И вот наш герой отправляется в путь
Тот путь предначертан – с него не свернуть.
И ждут впереди лес и горы.
И к ним доберется он скоро.
<…>
Остались предгорья давно за спиной.
Тропинка зовет и манит за собой.
На скалы спускается сумрак,
Вивьен мчит вперед, как безумный.
Устал и давно спотыкается конь,
Неверна тропа - каменист крутой склон, -
Вильнула и вывела прямо.
Вдали перед рыцарем замок.
Средь скал и дерев этот замок встает.
Там в башне высокой девица живет.
Пока то герой наш не знает,
И ближе к вратам подъезжает.
Антельм Риваллонский. «Баллада о Вивьене и Лауре».
Часть I.
Серия 1.
Звонко цокали копыта по покрытым пылью камням. Тропа была пустынна, и потому одинокий всадник, ничуть не стесняясь мшистых развалин, то и дело встречавшихся по обе стороны от дороги, во все горло распевал песенку на веселый мотив:
- Выйду ночью темной в поле - за околицей луна.
Пригляделся я подоле - это ж девица красна.
Взор сияет словно звезды. И до пояса коса.
Отчего ж одна так поздно эта дивная краса.
Столетние дубы и ели молчаливо внимали ему, изредка встряхивая ветвями с едва начавшей желтеть листвой.
Несмотря на близящуюся середину сентября, погода стояла теплая и пригожая. Такое затяжное лето было необыкновенно для этих мест, и лес наслаждался каждым подаренным ему лучиком тепла.
По обочинам еще не отцвели последние осенние цветы, радуя глаз яркими вкраплениями в густых темно-зеленых зарослях травы. На обочине средь подорожника оранжевыми солнышками согревала взор почихай-травка; каменистые холмики были щедро перевиты бело-розовыми звездочками овечьего щавеля и мыльнянки; в тени ветвей, средь мха и кустов ежевики цвели бледно-лиловые колокольчики и золотистые лапки калган-травы. И даже серые скалистые уступы были повсюду украшены фиолетовыми соцветиями камнеломки.
Звонко щебетали лесные птахи, и неумолчно стрекотали, укрывшись в зарослях малины и дикой мяты, кузнечики.
От буйства цветочных красок, вкупе с изумрудной едва начинающей желтеть листвой, могло сложиться впечатление, что лето только приближается к исходу.
И только дикие гуси, пролетая над отрогами гор, громким и резким криком возвещали об уже начавшейся осенней поре. Всадник несколько раз вскидывал голову, прислушиваясь к их далекому гомону, не собираясь, впрочем, прерывать свое пение.
- Подойти я к ней не смею, от любви я сам не свой
А она рукой мне машет - мол, утешь меня, родной.
Я б тот час на ней женился, только у нее есть муж.
Я б, пожалуй, с тем смирился, только муж тот больно дюж.
Давно созрели лесные ягоды. Их аромат, перемешиваясь с запахами трав, цветов и можжевельника, полностью напитал воздух густым благоуханием, от которого, вероятно, хотелось петь еще громче:
- Что ж, что в нем два метра росту? Он ведь в кузне в этот час,
А меня так манит в гости томный взгляд девичьих глаз.
Соберусь я с духом что ли, да плетень перемахну.
Ну, так что, моя зазноба, поворкуем про луну?
Широкий тракт, отстроенный еще в незапамятные времена, давно закончился в долине. Здесь ухабистая тропа шла в гору, то и дело петляя между серых скал. Внизу, теперь уже полностью скрывшись за нагромождениями утесов, камней и лесной порослью, остались поля и селения. Сейчас там во всю шли последние дни жатвы.
Тепло теплом, но не сегодня-завтра холодные ветра с севера могли принести дожди с грозами и ветрами. И поэтому крестьяне спешили управиться к Равноденствию. Это был крайний срок, когда хлеба уже убраны, запасы заготовлены и приходило время для осенних праздников, пирушек и гуляний – золотая неделя.
Здесь в горах еще крепко держались древние верования. И духи полей и лесов этой не слишком плодородной земли получали самые обильные и щедрые во всем Ивоне дары.
