигрышный вариант в плане заработка. Хельга из-за стойки с упоением наблюдала за работой девиц.


    Непрошло и пары минут, а Ребекка уже уютно расположилась на коленях кучерявого офицера, который что-то шептал ей на ухо. Франциска без зазрения совести строила глазки мужчине, что сидел напротив, и отпускала непристойные шуточки.
    В зале царил монотонный гул, напоминавший о пчелином улье. Его неожиданно нарушила одна из девиц. Она опрометью пронеслась вниз по леснице в исподнем белье с криками и воплями. Мужчина, бежавший следом, довольно проворно нагнал ее и, подхватив на руки, понес на верх. Девушка же при этом визжала так, что уши закладывало. Хозяйка разразилась нецензурной немецкой бранью по отношению к девушке, из которой можно было лишь уловить смысл:"Чего визжишь, как свинья, всех клиентов распугаешь!"


    Девушка еще пару раз ударила нахального мужчину по спине и возмущенно прокричала что-то на голандском. Но, поняв тщетность попыток, сдавась на волю победителя.


    -И не лень ей невинность разыгрывать? - протянула Ребекка.
    -Надеется заработать лишний рубль за свою порядочность, - пошутил офицер, которого девушка "оседлала".
    Настроение у данного офицера было хоть куда, да и вообще в собрании всегда отмечали его незаурядный ум и отличное чувство юмора. "Дворянин до мозга костей", - говорили завистники. Волотов Павел Петрович - единственный сын своего отца, наследник огромного состояния. Родственники и знакомые не понимали, зачем далеко небедному аристократу нужны все тяготы военной службы. Но, видимо, во многих дворянских отпрысках присутствует тщеславие и бахвальство, а может...может это просто банальный патриотизм и любовь к Отечеству. Как бы там ни было, но на избалованную неженку Волотов никогда не походил, с легкостью переносил все тяготы службы и был у командования на особом счету, благодаря безрасудной храбрости в сражениях.За что и был отмечен Святым Георгием.
    -Бедняжка Эльза, снова этот плут, - проговорила в задумчивости Ребекка.


    -А в чем дело?- оживился офицер с завитыми кудрями у висков, которого друзья называли Василием.
    -Да, не в первой этот картежник фокусы тут кажет. Девчонки уж давно внимание на него не обращают, а Эльза новенькая. Вот и попала, как кур во щи.
    -Что за фокусы?
    -Ну, если он загаданную карту из колоды вытащит, то выиграл плут.


    -А что выиграл? - поинтересовался офицер, сидевший напротив Ребекки.
    За нее ответил Павел, который теперь нежно возложил свои руки на плечи "даме сердца":
    -Ночь любви!
    -Бедняжка, - рассмеялся Василий, - так за бесценок лишиться чести...
    -В смысле? - спросила Ребекка.
    -Ну, судя по несчастному лицу бедняжки Эльзы, она только что проиграла себя!
    Все дружно рассмеялись, лишь Фароновбыл безучастен к происходящему.


    Вечера в обществе дам «полусвета» давно не занимали Александра Ивановича. Все эти женщины вызывали в нем лишь стойкое чувство отторжения и неприязни. Вот и сейчас Ребекка жутко непристойно хохотала, строя глазки его другу Волотову. Одна из барышень и вовсе без зазрения совести удалилась наверх с мужчиной, продемонстрировав всем свое нижнее белье.
    Он не особо вникал в суть разговора за столом, пока не услышал фамилию Оболонская.
    -…интересно, как поведет себя ее муж в сложившейся ситуации? Не думаю, что он решиться на дуэль в его-то преклонных летах…
    - Я не считаю, что история, рассказанная Тушкевичем, правда. Скорее он просто хотел…улучшить свою репутацию. Такая любовница, как Оболонская, делает честь своему обладателю. К тому же скандал с подобной женщиной не может быть не замечен. Ты же знаешь Тушкевича, - уточнил Волотов.
    Раздался дружный смех за столом. Вот только Александру Ивановичу было не до смеха. Он был в ярости. Глаза Фаронова метали молнии:
    - И что говорил Тушкевич по поводу Оболонской? – он обращался к Павлу Петровичу.


    Офицера весьма удивила реакция друга. Ведь таким он бывал лишь в моменты сражений.
    - Не понимаю, почему вас это столь…
    -Так, что он говорил? – перебил его Александр Иванович
    -Ну, что, якобы, Оболонская так отреагировала на его появление в театре с Беспаловой. Хотя он неоднократно говорил, что их отношения исчерпали себя…
    - Мерзавец! Где его можно найти?
    - Александр Иванович, да что с вами?- изумился Волотов.
    -По-вашему, этот негодяй может спокойно порочить имя честной женщины лишь потому, что ее муж не способен призвать к ответу мерзавца?!
    Реакция друга смутила Павла Петровича. Сидевшие за столом офицеры одарили Фаронова заинтересованными взглядами.
    - В любом случае я не думаю, что вам стоит вмешиваться. Это дело ее мужа. Даже, если вас настолько волнует честь графини, что вы готовы ее защищать.
    - Вы неверно все истолковали, - пробормотал он смущенно.
    -Да?! – изумился Павел Петрович, - тогда почему вас так волнует история Тушкевича, если я все неправильно истолковываю?
    Фаронов тяжело дышал.
    -Если вы собираетесь…
    -Я ничего не собираюсь, - перебил он Александра Ивановича, - Но ваше вмешательство более навредит Оболонской, чем поможет. Вряд ли заявления кого- то вроде Тушкевича будут интересны в свете. А вот из истории о вашей дуэли раскрутят ТАКОЙ скандал: весь Петербург на ушах стоять будет!
    Фаронов тяжело вздохнул. Он понимал, что друг прав. Но от осознания сего факта было не легче.
    - И что я ничего не могу сделать, чтобы имя… ее имя не упоминалось в превратных беседах нетрезвых мужчин?
    Павел Петрович улыбнулся:
    -Ну, думаю, вы, вряд ли сможете запретить всем прочим грезить о графине. Она роскошная женщина! – Александр Иванович неодобрительно посмотрел на друга, считая его юмор неуместным.
    -Или мечтать о ней сугубо ваша прерогатива? – спросил Волотов лукаво.
    Александр Иванович вспылил:
    - Как вы смете?! Я…
    -Успокойтесь,- перебил он Фаронова, - Я пошутил.
    За столом всех очень забавляла перепалка друзей. Александр Иванович почел за лучшее удалиться. В след ему раздался дружный смех.
    Фаронов вышел на балкон в надежде, что морозный воздух вернет ему самообладание. Сюда же последовал Павел Петрович.
    -Табачку не найдется? – примиряюще поинтересовался он у друга.


    Они закурили.
    -Это так заметно?- спросил с досадой в голосе Фаронов.
    -То, что вы неравнодушны к графине? – уточнил Павел Петрович
    -Да, - еле слышно ответил он.
    -Не очень. Но думаю, вам не стоит больше делать глупостей. Держите впредь себя в руках. Сегодня вы были крайне неосторожны.


    -Давно вы…- произнес Павел Петрович, помолчав.
    Александр Иванович снова вспыхнул:
    -Что вы себе позволяете?!
    -Успокойтесь. Просто, если честно, я удивлен, что она ответила взаимностью ВАМ…Многие получили отставку.
    Он странно на Волотова посмотрел:
    -С чего вы взяли, что она ответила мне взаимностью?
    -Но разве не в вас причина столь странного поведения графини в театре?
    Похоже, этот вопрос искренне удивил Александра Ивановича.
    -Не думаю, - проговорил он неуверенно, все еще ошарашенный подобным умозаключением друга.
    -Хотите, дам вам бесплатный совет? – поинтересовался Павел Петрович.
    -Какой?
    -Не питайте иллюзий. Даже, если она ответит вам взаимностью, то никогда не решится уйти от мужа. Да и на что вы станете содержать ТАКУЮ женщину. Одно ее платье стоит дороже, чем вы получаете за год. Для нее это будет лишь мимолетное приключение с офицером…Хотя, если именно это вам нужно - маленькое приключение. Дерзайте, и да соблаговолят вам звезды. Но вот Голицина, похоже, всерьез вами заинтересовалась. С ее приданым…
    -Не продолжайте, прошу вас.
    Павел Петрович усмехнулся:
    -Я понимаю, что по красоте она вряд ли сравниться с Оболонской. Но вот перспектива безбедной жизни…
    -Павел! – воскликнул Александр Иванович с укоризной.
    -Молчу, - ретировался друг.
    И они оба от души рассмеялись.


    __________________________________________________ __________________________________________________ ______________
    * Жёлтого цвета документ, альтернативный паспорту, который в Российской империи давал право легально заниматься древнейшей профессией. На последней странице ставились медицинские пометки.


  15. #12
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава12. Метания души.

    Горы. Лишь палящее солнце. Зной. И вот ты уже ощущаешь себя дичью, которую старательно пытаются зажарить в печи. Жажда. Ужасная и не выносимая, до темноты в глазах. И ты собираешь всю свою волю в кулак лишь бы не броситься к мелкой мутной речушке в низине, где плещется столь желанная вода. И пить, пить. Но ты борешься с собой, стараясь не нарушить приказ командира, осознавая, что эти глотки могут статьь последними в твоей жизни. Об этом красноречиво свидетельствуют мертвые солдаты и офицеры хаотично упавшие вдоль русла реки. Раны и кровь. Липкая и противная жижа, растекающаяся из-под загорающих на солнце воинов русской армии.
    -Пить, как хочется пить,- слышится повсюду...


    Проснулся Фаронов в собственной постели от жуткой жажды, практически сковавшей его горло. Пересохло не только во рту, но и губы были готовы вот-вот растрескаться от сухости. Он сладко потянулся все еще не в силах открыть глаза и улыбнулся новому солнечному дню, что он будет таковым свидетельствовали лучи, льющиеся из окошка над кроватью и так приятно гревшие лицо.


    Александр Иванович смутно помнил, как вообще оказался дома. Видимо, вчерашняя водочка оказалась весьма забористой вперемешку с ядреным пивом. С честной офицерской компанией, они просидели практически до утра в трактире, пока не случилась драка и жуткая суматоха.
    Плут, что так бессовестно обманул бедняжку Эльзу, подсел за столик к одному из посетителей. Мужчина был сильно навеселе и бездумно сорил деньгами, чем не преминул воспользоваться мошенник, предложив несчастному перекинуться в дурачка. Разумеется, играли не на интерес. После пары проигрышей несмотря на изрядное подпитие дворянин все же сообразил, что его дурят самым наглым образом. О чем с нецензурной бранью сообщил плуту, обозвав его шулером, и потребовал в грубой форме немедля вернуть все проигранные средства. У мошенника на этот счет были другие планы, и он попытался скрыться. Но дворянин схватил его за шиворот и с силой швырнул на пол. На беду борца за справедливость, падая, мошенник опрокинул стол, и все столовые приборы посыпались на пол. Потому, когда победитель наклонился к своему поверженному противнику, чтобы отобрать у него кошель с деньгами, плут, не мешкая, схватился за случайно оказавшийся рядом нож и ударил им дворянина в живот. От боли и неожиданности последний сначала слегка осел, схватившись руками за пропоротое брюхо, а затем и вовсе повалился на пол.
    Но сбежать мошеннику, а возможно и убийце, судя по огромной луже крове, которая стала образовываться возле раненого, не дали. Двое из присутствующих мужчин лихо скрутили его, а затем один из них, потребовав у хозяйки бечевку, связал мошеннику руки за спиной. При этом девушка, что сидела с мужчиной за столиком до потасовки и Франциска склонились над несчастным истекающим кровью. Эльза же с ужасом смотрела на происходящее. Девушка застыла от шока и теперь более походила на мраморное изваяние.
    Так как управа находилась совсем рядом с трактиром, то вскорости появился исправник, а возле входа выстроились экипажи полиции.
    Фаронов не успел разразиться нецензурной бранью по поводу идеи провести время в столь скверном месте, из-за чего теперь они запросто могли лишиться званий, попав в нетрезвом виде к представителям власти, к ним на выручку поспешила хозяйка. Хельга вывела их честную компанию через потайную дверь.


    Оказавшись в переулке на противоположной стороне от входа в трактир, где представители власти сажали особо буйных посетителей в кареты, друзья поспешили взять извозчика. С трудом разместившись вшестером в хлипком экипаже, они поехали прочь.
    Неудивительно, что проснувшись и с трудом протерев опухшие веки, первым, что бросилось в глаза Фаронову...стала полуголая дама с графином воды — Хельга.


    Александр Иванович схватился руками за голову, мысленно посылая себе проклятия, и с трудом сдерживая приступ тошноты. Она же мило улыбалась и щебетала какие-то немецкие глупости. Женщина присела на край кровати, которая, к слову сказать, не считая стола и стула, была единственной мебелью в маленькой комнатушке. Фаронов жадно припал к протянутому дамой кувшину с водой, а она без особого интереса рассматривала убогое жильё.
    Хельга была дамой не первой молодости, да и ее образ жизни никак не способствовал сохранению свежести и красоты, но, тем не менее, женщина была весьма соблазнительна своими выдающимися формами, особенно сейчас, когда разметавшиеся светлые волосы струились по спине и плечам, а несколько прядей обрамляли лицо.


    -Сколько я тебе должен? - уточнил Александр Иванович, желая поскорее избавиться от столь нежеланной компании.
    Дама удивленно вскинула брови и с интересом посмотрела на Фаронова, затем улыбнулась и кокетливо произнесла:
    -Александр! Так ведь вас зовут? С недавних пор, я могу себе позволить совершать подобные акты благотворительности исключительно ради собственного удовольствия.
    Александр Иванович не ожидал подобного поворота дискуссии, но он и вида не подал, и, не давая немке продолжить свое страстное «признание в любви», потребовал:
    -Тогда соизволь покинуть мое скромное жильё, мне нужно одеться!
    Хельга громко и заливисто расхохоталась:
    -Нет, это весело. Неужто и в правду можно решить, что есть мужские части тела, что еще не попадались мне на глаза.
    -И я бы хотел остаться один как можно скорее, - зло процедил он.


    -Ой, ой прямо кисейная барышня, - шутливо протараторила Хельга все также широко улыбаясь, - Ну, ладно не стану смущать святую непорочность!
    Она поднялась с постели и стала торопливо собирать разбросанные по комнате вещи, желая избежать нового приступа недовольства. Фаронов исподлобья наблюдал за действиями дамы, желая лишь как можно скорее избавиться от надоевшей особы.
    -Завидую я вашей Гале, - неожиданно мечтательно протянула Хельга, глядя на Александра Ивановича, как на ценный приз, и пытаясь натянуть на себя платье.
    -Что? - вскипел Фаронов, - Откуда вы...
    -Так ведь давеча вы так страстно шептали мне это имя на ухо, - с неким победным сарказмом произнесла дама, наконец, одолев собственный туалет.
    А затем, подойдя спиной к ошарашенному Фаронову, попросила:
    -Не сочтите за труд, ваше благородие, застегните мне платье.
    Он без особого энтузиазма выполнил просьбу.


    После облачения в свой наряд дама умелой рукой в долю секунды зацепила волосы на затылке, создав незамысловатый пучок. Уже в дверях, словно впомнив что-то, она обернулась и сказала:
    -Да, письмо, что было под дверью, я положила на стол.
    -Письмо? Какое письмо? - уточнил Фаронов.
    -На дорогой бумаге с красивыми вензелями, - пояснила дама и игривым голосом добавила, - Ну, боец, захотите повторить нашу милую беседу, милости прошу...
    Гримаса презрения скользнула на лице Фаронова, а быстро закрывшаяся за гостьей дверь не дала ему возможности наградить немку новой порцией «любезностей».
    Избавившись, наконец, от своей спутницы, Фаронов умылся остатка воды из кувшина, стоя на коленях перед небольшой кадкой, что служила ему для этих целей.


    После водных процедур, которые его здорово освежили и привели в чувство, он решил заняться чтением странного письма.
    Сначала Фаронов подумал, что послание от Голициных, но печать…
    Александр Иванович с трепетом развернул письмо: «Не может быть! Оболонская приглашает на вечер?! Может она не получила письма? Или если…». Он опустился на кровать.
    «Это будет лишь мимолетное приключение с офицером» - почему-то пронеслось в голове. От этой мысли бросило в жар.
    «Нет, она не такая, - попробовал убедить он себя, - Но почему тогда она приглашает меня, зная о моих чувствах. Должно быть разумное объяснение этому». Но пока Александр Иванович не мог его найти.
    «В одном Павел прав, что наша история не имеет будущего. Даже, если Галя разделяет мои чувства, она никогда не оставит мужа. Бросить подобный вызов обществу?! Да и кем буду я, вынудив любимую женщину отказаться от друзей, родных, лишив ее чести. Рано или поздно она возненавидит меня», - мысль, что Оболонская может его возненавидеть пусть и в далеком будущем, была невыносима.
    «Я не хочу делать ее несчастной! Я не могу разрушить ее жизнь! Боже, я не имел права писать о своих чувствах и заставлять страдать самого дорогого для меня человека», - Фаронов был, практически, готов рвать на себе волосы. Он безумно сожалел о глупом решении признаться в любви Галине Григорьевне.
    -Эгоист!- крикнул он своему отражению в осколке зеркала, который висел подле кровати.