Здесь властвовали суеверия, старые боги и лес, густой порослью покрывавший склоны гор. В мшистых руинах еще жили древние легенды, а под сенью вековых дерев обретались эльфы, оборотни и подгорные существа. Здесь в каждом поселении была своя ведунья: старая сгорбленная старуха, а бывало, что и молодая - с глазами цвета дубовых листьев и вызывающим взглядом из-под ресниц. Здесь каждый вечер выставляли за порог плошку молока, покрытую ломтиком хлеба, чтобы отблагодарить домового за заботу.
И здесь властвовали лорды Мирквуды, чей серый замок возвышался высоко в горах, словно высеченный из скалы корабль среди зеленого моря листвы, раскинувшегося под ним.
Именно туда и направлялся путник, коротая время за веселыми и не слишком пристойными куплетами, которые вполне подошли бы для ушей кабацких завсегдатаев.
- Я совсем ее не трогал, может, чуть под юбку лез.
А потом присесть решили мы в сарае под навес.
И всю ночь проговорили про покос, да про овец.
Оглянуться не успели, глядь, в дверях стоит кузнец
,
- продолжал распевать всадник, чуть покачиваясь в седле в такт неспешному шагу своего коня.
Башни замка уже то и дело маячили среди деревьев, но всадник знал, что до него еще ехать в гору по извилистой дороге часа полтора.
Однако молодой человек не спешил, несмотря на то, что солнце уже начинало клониться к закату.
Теплый вечер, полный благоуханных ароматов воздух, лес и скалы вокруг – казалось, все радовало его, приводя в благодушное веселое настроение. Он с удовольствием подставлял непокрытую голову легким порывам ветерка, чуть ерошившего непослушные черные пряди волос. Веселая улыбка не сходила с губ, а в карих глазах то и дело вспыхивали озорные искорки. Особенно задорно плясали они, когда он начинал очередной куплет:
- Как бы мне теперь от мужа не досталось бы на щи.
И зачем ему я нужен? Нет, дружок – ищи-свищи!
Третий день сижу в подполе – все мне в толк никак не взять:
Ну, зачем же так упорно с дрекольем меня искать?!
Осанка, немного надменный поворот головы и хорошая, хоть и не броская, одежда говорили о том, что путник отнюдь не простолюдин. Его короткая бородка была аккуратно подстрижена, сапоги отличались добротностью выделки. Облик дополняли короткий плащ, спадавший на круп лошади, и меч у пояса.
Упряжь коня также не была бедной. Обшитое парчой седло было красиво украшено, а спину лошади покрывала вышитая попона из дорогого полотна. И хотя на ней не было герба - это уже говорило о состоятельности их владельца.
Пожалуй, кто угодно, но только не этот человек стал бы скрываться от кузнеца в подполе.
Всадника звали Сигизмунд Грюнвальд. Владения его отца лорда Магнуса простирались на юге, по соседству от земель Мирквудов.
Он несколько раз уже бывал ранее в этих краях, сопровождая отца в его дружеских визитах к старому лорду Мирквуду, а потому не плохо знал дорогу. Однако в этот раз цель его поездки была несколько иной, нежели простое выражение добрососедских отношений.
Допев последний куплет, Сигизмунд некоторое время ехал молча. Это быстро ему наскучило, и он принялся насвистывать очередной мотив.
- Как за Велкой, за рекой, дуб стоит высокий… - Завел он, было, новую песню, но внезапно прервался, услышав впереди голоса, блеянье коз и овец и веселые трели пастушеской флейты.
Разговаривали громко, не таясь, а потому молодой человек не опасался, что это могут оказаться разбойники. Скорее всего, это были слуги из замка и работники, возвращавшиеся с полей и угодий своего господина.
Сигизмунд слегка пришпорил коня. Тот недовольно фыркнул в ответ, повел ушами, переходя с шага на рысь, и они быстро миновали очередной поворот.