    Последующие несколько дней прошли в мучительных раздумьях о необходимости посещения Оболонских во вторник. В конечном счете, было решено, что отказ мог бы натолкнуть на нелепые мысли. Например, что его признания были неискренними. Или того хуже, что он лишь хотел посмеяться над чувствами Галины Григорьевны. К тому же, подобное трусливое поведение никогда не было свойственно Фаронову. Он привык отвечать как за свои действия, так и за их последствия.
    Еще ему внушала надежду фраза «мы с мужем», написанная в письме, что могло означать неверную трактовку приглашения.
    «Возможно, меня ждет серьезный разговор с ее мужем. Это вполне вероятно, если, оскорбившись подобными признаниями, она показала письмо графу», - подобное умозаключение успокоило Фаронова, и он стал собираться на вечер.

    Последние несколько дней перед приемом Галина Григорьевна старалась не думать ни о чем. Избавиться от всех мыслей сразу было сложно, даже невозможно. Но первое, что приходило в голову, когда она немного ослабляла бурную деятельность по освобождению от ненужных дум, был бред. Бред выжившей из ума женщины: она в объятьях Сашки, его крепкие и сильные руки ласкают ее, нежные губы соприкасаются с ее и скользят вниз по шее, от его жаркого дыхания кожа воспламеняется в неудержимом порыве желания…
    -Это невыносимо! – Галина Григорьевна попыталась остановить поток буйных фантазий, нахлынувших с новой неистовой силой. Она думала, что данная фраза была произнесена мысленно, но, судя по реакции мужа, графиня поняла, что прокричала ее вслух. Он смотрел на нее с беспокойством:
    - С вами все в порядке, дорогая?
    Ничего глупее Борис Михайлович не спрашивал за все время их совместной жизни. Ответ был еще более нелепым:
    -Да, дорогой.


    Она постаралась, чтобы фраза прозвучала как можно спокойнее и увереннее, а затем поспешила удалиться к себе.
    Последнее время граф раздражал Галину Григорьевну больше, чем когда-либо. Его шаркающая походка, шепелявый голос, трясущиеся руки и забывчивость выводили из себя Оболонскую. Хотя и без того она находилась на пределе, в жутко взвинченном состоянии. Нервы ее были словно натянуты в тугую струну и могли вот-вот лопнуть от любой мелочи.
    «Почему муж раздражает меня сегодня сильнее, чем обычно, ведь он делает тоже, что и всегда?!»,- не понимала Галина Григорьевна.
    На этот вопрос она не хотела знать ответ, но он напросился сам собой, возникнув в ее голове: « Я не люблю его. Он всегда был противен мне, чтобы не делал. Этого никогда не изменить! А сейчас, когда он является единственным препятствием моему желанию быть с любимым человеком…»
    Хотя она лукавила и обманывала себя. Не наличие мужа, а пресловутые обеты, данные перед алтарем, не давали ей покоя. По своей сути Галина Григорьевна была человеком верующим, и клятвы, произнесенные в церкви, не были для нее пустым звуком. К тому же рано оставшись без матери и воспитывая отцом, Оболонская унаследовала черту более свойственную мужчинам, чем женщинам: отвечать за свои слова и поступки. Мальчикам с детства внушали, что они будущие главы семейства, а потому должны уже сейчас учиться думать о последствиях принятых ими решений. Отец Галины Григорьевны хотел сына, а потому и воспитывал дочь соответственно.
    В общем, издержки мужского воспитания, проросшие на почве веры, которую привила ей набожная нянька, теперь не давали поступить графине легкомысленно и безнравственно. Внутри шла постоянная борьба между чувствами и долгом, разумом и сердцем, грехом и добродетелью…
    Упав на колени перед распятием, Галина Григорьевна начала неистово молиться. Но молитва не приносила облегчения. Ей казалось, что она стоит на краю бездны и готова с радостью броситься в пропасть.


    Последний раз редактировалось Sestra; 17.08.2013 в 07:03.

  16. Сказали спасибо 2 раз(а):


  17. #13
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава13. Вечер в кругу друзей.

    После последнего случая в столовой, когда Оболонская повела себя весьма странно, Борис Михайлович все чаще досаждал графине излишней заботой.
    Вот и сегодня утро началось с настойчивых просьб отменить запланированный вечер, ведь все это излишние хлопоты и суета, вредные для здоровья дражайшей супруги. Галина Григорьевна еле сдерживала себя, чтобы не вспылить мужу. Не могла же она, в самом деле, объяснить причину, по которой ни за что на свете она не отменит сегодняшний прием!


    Борис Михайлович, убедившись в тщетности своих просьб, стал настаивать хотя бы на том, что жене непременно необходимо посетить врача: здоровье – это не шутки. Лишь бы избавиться от надоевшего присутствия мужа в опочивальне Галина Григорьевна согласилась с доводами супруга и пообещала навестить доктора в ближайшее время. Наконец, граф был удовлетворен и с чувством значимости собственной персоны для просвещения молодой супруги удалился в свои покои, а графиня смогла приступить к подготовке туалета к приему.
    Никогда прежде Оболонская столь тщательно не подбирала наряд для домашних торжеств. Галина Григорьевна напрочь замучила горничную, заставляя ее снова и снова перебирать платья.


    И, наконец, графиня все ж решила остановить свой выбор на наряде более подходящем для официального явления к Императору, чем для скромного вечера в кругу друзей. О чем сию же минуту через челядь* сообщила мужу.** Хотя Борис Михайлович весьма удивился выбору жены, но спорить с ней не стал, а потому с помощью слуги облачился в дорогой костюм из светло-бежевой парчи и коричневого шелка.
    Галина Григорьевна так увлеклась собственным туалетом, что едва успела окончить его к приезду первых гостей.
    Встретившись с Борисом Михайловичем в парадной, они стали приветствовать друзей и знакомых, приглашенных на сегодняшний вечер.
    В числе первых приехали Ольга Павловна и Платон Алексеевич. Графиня пришла в восторг от неожиданного визита сестры и тут же заключила ее в дружеские объятия, а затем расцеловала в обе щеки с громким ликованием:
    -Оленька! Радость то какая! Я уж и не чаяла, что вы почтите мой скромный вечер своим присутствием.



    -Скромный? – рассмеялась кузина, - Когда это ваши вечера были скромными?! Вот и сегодня говорят, у вас будет сам князь Неделинский-Мелецкий. C'est vrai?***
    - Oui, но я не понимаю, чем вас так вдохновил Юрий Александрович, что вы даже сестру решили навестить…
    Ольга Павловна несколько растерялась от укоров графини, но тут же нашлась. Как известно: «Лучшая защита – это нападение» , потому , надув губки, кузина произнесла:
    - Галенька, полно вам дуться. Говорят, на обиженных воду возят. Вы вот тоже все в гости обещаетесь, но племянника так и не видели еще.
    -Ведь не положено…
    -То чужим не должно, а вы для меня самая что ни на есть родная. Если бы не ваша поддержка…
    Борис Михайлович, улучив момент, испросил дозволения покинуть родственников, чтобы поприветствовать прибывших Аракчеевых.


    -Все то хорошо, что хорошо кончается. Как ваш папенька?
    - Не хворает, - дежурно ответила Ольга Павловна и лукаво добавила, - и простил непутевую дочь после рождения Гришеньки. Ах, Галенька, если бы я знала, что когда-нибудь стану столь скандальной особой, что мужа чина лишат…
    Оболонская по-доброму улыбнулась сестре:
    -Кто старое помянет, тому глаз вон! – и серьезно добавила, - Завидую я вашей смелости…тайно венчаться против воли родителей.
    Ольга Павловна слегка покраснела, а ее супруг – Платон Алексеевич нежно приобнял жену за плечи и сказал:
    - Галина Григорьевна, правда, не стоит о прошлом. Все уж быльем поросло…
    Сестра Оболонской бойко перебила мужа:
    -А я даже рада, рада, Платоша, что вас разжаловали. Нипочем мне вдовой становиться раньше времени! Разве вы не знаете, что опять компанию затевают на Кавказе?
    Галина Григорьевна смущенно улыбнулась:
    -Оленька, вы же знаете, что я не интересуюсь политикой.
    В это время Борис Михайлович решил вернуться к оставленной компании родственников, но, увидев подобный маневр, кузина ретировалась раньше, даже не скрывая неприязни к свояку:
    Галенька, не будем мешать вам гостей встречать.


    Александр Иванович лишь однажды утром был у Оболонских, но величественный особняк для отделки фасада которого не пожалели позолоты в вечерних сумерках выглядел совсем иначе: более таинственно и роскошно. Огромное строение поразило Фаронова своим размером. Оно казалось нынче гораздо больше из-за обмана зрения, ведь впотьмах здания, всегда, смотрятся более громоздко, когда они являют собой источники света. А особняк был просто залит им изнутри и снаружи, благодаря внешним фонарями, расположенным на перилах балконов. Его можно было разглядеть издали: за несколько кварталов от места расположения.


    «Не дом, а дворец», - подумал Александр Иванович, выйдя из кареты.
    Ему было сложно представить, что девочка, с которой они играли в догонялки, теперь является хозяйкой такого архитектурного шедевра, а потому он уточнил у кучера:
    -Это дом Оболонских? Ты уверен?
    Тот огрызнулся:
    -Обижаешь, барин. Кто же дома Галины Григорьевны не знает? Каждый вторник свожу сюда то поэтов, то музыкантов, не имеющих своего экипажа.
    В парадной Фаронова встретил привратник в шутовском одеянии. Александр Иванович протянул ему приглашение.
    -Добрый вечер,- расплылся слуга в дежурной улыбке,- вы немного припозднились, Александр Иванович. Обычно, гости приезжают к восьми…
    -Я не знал, - пробурчал Фаронов.


    - О, не страшно,- сказал дружелюбно дворецкий, помогая снять шинель и забирая шляпу,- Просто хозяйка сама встречает всех гостей и будет огорчена, что не дождались вас. Проходите. Я доложу Галине Григорьевне о вашем прибытии.
    Оболонская сидела на диване ослепительно красивая. Надетые драгоценности завораживали своим великолепием. Огромные рубины, окаймленные множеством бриллиантов, сверкали в серьгах и колье. Платье вызывающе-яркое нежно струилось по бедрам, подчеркивая прелести фигуры. Она разговаривала с высоким полным мужчиной в жутком парике увлеченно или делала вид, что собеседник ей интересен.


    В любом случае, увидев Александра Ивановича, на щеках графини проступил легкий румянец. Она поспешила навстречу к Фаронову, минуя шествовавшего впереди дворецкого.
    -Добрый вечер, Александр Иванович. Мы вас уж и не ждали, - сказала она как можно спокойнее. Хотя в голосе была еле заметна дрожь от волнения. Если бы Фаронов не знал так хорошо графиню, то сей факт ускользнул бы от его внимания. Она прекрасно контролировала свои эмоции.
    -В приглашении не было времени и так, как я не бывал у вас ранее, мне не хотелось быть некстати.
    -Какие право глупости,- сказала Галина Григорьевна небрежно и добавила многозначительно,- Вы не можете быть некстати.


    Александр Иванович смутился. Поведение Оболонской не вязалось с ролью оскорбленной женщины. Но и мысль, что это не первое «мимолетное приключение», он готов был гнать поганой метлой.
    В этот момент невысокий полноватый мужчина в камзоле салатового цвета закончил свой монолог фразой:
    - Для них пожертвовать собою
    И тайну ту хранить в себе,
    Чтоб счастлива была ты мною,
    А благодарна лишь судьбе.****

    И в зале стали слышаться настойчивые просьбы присутствующих гостей:
    -Галина Григорьевна, вы обещали. Просим вас! Сыграйте, душенька!
    -В библиотеке, - шепнула она еле слышно.
    У Александра Ивановича все обмерло внутри. Он стоял ошарашенный, не в силах пошевелиться. Обретя способность двигаться, Фаронов поспешил разыскать библиотеку.

    https://disk.yandex.ru/public....Fj5k%3D]Моцарт Музыка ангелов
    Галина Григорьевна играла одну из композиций Моцарта. Игра не занимала ее, и пальцы лишь машинально пробегали по знакомым нотам. Она удивлялась своей решительности: самой назначить встречу!
    «Представляю, что он думает теперь обо мне…хотя нет, не представляю»,- думала она в то время, как руки легко порхали над клавишами. Галина Григорьевна не знала, что даст ей встреча наедине с дворянином Фароновым Александром Ивановичем. Его нынешний титул так не вязался с пресловутым «Сашкой». Все это звучало смешно и нелепо. И она слегка, лишь кончиками губ улыбнулась своим мыслям.
    Самое удивительное, что Оболонская и сама не понимала для чего, она все это делает. Зачем продолжать агонию, когда результат заранее известен: она останется в прежнем муравейнике. Хотя нет, ее окружение более напоминало болото с кучей мерзких лягушек в напудренных париках и окаймленных дорогими украшениями. Подобные мысли у Галины Григорьевны снова вызвали приступ гнева: «Скучные глупые жабы, квакающие в своем болоте! И оно все больше затягивает меня вглубь трясиной. Выхода нет. Разве можно вытащить себя из подобного положения лишь за соломинку, коей являются мои чувства к Сашке?! Да, и всем известно, что чем сильнее сопротивляешься трясине, тем глубже она затягивает тебя в свой плен!»
    Графиня старалась не думать о тех надеждах в душе Александра Ивановича, что могло породить приглашение. Но ей жизненно необходимо увидеть его сегодня, завтра, всегда, каждый день. Он, как глоток свежего воздуха, нужен ей, чтобы не задохнуться.
    Пришедшая в голову мысль о физической измене больно обожгла все внутри. Предательство. Грех. Какие страшные слова и сколь заманчивыми они представлялись Оболонской в последнее время.
    Мимолетный взгляд, вычленивший из толпы внимательных слушателей лицо мужа, который старательно перелистывал партитуру, почему-то кольнул сердце графини жалостью. С новой силой нахлынули мысли о стыде и Божьей каре…
    «Нет, никогда я не смогу преступить рамки дозволенного, поступить против совести. Никогда!» - с горечью подумала Галина Григорьевна.


    Закончив менуэт, она извинилась и исчезла, якобы, распорядиться насчет наливки…
    Библиотека Оболонских была огромна. Произведения всевозможных авторов красовались на полках книжных шкафов. Чтобы перечитать их все пришлось бы потратить годы, а то и всю жизнь. Тем не менее, ровные ряды книг, выстроенные на полках, внушали спокойствие. Обстановка располагала к непринужденной беседе. Фаронов прислушивался к звукам фортепиано, доносившимся из гостиной, пытаясь уловить окончание менуэта.
    Наконец, музыка стихла. По прошествии нескольких минут дверь отворилась. Он обернулся, услышав шаги. Их глаза встретились. По ее телу вновь пробежала дрожь, как тогда в театре. Но сейчас не было никого, кто мог бы остановить порыв броситься на шею. Галина Григорьевна оказалась в объятьях Сашки. Он нежно целовал ее лоб, щеки, едва касаясь губами. И вот, наконец, губы их слились воедино. Оболонская стала жадно отвечать на поцелуй.


    Он вышел долгим, страстным, неистовым. Галина Григорьевна не заметила как оказалась у стены, а поцелуи стали настойчивее, требовательнее, жарче. Она чувствовала лишь его горячее дыхание. И ничего в мире не было прекраснее этого ощущения.


    Он нежно гладил ее волосы и шептал:
    -Галя, Галенька.
    От того, как Сашка произносил ее имя, Оболонской хотелось летать или петь. Он же не мог дать ответа тому, что произошло. Не иначе они оба потеряли рассудок одновременно. Никто не хотел говорить, а, может, особо сказать было нечего. Им было просто хорошо молчать вместе. Они стояли обнявшись, не говоря ни слова.
    Через некоторое время Галина Григорьевна отстранилась и села в одно из кресел, стоявших у шкафа. Фаронов опустился подле нее на колени. Он смотрел в глаза графини. На лице отразилась внутренняя борьба. Он был в оцепенении. Слов не было, мысли проносились молниеносно в голове одна, сменяя другую:
    «Это неправильно. Я должен уехать. Если я уеду все в ее жизни будет как прежде…. Нет, не будет…Я не смогу уехать. Не видеть ее более... Тогда зачем жить?!»
    Сама мысль о необходимости расстаться с Оболонской была ужасна, а потому лицо его исказилось болью.
    -Саша…, - начала Галина Григорьевна и тут же сбилась, покраснев.


    Вдруг нахлынули слезы, и она ничего не могла поделать с ними. Фаронов осторожно обнял ее, пытаясь успокоить.
    -Я люблю тебя, - всхлипывала Галина Григорьевна на его груди.
    -Я делаю тебя несчастной, - с горечью проговорил Фаронов.
    Оболонская освободилась от его объятий и легко провела рукой по взъерошенным волосам.
    -Я никогда не была более счастлива, чем сейчас, - сказала она тихо.
    Затем дыхание графини участилось, губы слегка приоткрылись. Сильное волнение читалось во всем ее виде, когда она задала вопрос:
    - Ты, действительно, любишь меня? Ты уверен?
    Александр Иванович посмотрел на нее как на душевнобольную.
    -Как ты можешь сомневаться?! Я люблю тебя настолько, что, не задумываясь, отдам жизнь ради твоего счастья! – горячо воскликнул он.
    -Я не могу жить без тебя, - прошептала Галина Григорьевна со страдальческой миной на лице.
    Такая же мука, как в зеркале отразилась в глазах Фаронова.
    -Что мне сделать, чтобы ты была счастлива? Я сделаю все, что ты хочешь, только скажи! - почти кричал он в исступлении.
    -Александр, тише! – вдруг спохватилась графиня, что их столь деликатный разговор могут услышать посторонние уши.