Впереди действительно показалась группа крестьян с косами и вилами, направлявшаяся в ту же сторону, в которую лежал путь Сигизмунда. Заслышав стук копыт, некоторые беспокойно оглянулись. Но, не увидев в его облике ничего угрожающего, группа продолжила идти как ни в чем не бывало. Некоторые, правда, посторонились к обочине, чтобы пропустить всадника.
- Да благословит ваш труд десница Создателя! – поприветствовал их Сигизмунд общепринятой в здешних краях фразой, подъезжая ближе.
- И твой путь пускай он осенит удачей, путник, - раздался в ответ нестройный хор голосов, в котором тонул девичий смех.
- Не в наш ли замок ли ты направляешься, милостивый господин? – полюбопытствовала одна из крестьянок посмелее, пока остальные с любопытством разглядывали незнакомца.
- Верно, прекрасная миледи, - ответил молодой человек, одарив девицу очаровательной улыбкой.
Она зарделась, хихикая в кулачок. Сигизмунд отметил про себя ее ладную фигурку и симпатичное лицо.
- Так, стало быть, я правильной дорогой еду, красавица? – поинтересовался он, указывая вперед.
- Все так, господин, - отозвалась с кокетливой улыбкой другая крестьянка, шедшая рядом. - Ежели поедете прямо, не сворачивая, милорд, то непременно туда и приедете. Мимо никак.
За это она получила ощутимый толчок от первой, и теперь обе девицы прыснули от смеха.
- Вот плутовки. Ну что же, благодарствую.
Сигизмунд отвесил обеим шутливый поклон и направил коня вперед, намереваясь обогнать крестьян.
Он почти миновал группу, когда его окликнули. Причем по имени.
Резко натянув поводья, молодой человек осадил коня, и обернулся, с недоумением выискивая в толпе того, кто мог бы его знать.
Долго искать ему не пришлось, поскольку его взгляд сразу же остановился на высоком плечистом мужчине, шедшем впереди всех. Он был одет в простую суконную рубаху и кожаные штаны; длинные черные волосы были перевязаны в хвост; на смуглом лице блуждала ехидная ухмылка. Не приглядись, Сигизмунд бы вряд ли узнал его и выделил среди крестьян – в довершение ко всему на плече мужчина нес косу.
- Ба! – удивленно воскликнул молодой лорд. – И не признал ведь.
- Богатым буду, - тотчас отозвался мужчина, поравнявшись с Сигизмундом. – Так, стало быть, в наши края?
Он громко свистнул, и из кустов на дорогу выскочил огромный пес, сильно смахивающий на волка, и серой тенью метнулся к ним. Конь Сигизмунда всхрапнул и шарахнулся в сторону.
- Тише, Фар, тише, - потрепал его по холке хозяин, успокаивая.
Пес, не обратив внимания на лошадь, пристроился у ног мужчины.
Всадник тронул поводья, и Фар, все еще недоверчиво косясь на собаку, пошел шагом.
Они сначала обменялись формальными фразами о здоровье домочадцев и, получили каждый столь же формальные ответы о благополучии оных. Потом Сигизмунд спросил, с интересом глядя на сельскохозяйственное орудие в руках у собеседника.
- Это что у тебя? Неужели коса?
- Ты что в лесу рос? Косы, что ли, никогда не видел? – с издевкой отозвался тот. - Ты мне лучше ответь, что тебя привело в наши земли?
- Да так, дело есть, - уклончиво ответил Сигизмунд, не менее ехидно добавив, - Малкольм, ты ведь лорд. Зачем тебе коса? Переделался в косаря. Или у вас на полях работать некому? Верно люди говорят: ветхий Миркхольм, скудный край. Сами косят, сами жнут, сами коз своих пасут, - не скрывая усмешки, закончил он.
- Ты говори, да не заговаривайся. Коса-то ведь острая, можно и без языка остаться. И потом, я же лорд – хочу кошу, хочу не кошу. Не твоего ума дело. Сам-то чего один, без слуги? Кто ж тебе будет нос утирать, да кашей в дороге кормить?
- Кобыла расковалась, я его в долине оставил кузнеца искать, - словно оправдываясь, поспешно рассказал Сигизмунд. – Тот второй день в полях, инвентарь чинить поехал. Догонит, никуда не денется. Не стал я его дожидаться.