    Она закусила нижнюю губу, словно пытаясь уберечь себя от необходимости говорить доводами рассудка. Затем встала, подошла к окну и уставилась невидящим взглядом сквозь стекло на ночной город.
    -Саша, я ,действительно, люблю вас. Люблю вашу одержимость жизнью, ваш задор, силу, упрямство. Люблю настолько, что, иногда, это чувство затмевает мой разум. Но одно я знаю точно, я никогда не буду счастлива, преступив установленные церковные догмы. Есть обеты, которые нельзя нарушить, - на этой фразе голос графини предательски дрогнул, а по щекам заструились слезы, - Я никогда не смогу любить вас той любовью, которую вы ждете от меня. Я могу любить вас, как брата, как друга. Но это не то, чего бы вам хотелось. Так ведь?


    Фаронов молчал. Он давно уже потерялся в лабиринте собственных мыслей. Потерялся еще, когда получил приглашение, когда в душе полыхнула надежда…И вот тетерь…друг, брат. В этот момент он боялся дышать, не то что нарушить тишину своим ответом.
    Галина Григорьевна продолжила монолог:
    - Я буду крайне несчастной, поступив против чести. Во мне нет той силы, что позволила бы мне поступить против Бога. Я знаю рано или поздно тяжесть содеянного убьёт меня.
    Она повернулась лицом к Фаронову с полубезумным выражением, здесь была целая буря эмоций: страх, жалость, скорбь, нежность и страсть. Собравшись с силами, Оболонская продолжила:
    - Было ужасно эгоистично с моей стороны потакать своему желанию снова видеть вас. Мы уже не дети, и все не будет, как прежде. Саша, я не думала, что осмелюсь просить вас…,но... уезжайте, уезжайте из Петербурга. Прошу вас…
    У Фаронова вдруг пропало желание выслушивать монолог до конца. Он резко развернулся и опрометью вылетел из библиотеки. В дверях Александр Иванович столкнулся с Рубец и чуть не сбил ее с ног.


    __________________________________________________ _______________
    *Челядь (устар.) - дворовые люди, слуги; прислуга в помещичьем доме.
    ** По правилам хорошего тона того времени костюм кавалера и платье дамы, составляющих пару, должны были гармонировать друг с другом и составлять собой единую композицию.
    *** C'est vrai? (с франц.) – Это правда?
    ****Строки принадлежат Ю.А. Неделинскому-Мелецкому.
    Последний раз редактировалось Sestra; 17.08.2013 в 07:19.

  18. #14
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава 14. Картель.*

    После разговора с Оболонской Александр Иванович решил немедля покинуть ненавистный дом. Если бы он приехал верхом, то, наверное, загнал бы до смерти бедное животное, стремясь совладать с испепеляющем огнем ярости внутри. А так Фаронов бросился чуть ли не под колеса проезжавшему мимо экипажу.
    -Стой. Тру, - прокричал испуганный извозчик, пытаясь остановить животное. От резкого натяжения поводьев лошадь, несущаяся на полном ходу, остановилась и встала на дыбы. Лишь по счастливой случайности она не задела копытами Александра Ивановича.


    -Жить надоело?! Куда прешь, дурак? - напустился на Фаронова кучер, припомнив все самые отвратительные ругательства, которые знал, и лишь затем признал в сводившем счеты с жизнью человеке благородную особу. Выглядел он теперь весьма жалко, видимо, коря себя за несдержанность языка. Он заискивающим взглядом смотрел на офицера, ожидая дальнейшего развития событий.
    -На Малашинковский за сколько довезешь? - спросил Фаронов, словно не слышав брани в свой адрес.
    Извозчик приободрился, видя, что барин на него зла не держит, и, осмелев, озвучил:
    - Думаю, за полчаса доедем, тогда - 50 копеек.
    -Э, так не пойдет! Бессовестный грабеж! - возмутился Александр Иванович, - да и нет у меня столько денег при себе.
    Кучер оценил уловку и, осмотрев офицера внимательным взглядом, решил проявить снисходительность и снизил цену вдвое.
    Всю дорогу Александру Ивановичу хотелось рвать, метать, ломать, громить. Мысленно за время пути он уже бесчисленное число раз избавился от мужа возлюбленной самыми жестокими способами. Ненависть, жгучая ненависть к недостойному мерзкому человечишке разъедала душу, отравляя ее ревностью и завистью. Фаронов всеми силами желал графу самых больших несчастий и мук лишь за то, что он имел права, о которых офицер мечтал. У него была жизнь, о которой бывший холоп и помышлять не мог. Но хуже всего, что рядом с этим дряхлеющим и обрюзгшим дворянином не первой молодости была женщина, которая являлась смыслом Сашкиной жизни.
    Галя. Его путеводная звезда. Чей образ Александр Иванович хранил в сердце. Все время разлуки она незримо находилась с ним в самые тяжкие минуты жизни. Ради своей Гали он заставил себя жить там среди ужасов войны, когда беспомощный лежал посреди небольшой поляны. Всего мгновение. Обжигающая, адская боль. И вот он уже на земле среди зарослей высокой травы. Он лежал на спине, распластав руки в стороны, не в силах пошевелиться от чудовищной боли, пронзившей тело. Над ним носились шальные пули, жужжавшие подобно надоедливым мухам. За короткий миг, пока он чувствовал, как из него вытекает жизнь красной теплой влагой, он успел припомнить каждую мелочь, которая с ним произошла с рождения по сию минуту.


    Александр Иванович смотрел на бескрайнее небо, на облака причудливой формы, что проплывали по нему мимо раненого офицера. Белые невесомые творения природы внушали гармонию и покой. Фаронов даже подумал, что умирать совсем не страшно. Нестерпимая жажда отступила, а боль перестала казаться такой сильной. «Все меняется, люди рождаются и умирают, и лишь небо вечно. И через сто и через двести лет облака все также неторопливо будут проплывать по нему. Они будут, а я — нет», подумал почему то Фаронов. Ему стало горько от этой мысли, но одновременно с этим спокойно.
    А потом, потом так ясно предстал перед глазами ЕЕ образ, милый сердцу.
    «Я не могу умереть сейчас. Не сейчас, когда я так близок ней», - отчетливо пронеслось в голове.
    Ему нестерпимо захотелось жить, дышать, снова почувствовать ее объятия и услышать задорную брань. В Галиных устах любые ругательства звучали, как похвала. И Фаронов нашел в себе силы перевернуться на живот, и ползти к своим сквозь лязг метала, грохот орудий и свист пуль. Он шел к ней медленно, по пластунски, со скоростью улитки, но к ней.
    Волотов спас жизнь Александру Ивановичу тогда. Он стал верным товарищем, надежным плечом...
    Пару раз Фаронов порывался поехать к другу, изменив маршрут. Но сам себя же и останавливал. Не мог он предстать перед Павлом расклеенным и ранимым, словно кисейная барышня. Друг с его отношением к прекрасному полу не понял бы подобной слабости.
    На смену дикой бессильной ярости пришла пустота. Оцепенение. Апатия.
    Добравшись до своей каморки, Александр Иванович, лег на кровать, не раздеваясь. Если бы его спросили, о чем офицер думает в данный момент, то ответа бы не дождались. Мало того, что мыслей в голове его не было, так еще и наступило полное равнодушие к окружающей действительности. Так Фаронов и провел ночь, пребывая во сне с открытыми глазами.


    Утро принесло мысли, но их нельзя было назвать радужными.
    После объяснения в библиотеке Александр Иванович еще больше уверился в порядочности возлюбленной. Тем более оскорбительными казались ему заверения Тушкевича о существовавшей между ними связи. Кроме того беседа с Галиной Григорьевной лишила Фаронова последней надежды на взаимность своих чувств. Он не сомневался, что она любит его и была искренна в своих признаниях. Но, зная предмет обожания с детства, понимал, что Оболонская никогда не позволит себе проявить слабость и совершить что-то аморальное. В этом у него не осталось сомнений после вчерашнего вечера. Потому мечты о взаимном счастье казались ему еще более абсурдными теперь.
    «На что я надеялся, дурак? Что она все бросит к моим ногам, наплюет на всех и вся и поступит против чести и совести?! Глупец! Зачем? Для чего было стараться стать ей ровней, чтобы еще больше убедиться в той пропасти, что всегда будет разделять нас?», - вот что роилось в голове несчастного влюбленного.
    До сего момента все действия Александра Ивановича были направлены на достижение статуса, равного дворянке, быть достойным ее. А теперь...теперь он ясно понимал всю тщетность и напрасность усилий. Никогда им не суждено быть вместе. От таких дум все чаще посещала голову мысль, что смерть станет избавлением от всех страданий. Но не бессмысленная, не глупая и постыдная, а за правое дело.
    «А чем защита поруганной чести любимой женщины не повод рискнуть и отдать собственную жизнь?!» - с такими рассуждениями Александр Иванович отправился к другу.