- Экий ты нетерпеливый, - человек, названный Малкольмом, сокрушенно покачал головой, цокая языком. – И что ж это за важное дело такое, что так влечет тебя в наш замок? Даже разбойников не боишься.
- Да неужто тут есть разбойники? Я слыхал у вас мирно.
Они двигались рядом, и Малкольм нисколько не отставал от хода коня. Крестьяне не мешали беседе своего лорда. Сигизмунд слышал их перешептывания, чувствуя на себе пристальные любопытные взгляды. Впрочем, гости в замке бывали редко, и это событие уже само по себе могло вызвать волнение и пересуды.
- Куда уж мирно. А то ты наших соседей не знаешь? С запада то и дело прибегают грабить крысеныши Конвея. И пускай они на одежде знаков не носят, уж мы то точно знаем, что за бандиты стерегут Старый тракт. Только месяц назад поймали с десяток в лесу, да повесили. А толку? Их же, что ворон на дереве… Избавишься от одних – тут же лезут другие. – Несколько раздраженно проговорил Малкольм, - А на севере у нас же лорд Тиррен. Видите ли, Руинные холмы – это исконные земли его предков. Ага, как же! Хе… Дюжину жаб ему в глотку, а не холмы! - Он фыркнул. - И ведь не угомонится никак, то посевы пожжет, то овец угонит, то деревню разорит. Чтоб он подавился своими холмами. Но хватит тему переводить. Так зачем едешь?
Сигизмунд, тем временем развлекавший себя тем, что переглядывался с крестьяночками, пропустил вопрос мимо ушей и рассеянно поинтересовался:
- А что, король про это знает?
- А что король? – Малкольм усмехнулся. – Сам-то думаешь, что говоришь? Или лишь бы что сморозить? Верна присказка: на голове волос густо, а в голове-то капуста. Он сам их боится. И вообще, не заговаривай мне зубы. Зачем к нам едешь?
Заметив, что гость увлечен отнюдь не беседой, он обернулся и исподтишка показал девицам кулак. Те зашлись в беззвучном хохоте.
- Ну, полно на молодиц наших заглядываться, - сказал Малкольм, - отвечай уже.
Сигизмунд в последний раз подмигнул красавицам и, вздохнув, ответил с неподдельной скорбью в голосе:
- Экий ты гостеприимный: «зачем, да зачем»… Сказано же: по делу. А если бы просто так ехал, что не приняли бы меня? Выгнали б взашей? Бросили помирать от голода и холода в лесу? Ох, что за люди дикие. Никакого понятия о радушии. Хотя, куда уж. Засели в своей чащобе, нос со своих круч не сунете, хуже медведей в берлоге. Мирквуды, одним словом.
Он притворно закатил глаза, вздохнув пуще прежнего, потом все же добавил:
- Послание у меня. От моего отца к твоему.
- Послание? – Малкольм с удивлением взглянул на него. – А ты, стало быть, гонцом подрабатываешь?
- Лучше уж гонцом, нежели крестьянином, - парировал Сигизмунд, и они одновременно рассмеялись.
Дорога поднималась все круче в гору, местами петляя, словно серпантин, и отвесно обрываясь по краям. Под ними скалистые склоны уходили вниз, скрытые порослью карликовой березы и можжевельника. На юге до самого горизонта простиралось неподвижное покрывало зелени. Но здесь густые заросли поредели, открывая взгляду высокие утесы и белоснежные вершины, позолоченные лучами заходящего солнца.
В расщелинах и на уступах все чаще виднелись покосившиеся кресты и остатки строений, когда-то жившего здесь в незапамятные времена народа.
Малкольм о чем-то задумался, и они некоторое время шли молча. Сигизмунд вернулся к разглядыванию крестьянских девиц, раздумывая, которая из них нравится ему больше – у маленькой такие пухлые щечки, но и та, что с веснушками, тоже ничего. Причем обе были живые, смешливые и игриво постреливали глазками в сторону статного молодца.
К сожалению, проблема выбора не была разрешена, потому как его тяжкие размышления были прерваны Малкольмом, который внезапно остановился, хлопнув себя по лбу, и пробормотал:
- Да быть того не может… Эй, Сигизмунд, - уже громче спросил он, догоняя немного уехавшего вперед приятеля, - неужто они тебя уболтали?
- А? Что? - Тот недоуменно посмотрел на Малкольма. – Ты о чем?
- Не о чем, а о ком, - ухмыляясь, ответил Малкольм. – О Фионе. Ты ведь свататься едешь, верно? А я то все думаю, что ж за надобность такая заставила тебя лично тащиться в нашу глухомань. Н-да, парень, правильно я раньше сказал: с головой у тебя беда. Только полоумный к ней свататься решится.
- Чем тебе твоя кузина не угодила?
- Да всем угодила, - смеясь, ответил Малкольм. – Молода, стройна, красавица писаная, игрива, словно весенний ветерок в дубраве, - принялся расписывать он, - затейница и хохотушка, болтушка знатная, в речах почтительна и умела. А искусница какая! И шьет и вышивает, и на лютне играет. Незлобива и нежна, будто шелк податлива. Чудо, а не девица.
- Ты таким тоном говоришь, будто она страшная, злобная, горбатая и хромая на обе ноги старуха. Полно тебе. Ей же и семнадцати нет. Да и в последний раз, когда я ее видел, никаких уродств особых не отметил.
- Хе-хе, когда женишься, вот тогда поймешь.
- Она кузина тебе, а ты ее так расписываешь, словно она исчадие какое. Ну, может она и не красавица, но остальное то все при ней. И сложена хорошо.
- Тебе и правда без разницы, кто твоей женой станет? – Малкольм лукаво прищурился. – Лишь бы грудь на месте, да где пощупать было? Охо-хо-хо-хо, милейший друг… Ну, дело твое.
- Да ну тебя в болото!
Сигизмунд пришпорил коня и рванул вперед под издевательский смех Малкольма, несшийся ему в спину. Через несколько метров он все же остановился, подождав, пока последний поравняется с ним.
- Так что не так-то?
- Ну, не считая того, что, как мне кажется, она каждое утро по три стакана уксуса выпивает и козьим сыром заедает, чтоб потом до вечера с кислой миной ходить, все остальное так. Вот только женитьба ее вряд ли обрадует.
- Отчего же?
- Она в монастырь собирается.
- Пф, вот еще глупость. Какой вдруг монастырь, ежели нас с отрочества сватали…
Малкольм пожал плечами.
- Что знаю, то и говорю. Так значит я прав? Свататься едешь?
- Полагаю, что ты меня раскусил, приятель, - с улыбкой ответил Сигизмунд. – Но довольно об этом.
После этого они сменили тему, обсудив слухи и сплетни из столицы, поговорили и о новостях при королевском дворе. Вести в эти края доходили нечасто, а потому им всегда были рады. Потом Малкольм переключился на хозяйские проблемы, обсудили они и охоту, и породистых скакунов. Фар удостоился похвалы и видимо возгордился, потому как вскинул голову и стал прясть ушами. Не обошли вниманием и достоинства серого пса по кличке Счастливчик, все также бежавшего у ног хозяина.
Сигизмунд время от времени подначивал Малкольма, мол построили замок у черта на рогах: и добираться уморишься, и дорога ужасная.
- Конь вон все копыта сбил на ваших каменюках. – Говорил он время от времени. – Это ж надо было забраться в такую глухомань.
- Кто ж тебя заставил сюда забираться? - неизбежно отвечать ему Малкольм. – Сидел бы дома, в своей болотине.
Потом разговор продолжался.
Наконец, дорога в очередной раз вильнула, и за поворотом перед ними открылся вид на Мирквудский замок, каменным монолитом поднимавшийся из скалистой породы, высокую крепостную стену, поросшую у основания мхом и лишайником, серые башни с узкими бойницами, украшенные черными с белым стягами.
Не прошло и четверти часа, как они миновали узкую полоску земли, зажатую с двух сторон глубокими пропастями, - последнее препятствие, отделявшее путников от входа в каменную крепость, - и вступили под арку главных ворот.