    Нельзя сказать, что Волотов обрадовался столь раннему визиту приятеля. По всему его виду можно было сказать, что вечер накануне удался: мешки под глазами, заспанное и слегка отекшее лицо, распущенные несколько взлохмаченные волосы, зачесанные на левый бок.


    На нем был черный суконный халат с вышитым золотыми нитями орнаментом по краям рукавов, подола, полочек изделия. На спине красовался замысловатый узор, сделанный этими же нитками. Несмотря на то, что халат был перетянут поясом, на котором тоже располагался витиеватый рисунок, полы его были слегка распахнуты и из-под него виднелась ночная рубашка.
    Волотов как раз пил чай, пытаясь взбодрить свой спящий организм, о чем свидетельствовала сервировка маленького белого круглого столика в углу комнаты возле старинных стульев с высокими спинками. Сама гостиная, где он принимал своего друга была очень просторной. Может быть такому ощущению способствовал бело-серый цвет, коем она была выкрашена. По углам залы располагались колонны с интересной и необычной отделкой, а по периметру на полу находился барельеф. В центре же помещения располагался дорогой очень красивого плетения ковер, судя по всему персидский.
    Суетливая горничная тут же принесла и наполнила вторую чашку для гостя барина, ее даже просить об этом не пришлось.
    -Сашка? - удивился Павел Петрович, - Какого черта в такую рань? Совести у вас нет, дорогой товарищ, - сказал с шутливой укоризной Волотов, поднимаясь из-за стола и поспешивший навстречу к другу.
    Подобное приветствие позабавило Александра Ивановича, и он даже позволил себе искренне улыбнуться. Фаронову стало неловко, что за своими думами он совсем не подумал о неподобающем времени визита, а потому виноватым голосом произнес:
    -Простите, Павел. Я совсем счет времени потерял.
    Заявление друга весьма воодушевило Волотова, и Павел Петрович посмотрел на него вопросительно, словно говоря: «Счастливые часов не наблюдают. Ну, и как все прошло с объектом любви давеча?».
    Александ Иванович не разделял энтузиазма товарища, да и особого желания рассказывать о произошедшем не было, потому он решил перевести тему разговора в другое русло.
    -Судя по вашему виду, вчерашний вечер был весьма не дурен, - констатировал Фаронов.
    -О,да! Не жалуюсь, - засмеялся Волотов, и воодушевленно добавил, - Ах, Саша, если бы видели неземное создание, которое я вчера встретил. Какая барышня! Ммм...
    -Неужто я теряю друга? Вы решили остепениться?
    -О, нет! - расхохотался Павел Петрович, - Слишком я молод, чтобы хоронить себя подле одной особы. Да, и как можно отказаться от других очаровательных прелестниц. Каждая по-своему хороша. Воистину, женщины — это лучшее, что создал Бог!
    -Да, но он, вроде как, осуждает подобную несдержанность в любви.
    Волотов снова рассмеялся.
    -Думаю, у меня будет достаточно времени в старости, чтобы отмолить мои грехи.
    -Вы так далеко загадываете? - удивился Александр Иванович.
    -А почему нет? Я вот думаю, что умру в преклонном возрасте в окружении детей и внуков, которые будут мечтать поскорее поделить мое наследство, -дворянин весело ухмыльнулся, живо представляя описанную им картину, и продолжил, - А если серьезно, то я кажется влюблен.
    -Во вчерашнюю барышню? И кто она?
    -Очень притягательная молодая вдовушка, - смачно и сладко протянул Волотов, словно пробуя каждое слово на вкус.
    Александр Иванович расхохотался от души и сказал с укоризной:
    -Павел,вы неисправимы!
    -А я думал, вы за это меня и любите. С чем пожаловали?
    Волотов снова заинтересованно посмотрел на Фаронова, всем своим видом требуя подробностей о вчерашних похождениях друга. Игнорируя взгляд, желающий любовных признаний, офицер перешел к сути визита:
    -Павел, мне необходимо ваше содействие в поединке в Тушкевичем Я прошу вас быть моим секундантом.
    На лице дворянина отразилось полнейшее недоумение от просьбы приятеля, а улыбка сползла с губ. Он даже пару раз потер глаза, пытаясь окончательно прогнать остатки сна и прийти в нормальное состояние. Но сказанное другом никак не укладывалась в голове, а потому Волотов удивленно воскликнул:


    -Вы с ума сошли? Что случилось то?
    Александр Иванович указал взглядом на стоявшие в углу стулья, таким образом предлагая все обсудить сидя. Расположившись напротив товарища, Фаронов начал свои объяснения:
    -Я, по-прежнему, считаю своим долгом вступиться за честь Оболонской, даже несмотря на ваши заверения о вреде от моего вмешательства. Кроме того, я не вижу ничего предосудительного в желании защитить любимую женщину от подобных посягательств.
    -Она вас просила об этом вчера? - уточнил Павел Петрович.
    -Нет, - категорично заявил Александр Иванович, но это не имеет значения. Я считаю, что имею полное право и основания требовать ответа у ее обидчика.
    -И какие же позвольте полюбопытствовать? - не унимался Волотов, считая абсурдной саму необходимость подобной дуэли.
    -Мы выросли вместе. Я считаю Галину Григорьевну практически сестрой.
    -Хм, - усмехнулся Павел Петрович, и лукаво спросил, - сестрой?


    -Ваша ирония не уместна. Назовите хоть одну причину, по которой я не могу требовать сатисфакции от Тушкевича? - не сдавался Фаронов.
    -Подобное право предоставляется мужу...
    -Ближайшему родственнику или любому мужчине, считающему, что подобное оскорбление по отношению к женщине касается его лично. При этом муж имеет преимущественное право. Но если он не заявляет подобных требований или неспособен участвовать в дуэли в силу возраста?
    -Согласен. Но ее муж, если на то пошло не такой уж и дряхлый старец. К тому же, если оскорбленная сторона не в состоянии участвовать в дуэли, то ее может заменить один из ближайших родственников...
    -или друзей. А я для Галины Григорьевны и то, и другое.
    -Саша, - тяжело вздохнул Волотов, исчерпав доводы отговорить друга от сумасшедшей затеи.
    -Павел, в данный момент единственный волнующий меня вопрос: «Вы будете моим секундантов или нет?».
    -Вы все равно не отступитесь? - уточнил Павел Петрович, заглядывая приятелю в глаза пытливым взглядом.
    -Нет, - твердо заявил Александр Иванович.


    -То есть, если я откажусь, вы попросту найдете другого секунданта,так?
    - Да, - все также уверенно сказал Фаронов.
    -Мне не нравится ваша затея, Александр. Серьезно, но...
    -Я знал, что могу рассчитывать на вас, - перебил товарища обрадованный Александр Иванович, хлопнув его по плечу. Волотов горько усмехнулся:
    -Хм, а как иначе? Где наша не пропадала! К тому же неужели вы думали, что я пропущу все веселье. Ох, и зададим мы Тушкевичу, он от страха в штаны наложит, - попытался перевести все в шутку Павел Петрович.
    -Вы не поняли. Я не собираюсь его просто попугать, уточнил Фаронов.
    -То есть?
    -Мы будем драться до первой крови.**
    От удивления глаза дворянина чуть не вылезли из орбит, а брови стремительно поползли вверх:
    -Саша, вы хорошо себя чувствуете? Из-за подобной глупости...
    -Это не глупость! - горячо воскликнул Александр Иванович, - И если вы так считаете, то думаю, что зря я решил выбрать вас своим доверенным лицом!


    -Хорошо, - примиряюще произнес Волотов, - давайте все обсудим спокойно. Первое, существует строжайший запрет на дуэли и в случае, не дай Бог, смерти одного из участников не поздоровится всем, включая секундантов. Второе, зачем нужно настолько рисковать жизнью? Даже пары выстрелов в воздух с 30 шагов было бы достаточно, чтобы у Тушкевича от страха пропал дар речи надолго. Я имел некое несчастье быть с ним знаком, потому знаю о чем говорю. Даже после вызова думаю он и так впредь попридержит свой язык. Саша, в чем причина такой категоричности? Что случилось?
    Говорить о своих душевных порывах и терзаниях с другом не хотелось, но и сказать нужно было что-то после столь основательной речи.
    - Павел, прошу вас, не задавайте мне вопросы.
    - Она отказала вам? - догадался Волотов.
    Александр Иванович опустил голову и принялся рассматривать носы своих сапог.


    -Вы понимаете, что это глупо? Что и кому вы докажете? Если это способ произвести на нее впечатление, чтобы она пожалела о своем решении, то это вдвойне глупо. Вряд ли, она станет вас оплакивать всю оставшуюся жизнь. Да и вам после смерти будет от этого ни жарко ни холодно. Одумайтесь. Вокруг столько женщин...
    - Давайте обсудим условия дуэли, перебил своим предложением Фаронов друга, игнорируя его доводы и стоявший на своем.
    Волотову ничего не оставалось, как сдаться.
    После уточнения всех формальностей предстоящей дуэли Павел Петрович отправился с картелью к Тушкевичу.

    _________________________________________________
    *Картель - письменный вызов на дуэль (устар.).
    ** Особый вид дуэли, которая заканчивалась лишь с ранением одного из участников. Вызвать на нее можно было лишь за нанесение особо тяжкого оскорбления. Например, обвинив даму в ФИЗИЧЕСКОЙ неверности мужу.

  19. #15
    Новый участник
    Регистрация
    11.02.2013
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    12
    Спасибо
    я - 0; мне - 11
    Глава 15. Дуэль.

    Поединок состоялся двумя днями позднее в 9 часов утра. Место проведения дуэли было выбрано за пределами Петербурга. Оно являло собой образец исконно русской природы. Живописнейшая уединенная полянка, расположенная на берегу Невы. Возле русла реки встречались лишь одинокие березки, ивы и дубы, которые постепенно перерастали в густой лес. Он словно ограничивал выбранный участок со всех сторон, образуя полукруг. Сама же лужайка находилась в низине по сравнению с возвышенностью, на которой разместился массив лиственных деревьев.


    Утро выдалось морозным несмотря на солнечную погоду. И земля, обильно очистившаяся от снега и льда, сама превратилась в твердую субстанцию. Потому участники действа не увязали по колено в грязи, что непременно бы случилось в столь непролазной глуши при более теплой погоде.
    Первым со своими секундантами — Волотовым и Тимофеевым - приехал Александр Иванович. Лошадей они привязали возле одиноко стоящей березы почти у самой реки. Закадычные друзья-приятели, которых мы встречали ранее в трактире на Вознесенской, были одеты согласно своим званиям в военную форму. Но ввиду вышеуказанных погодных условий нынче на них красовались еще теплые уютные шинели и треуголки.


    Примерно в то же время прибыли секунданты Тушкевича — Плетнев и Аракчеев. Являясь гражданскими лицами, одеты они были более разномастно, но тоже в вещи оберегающие от холода и простуды.


    Несколько позже приехал доктор Мориц, которого удалось уговорить участвовать в данном действе с огромным трудом. Теперь он всем своим видом демонстрировал недовольство и неодобрение разворачивающимся на его глазах событиям, считая это мальчишеством, и коря юношескую горячность.
    Врач имел миловидные черты лица, которые сразу говорили о немецких корнях. Даже возраст был не властен над ними, ведь доктор давно и успешно миновал бальзаковский период. Высокий лоб. Тонкие полумесяцем седые брови. Средние миндалевидные серо-голубые глаза. Аккуратный небольшой нос. Чуть широкий правильной формы точеный рот. Безупречный овал лица. Длинные волнистые с благородной сединой волосы, зачесанные с пробором посередине.
    Мориц приехал в карете, а потому одет был более легко, чем остальные участники данного действа. На нем отсутствовал редингот.* Из одежды — лишь костюм коричневого сукна, состоящий из кафтана и панталон. Кипельно - белая рубашка, воротник которой красиво подвязан тонким темно-серым галстуком. Сама фигура напоминала бальзамический тополь, за счет высокого роста и излишней худобы. В руках он держал черный саквояж с медицинскими инструментами и снадобьями.


    Доверенные лица обеих сторон по прибытии стали активно распределять обязанности и выполнять необходимые мероприятия перед началом поединка. Аракчеев и Тимофеев осуществляли отсчет шагов между барьерами и их установку. В качестве последних было решено использовать два валуна. Для отметки начала дистанции задействовали шпаги, воткнутые в землю. Волотов и Плетнев сначала скурпулезно осмотрели оружие, убедившись в его исправности, а затем со всей тщательностью принялись заряжать пистолеты.
    Пока секунданты были заняты приготовлениями к дуэли, Александр Иванович неспешно прогуливался вдоль берега реки, наслаждаясь прекрасным весенним утром. Оно выдалось на редкость дивным. На деревьях набухали почки, от чего в воздухе усиленно ощущался опьяняющий аромат пробуждения природы. Кое-где начинала зеленеть молодая травка. Многочисленные птички, расположившись на массивных кронах вековых деревьев, исполняли занимательные трели. Их песни радовали душу. Солнце приятно светило в лицо, заставляя Фаронова слегка прищурить глаза, когда он любовался окружавшей его красотой.


    Александр Иванович даже с некоторым сожалением подумал, что, возможно, последний день жизни так чарующие-прекрасен. Все вокруг словно умоляло офицера: «Отступись! Посмотри, как прекрасна жизнь!».
    Тем не менее, основное волнение защитника поруганной чести было связано лишь с тем, что его противник до сей поры так и не появился. И хотя при отсутствии обидчика он признавался победителем, а вторая сторона обесчещенной, мысль выиграть дуэль без единого выстрела совсем не устраивала офицера. И потому он искренне надеялся, что несмотря на свою репутацию в свете Тушкевич все же окажется человеком чести. Подобное обстоятельство перестало вызывать сомнение, когда лихо подгоняя коня, он появился на опушке леса.
    Дворянин был одет весьма легко. На нем присутствовали:суконный темно-коричневый почти черный кафтан, панталоны в тон ему, сшитые из того же материала, и камзол из черного бархата. Верхняя часть наряда имела безумно красивую отделку ярко-оранжевой практически желтой парчой на воротнике, обшлагах рукавов и по краю полочек. Причем на рукавах и полочках она была выполнена еще и в виде узких коротких параллельных полосок, каждая из которых заканчивалась оборотом вокруг пришитой золотой пуговицы. Длинные рукава белой кружевной сорочки, надетой под низ костюма, доставали почти до основания пальцев, красиво обрамляя кисть руки и украшая незамысловатый комплект из грубой теплой ткани. Возможно рубашка смотрелась так элегантно и утонченно, благодаря обилию крахмала на ней. И ворот ее с честью держал замысловатую форму. Пепельно-белый муслиновый галстук по последней моде был обмотан так, что полностью закрывал исподнее белье и взору оставлялась лишь узкая полоска воротника у шеи. Обувью являлись черные сапоги, подвернутые от колен вниз, дабы не мешать поездке верхом при согнутых ногах.


    Сам виновник дуэли - статный мужчина тридцати лет с аристократическими чертами лица. Классический греческий профиль. Карие с зеленцой глаза, притягивающие своей бездонной глубиной. При взгляде на него они первыми обращали на себя внимание, отодвигая все остальное на задний план. Над завораживающей янтарной композицией располагались почти прямые каштановые брови, внешний край которых был слегка приподнят и изогнут; широкий и высокий лоб. Овал лица напоминал треугольник, и само оно смотрелось немного вытянутым за счет массивного подбородка. Широкий рот с узкими губами. Причем верхняя была значительно уже нижней и имела неправильную форму. На переднюю часть скул заходили концы длинных косых бакенбардов. Над ними помещались несколько прядей в ряд, завитых щипцами в аккуратные строгие крупные локоны, а сами каштановые волосы были собраны черным бантом в хвост на затылке.


    Несмотря на описанные небольшие изъяны внешности, на удивление, лицо дворянина являлось весьма притягательным какой-то магнетической силой. Может, это происходило из-за его холеного вида, подкрепленного осознанием собственной привлекательности и завидной долей обаяния. Повадками он напоминал вальяжного кота, которого избаловали любящие хозяева.
    Спешившись, всадник поприветствовал всю честную компанию участников дуэли и извинился за задержку.
    После этого распорядитель, которым согласно жребию выпало стать Волотову, предложил решить дело миром. Тушкевич заискивающе посмотрел на Фаронова, надеясь все уладить без кровопролития, и высказал следующее:
    -Милостивый государь, если я чем-то обидел лично Вас, позволив высказывание в адрес Оболонской, которое было истолковано несколько превратно, то я готов принести свои извинения Вам и даме публично. Впредь в своих суждениях и беседах обязуюсь больше не упоминать имя столь дорогой для вашего сердца особы...


    Но слова дворянина стали для Александра Ивановича своеобразной красной тряпкой для быка, а потому он взбешенный процедил:
    -Ни о каком примирении меж нами не может быть и речи! Даже сейчас в своей извинительной речи вы позволяете задевать мои братские чувства по отношению к Галине Григорьевне. К барьеру, monsieur Тушкевич!
    Волотов взял за руку разгневанного друга:
    -Александр, я уверен, что ваш оппонент искренне сожалеет и сейчас вряд ли имел намерение обидеть вас. Худой мир всегда лучше доброй ссоры. Может, вы все же простите его и примите оправдания. На том и порешим,ммм?
    -Нет, - упрямо заявил Фаронов.
    -Вы уверенны? - настойчиво спросил Павел Петрович.
    -Довольно! Чем быстрее мы начнем, тем скорее все закончится!
    Тяжело вздохнув, и мысленно проклиная друга за упорство, Волотов стал зычным голосом объявлять условия поединка:
    -По обоюдному соглашению сторон решено следующее. Отмерена дистанция в 30 шагов. По знаку поданному распорядителем, то есть мной, противники сходятся по направлению друг к другу. Стреляться можно в любой промежуток времени по готовности. При приближении к валунам, выбранным в качестве барьеров, то есть на расстояние 20 шагов, каждый из участников должен сделать выстрел в течение минуты после достижения указанного места. Отходить назад, увеличивая дистанцию запрещается. После первого выстрела не стрелявший участник имеет право потребовать противника подойти вплотную к барьеру, дабы произвести выстрел в неподвижную мишень с минимального расстояния. Так как дуэль осуществляется «до первой крови», то в случае, если после обоюдных выстрелов ни один из участников дуэли не будет ранен, то пистолеты перезарядят, и поединок повторится с измененными условиями, а именно: противники станут у барьеров, то есть на расстоянии 20 шагов, и по команде распорядителя станут снова стреляться. При этом отходить и совершать какие-либо движения строжайше запрещено. Дуэль прекращается при ранении одного из участников.


    Закончив оглашение, он обратился к Тушкевичу:
    - Monsieur, вам понятны условия?
    - Да, сударь, - промямлил расстроенный дворянин.
    Затем Павел Петрович обернулся к другу и повторил ему тот же вопрос.
    На что получил утвердительный ответ.
    - Тогда расходитесь, господа, к барьерам.
    Фаронов снял шинель и треуголку и отдал их стоявшему рядом Тимофееву, дабы они не мешали ему во время дуэли.
    Раздосадованный Тушкевич поплелся к началу отмеченной дистанции, еле передвигая ноги. Александр Иванович напротив шел к своему шпаге уверенной и бодрой походкой крайне воодушевленный тем, что ему все же удалось добиться цели.
    - Как будете готовы и займете позиции поднимите вверх левую руку. Тогда после моего выстрела в воздух вы начнете сходиться, - прокричал Волотов участникам поединка.
    Когда дуэлянты заняли обозначенные места и подняли вверх руку, Павел Петрович выстрелил в воздух. Противники стали двигаться навстречу друг другу. Фаронов твердой походкой, держа на мушке своего оппонента. Тушкевичу же каждый шаг давался с трудом, пистолет он держал неуверенно, а руки немного подрагивали. В какой-то момент, не доходя пары шагов до барьера, у него сдали нервы. Прозвучал выстрел.


    Фаронов слегка отпрянул и несколько осел из-за жгучей боли, столь резко пронзившей левую сторону груди. На глазах от этого даже выступили слезы, лоб стал влажным от пота, а самого Александра Ивановича бросило в жар. Но сквозь пелену застилающую глаза, практически наугад офицер выстрелил в соперника.
    Последнее, что он запомнил прежде чем потерять сознание,был отчаянный душераздирающий крик Волотова:
    - Доктор Мориц, сюда скорее!
    Как друг оказался подле Фаронова так быстро для Александра Ивановича осталось загадкой, которую разгадать он уже не успел. Офицер от боли ушел в забытье.


    Тимофеев и Волотов, держа его за руки и за ноги, донесли своего товарища до кареты доктора, которая была оставлена на дороге, прилегающей к поляне. Уложив раненого на одну из скамеек в экипаже, и глядя на огромное пятно крови, что обильно пропитало одежду офицера, Павел Пертрович обратился к врачу и прошептал:
    - Плохо дело?
    Мориц ответил:
    - Трудно сказать. Сначала надо рану осмотреть. Но судя по отсутствию крови на спине, отверстие не сквозное, а значит пуля застряла внутри. Придется ее доставать. Делать это здесь, в таких условиях равносильно убийству, потому чем скорее мы доставим его в Петербург, тем лучше.
    -Тогда чего же мы ждем? - гневно спросил Волотов.
    - Но мне нужно посмотреть, что с мonsieur Тушкевичем.
    Павел Петрович выскочил из кареты вслед за доктором. Оба они наблюдали картину, как обезумевший противник Фаронова бегает по лужайке, причитает и голосит, словно барышня, зажимая рану на руке:
    - Кровь, о Боже, я умру!


    -Доктор Мориц, вряд ли несчастному Тушкевичу что-то грозит, я займусь его царапиной, а, вы, умоляю, спасите Сашу!
    Вняв доводам офицера, он сел в карету, и она с грохотом понеслась по ухабистой дороге в город.
    Тушкевич же настолько обезумел от вида крови, что носился по полю, как необъезженный жеребец, не давая возможности своим друзьям к нему приблизиться. На одном из виражей Волотов догнал дворянина и схватил за камзол. Он стал вырываться, от чего предмет одежды разошелся по швам, а Павелу Петровичу, чтобы совладать с невменяемым противником, пришлось дать ему увесистую оплеуху. От неожиданности тот замер на месте и даже прекратил причитать.
    - Придите в себя! - гневно прокричал офицер.


    Он взял Тушкевича за руку, которой дворянин зажимал рану, отвел ее в сторону и скомандовал:
    - Снимайте кафтан и рубашку живо!
    -Но я же замерзну, - робко попытался возразить испуганный Тушкевич.
    -Смерть от простуды явление редкое, а вот от потери крови...
    Волотов не успел окончить фразу, а дворянин тотчас же принялся выполнять просьбу офицера и уже через пару минут стоял перед ним раздетый до пояса.
    Убедившись в несерьезности раны, Павел Петрович все же решил сделать жгут из рукава рубашки, снятой несчастным.
    Перевязав руку повыше поврежденного места, Волотов накинул ему на плечи кафтан и сказал:
    - Поезжайте домой. Как только доктор закончит с моим другом, он явиться к вам.
    - Но это несправедливо! - проскулил, словно побитая собака, он обиженный в ответ - Почему Фаронову должно оказывать помощь первому? Как доктор мог уехать и бросить меня на произвол судьбы?! Я ведь ранен,я...
    -Вашей жизни ничего не угрожает! Говорю это вам, как боевой офицер. Более того царапина, что у вас на руке заживет и без участия врача. Но на всякий случай он ее осмотрит.
    Тушкевич все еще находился в состоянии шока от пережитого, а потому не сразу осознал сказанное Павлом Петровичем. Но когда до него дошел смысл последней фразы, дворянин с опаской спросил:
    - Он что умрет?
    - Не знаю, - глухо ответил Волотов, пытаясь сесть в седло и вставив ногу в стремя.


    В следующее мгновение офицер уже мчался верхом по направлению к Петербургу.
    - Не дай Бог, - прошептал ошеломленный дворянин, глядя ему вслед, и прекрасно осознавая, чем сложившая ситуация чревата лично для него в случае неблагоприятного исхода для Фаронова.
    __________________________________________________ ___________________________
    *Редингот - мужская или женская верхняя одежда прилегающего силуэта, с двумя небольшими воротничками (нижний из которых лежал на плечах) и сквозной застежкой. В России в 19 в. стал обычной городской одеждой (довольно длинной).
    Последний раз редактировалось Sestra; 08.10.2013 в 09:33.

Страница 1 из 2 12 ПоследняяПоследняя

Похожие темы

  1. Симс-арт: Работы Графини
    от Графиня Татарская в разделе The Sims 2: Арт
    Ответов: 220
    Последнее сообщение: 16.11.2009, 23:45
  2. Одежда Графини
    от Графиня Татарская в разделе The Sims 2: Ваши работы - скины, предметы и т.п.
    Ответов: 39
    Последнее сообщение: 19.06.2008, 11:37
  3. Симс-сериал: "Тайна графини Розэти"
    от Малютка в разделе The Sims 2: Сериалы
    Ответов: 4
    Последнее сообщение: 12.06.2007, 16:16
  4. Ответов: 7
    Последнее сообщение: 03.09.2004, 19:25

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •