Страница 1 из 4 1234 ПоследняяПоследняя
Показано с 1 по 15 из 53

Тема: Династия Эйберхарт

  1. #1
    Мэриан
    Гость

    Династия Эйберхарт







    Ограничения:
    Читать дальше...
    Хорошо одетый сим
    Сделай это сам
    Самообладание
    Бесстрашный
    Матриархат
    Один путь
    Сделай это тяжелым путем
    Строгие семейные ценности
    Фитнес-пригодность
    Ипохондрик
    Международная суматоха
    Умники и умницы


    Предыстория:
    Читать дальше...
    Auf der Heide blueht ein kleines Bluemelein,
    Und das heisst Erika.
    Heiss von hunderttausend kleinen Bienelein
    Wird umschwaermt Erika.

    Эрика Рената Эйберхарт была девушкой из хорошей семьи.
    Это могло бы звучать как похвала. Или приговор. Или диагноз.
    Возможно, ей следовало родиться на пару десятилетий раньше – тогда ее светлые косы, голубые до прозрачности глаза, прямой нос и не по-женски сильные руки пришлись бы как раз к месту и ко времени. Она заслуживала бы благосклонный взгляд учительницы чуть чаще, чем курносые и темноглазые одноклассницы. Ее бы фотографировали для школьных альбомов, может быть, даже ставили бы в пример. Позже ей бы легко устроили «удачный брак» с кем-нибудь таким же белокурым, светлоглазым, «правильным».
    В школе ее любимая химия и алгебра неуклонно уступали бы шитью, рукоделию и домоводству – ведь, в самом деле, зачем нагружать хрупкий женский интеллект этими чересчур сложными для него знаниями, когда будущей жене и матери они все равно едва ли пригодятся?
    О брюках и академической гребле тоже пришлось бы забыть… нет, все же Эрике повезло, что она родилась именно тогда, когда родилась.
    Однако она была девушкой из хорошей семьи – со всеми вытекающими последствиями. С детства Эрика знала, что обязана соответствовать. Ее отец имел ученое звание и читал лекции на кафедре теоретической физики? Значит, она должна была не посрамить громкой фамилии и быть круглой отличницей в гимназии. Ее мать, фрау Гертруда, была прекрасной хозяйкой, вложившей все свои усилия, весь свой пыл и изобретательность в чистый дом, вышитые занавески, глаженые полотенца и горячие обеды из трех блюд? Значит, ее дочь обязана с ранних лет учиться всем этим премудростям, чтобы потом не ударить в грязь лицом. «А как же ты будешь выходить замуж? Как же ты будешь завтрак готовить?» - мягко журила ее мать, когда у Эрики что-то не получалось. Пару раз в голову последней забредала крамольная мысль, что, пожалуй, взрослый человек в состоянии приготовить себе яичницу и сам – если, конечно, он не инвалид и не паралитик. Однако в целом она долго пребывала в уверенности, что мужчины – сущие дети, которые непременно пропадут без заботы таких хороших хозяек, как фрау Гертруда и фройляйн Эрика.
    Пожалуй, гораздо больше девочке нравилось общение с отцом, никогда не запиравшем от нее книжные шкафы, не жалевшим времени, чтобы объяснить дочери какой-нибудь заковыристый закон.
    Как девочка из хорошей семьи, она молилась перед едой – однако гораздо более важной ей казалась необходимость мыть перед едой руки. Не жалея горячей воды для своих кос, отдавая в стирку блузку, надетую более трех раз, она всячески избегала школьных походов с палатками, часто сказываясь больной – мысль об отсутствии ванны, зубного порошка, о ночлеге в старых спальных мешках внушала ей ужас. Переживая угар первой влюбленности, она не раз отказывалась от поцелуя с красавчиком Рольфом в первую очередь из-за боязливой брезгливости и иллюстраций к статьям о микробах (вторым пунктом в списке были странные разговоры об исторической несправедливости и величии Германии, которые он имел привычку заводить, а уже третьим шло строгое воспитание девушки).
    Она с презрением относилась к суевериям, хмыкала в ответ на рассказы об упырях и привидениях, признавала возможность существования инопланетного разума, однако все существующие на этот счет теории считала несостоятельными.
    Мало кого удивило, что после окончания школы Эрика решила, во-первых, поступать в заокеанский университет (и не в какой-нибудь, а непременно в самый лучший!), а во-вторых, на медицинский факультет.


  2. Сказали спасибо 2 раз(а):


  3. #2
    Фанат Симс Аватар для Alanna2202
    Регистрация
    30.01.2009
    Адрес
    Россия
    Сообщений
    1,289
    Спасибо
    я - 590; мне - 872
    Разделитель ))))
    С началом!

  4. #3
    Мэриан
    Гость
    Комната располагалась в самом конце коридора.
    - Прямо и немного направо. – проинструктировала ее седая фрау комендант, выдавая ключи.
    Эрика коротко кивнула, поправляя тяжелый рюкзак на плечах – правая лямка имела досадную привычку все время сползать.
    Комнату с собственной ванной ей получить не удалось, но это было, пожалуй, даже в лучшему – плата за место в общежитии и без того оказывалась высокой. Если бы Эрика тяготела к вечерним коктейлям, танцам до утра, новым платьям и сладковатым золотистым духам, жизнь за счет стипендии и вовсе оказалась бы для нее невозможной – однако единственной ее слабостью были новые книги. А за ними вполне можно было наведываться в университетскую библиотеку – не зря же туда библиофилы из числа туристов ходят, как паломники.
    Однако необходимость всякий раз – утром, перед сном и после занятий спортом – бегать в общий душ, проходя по коридору в халате, все же удручала.
    …Университет и оправдал, и не оправдал ожидания Эрики. Лекции были интересны, лекторы – внимательны, лаборатории – превосходно оснащены. Новенькие обложки учебников приятно пахли типографской краской (этот аромат она обожала с детства), а стипендии для «самых одаренных» оказались неожиданно распределены справедливо.




    Но все часы, которые она была вынуждена проводить в стенах родного общежития, оказывались неизменно мучительными. Среди студентов оказалось немало девушек, что Эрику порадовало – многозначительных взглядов и искренних вопросов еще и здесь, зачем же такой молоденькой девице какое-то там образование, она бы не перенесла. Но в остальном жизнь там была тягостна, и раздражающе регулярные счета, с безукоризненной точностью доставляемые почтальоном, были не единственной вещью ее омрачавшей.
    Неаккуратность соседей, тот бардак, что неизменно присутствовал в «общих» комнатах – кухне, столовой и маленькой гостиной – выводил Эрику из себя. Она не жалела сил, заполночь убирая разбросанные книги, забытые тарелки из-под вечерних закусок, небрежно спихнутые на пол и раскрытые на середине журналы (статьи «Готовите ли вы дочь стать женой?» и «Женственность начинается с дома»).
    «Правильно говорили мне –надо было поступать в Боннский университет» - бормотала она, закрыв роскошную юбку-колокол самодельным фартуком, стоя на коленях в полутемной общей душевой и вытирая вечные лужи.
    Еще во время школьных лабораторных работ («тех, что с лягушкой») она уяснила, как важен порядок на рабочем месте. Учитывая ее будущую профессию, это личное правило можно было бы назвать крайне похвальным, не распространяй она его с такой же фанатичностью на все стороны своей жизни.
    Ее ожидания найти свободно мыслящих, как одна рациональных и образованных единомышленниц провалилась с треском. Большинство девиц как в общежитии, так и на курсе скучали на лекциях, заменяли предэкзаменационную подготовку посещением вечеринок («чтобы снять напряжение!»), весьма смутно представляли себе, что будут делать после окончания колледжа. Их планы так или иначе упирались в замужество, двух или трех детей и красивый домик в пригороде – «не хуже, чем у других».
    Работающие женщины – особенно незамужние и бездетные – заслуживали сочувственные вздохи. «Я конечно понимаю, что времена изменились, но… подумай! Женщина-карьеристка – это ведь ужасно. Это ведь так противоестественно…».
    Неуклюжие ухаживания некоторых однокурсников раздражали. Свое крайне смутное знакомство с соседями по общежитию Эрика оправдывала различием графиков – она вставала к своим дневным лекциям значительно позже, чем остальные, а возвращалась домой и заканчивала с делами тогда, когда большинство студентов уже спали. Однако на самом деле причиной было попросту нежелание сближаться с кем бы то ни было из них. Единственным человеком, от общения с которым девушка получала удовольствие, был юноша из студенческого совета, носивший «оригинальное» имя Джон.

    Эрика на свой манер называла его Йоханном, гуляла с ним под руку и временами даже выбиралась в студенческое кафе, где они пили кофе со сладкой булочкой и играли в шахматы на террасе. Сам Джон-Йоханн сочетал деловой костюм со скандальным модным ирокезом, любил не менее модный рок-н-ролл, учил норвежский язык и временами рассуждал о марксизме. Эрика неизменно наслаждалась этими встречами.
    Временами она даже радостно обыгрывала «Йоханна» в шахматы, забывая материнские речи о хрупкой мужской гордости.
    Чтобы как-то разнообразить свои монотонные будни, она пробовала рисовать в авангардистской манере портреты однокурсниц, однако заслужила лишь несколько обиженных взглядов и шутку о том, что один из ее знаменитых соотечественников тоже не преуспевал в живописи.

  5. #4
    Мэриан
    Гость
    За последний год произошло многое. Эрика выбрала себе из списка дисциплин предметы, которые собиралась углубленно изучать, начиная с третьего курса, и начала посещать общество биомехаников, собиравшееся по пятницам на втором этаже библиотеки.
    Она возобновила свои занятия академической греблей и полюбила вечерние пробежки (воздух в пригороде в это время был свежим и пьянящим, так что спать после них, вопреки всем ожиданиям, совершенно не хотелось).
    Она прочитала в газете об эпидемии гриппа, разразившейся в каком-то техасском колледже, и, придя в ужас, расставила по всему общежитию пузырьки с дезинфицирующим раствором, экспроприированные из лаборатории на гражданские нужды, а на библиотечной общей машинке напечатала назидательные объявления. Она, волнуясь, написала в Оксфорд своему кумиру – Дороти Ходжкин, первооткрывательница структуры пенициллина, сравнительно недавно заступила там на должность лектора.
    Она придумала три темы для дипломной работы и отвергла их одну за другой при здравом размышлении.
    Она влюбилась.
    Вернее, сама Эрика не называла это так. По ее мнению, влюбленностью было состояние, которое взахлеб описывали в своих междусобойчиках однокурсницы и о котором писали в журнальных романтических рассказах – когда руки холодеют, ты вся дрожишь (или же, напротив, вся в огне), мысли путаются, а в ушах звенит. В этих симптомах фройляйн Эйберхарт неизменно подозревала ОРЗ, а то, что испытывала сама, называла «привязанностью».
    Это началось невинно, исподволь. В тот вечер она сидела вместе со своим «Йоханном» в облюбованном студенческом кафе. Был глухой зимний вечер, и выходить на улицу совершенно не хотелось. Четкий профиль Йоханна ясно белел на фоне непроглядной черноты окна, и Эрика с некоторым удивлением подумала, что он, должно быть, красив. Да, красив. На фоне мордатых однокурсников он выглядел даже несколько благородно. Прямой нос и ясные глаза делали его похожим на молодцов со старых агитплакатов – разве что ирокез здорово выбивался из образа.
    Потом она начала подмечать, что руки у него достаточно теплые, а голос приятный.
    Она не стала, подобно героиням тех же рассказов, открывать в себе Женщину (именно так, с большой буквы), учиться ходить на каблуках, «делать глазки» и тратить драгоценную стипендию на визит в парикмахерскую.
    Однако что-то определенно изменилось. Во всяком случае, она стала заметно чаще приглашать Йоханна к себе, хоть комната в общежитии и была на редкость неуютна.





    Он все чаще как бы невзначай касался пальцами ее руки и бросал на Эрику взгляды, которых она до конца не понимала. Она теребила свои золотистые косы и судорожно вспоминала о недописанной курсовой.




    А на дворе цвела, пылала, билась в тесных ей жилах весна. Синяки под глазами залегли чуть глубже, взгляд заблестел, шаги стали неожиданно легки. Кровь в венах точно заменили горьким искристым шампанским; дни и ночи бесконечных прогулок и подготовки к грядущим экзаменам летели незаметно. Вечера становились все короче и теплей, а сирень после дождя пахла нестерпимо сладко, маня выйти на улицу.
    Последний день экзаменов прошел в прохладной, полутемной комнате; ставни были предусмотрительно опущены, и за ними мог бы с таким же успехом таиться осенний ливень или хмурое февральское утро (хоть взбудораженных студентов, конечно, такими детскими уловками было не отвлечь). Ослепительный день со всем своим майским жаром ударил по глазам девушки, стоило ей выйти на улицу. «Боже, наконец-то! Как я написала? Хорошо ли я сдала? Во втором вопросе, наверное, стоило дать более развернутое определение… и я не уверена, что правильно нарисовала диаграмму в шестом задании…».
    Еще до того, как в торжественном здании с куполом прошла церемония выпуска и вручения долгожданных дипломов, в комнатах общежитий, съемных домах, экономных кафе и блестящих ресторанах уже начало вспыхивать веселье. Эрика не принимала участие ни в одном из этих праздников – ни шумные кутежи, ни девичьи посиделки не привлекали ее. Однако за два дня до спланированного отъезда, когда чемодан уже был наполовину собран, она выудила из недр шкафа взятое с собой на всякий случай и так ни разу и не надетое длинное платье теплого золотистого цвета. Ее голос по телефону звучал несколько смущенно: «У тебя нет никаких планов на сегодня? Просто я подумала, что нам было бы неплохо провести последний вечер вместе. Я как раз слышала об одном хорошем ресторане…».
    Выходя из такси, она путалась в прохладном шелковом подоле длинного платья. Оно, впрочем, оказалось как нельзя более подходящим к моменту – зайти в этот «хороший ресторан» без наряда, достойного мисс Монро или Джуди Гарланд, было бы просто страшно.
    О чем обыкновенно говорят с молодой девушкой, сидя за столиком в роскошном заведении (там были стеклянные бокалы и льняные скатерти, и потому обоими друзьями оно определялось как «роскошное»)? Очевидно, не о последних успехах упомянутой молодой девушки в области биомеханики. И даже не о том, что последняя ее статья по этой теме даже попала в регулярно выпускаемый студенческий журнал.



    Однако оба участника событий очень удивились бы, укажи им на это кто-нибудь.
    Они провели вместе прекрасные часы; когда публика в ресторане стала редеть, а глаза Эрики – слипаться, друзья (компаньоны? Соученики?...) попросту взяли себе по чашке крепчайшего кофе и продолжили интересную беседу.


    Когда молодая выпускница отправилась к ближайшей остановке – ловить такси (Йохенн пока разделывался с счетом, подозрительно изучая некоторые пункты), над городком уже проплывал мутноватый рассветный туман. Капли дождя пахли пылью и отчего-то травой; они падали на щеки Эрики, что, зажмурившись, подставляла им лицо, зажав в одной руке трубку от желтого телефона-автомата. И даже появление какой-то странной особы в маскарадном костюме, державшей при себе странную и наверняка не привитую кошку, не могло ее смутить…

  6. #5
    Мэриан
    Гость
    Упоминание «маленького домика в пригороде» вызывало в мыслях Эрики лишь один образ: милый уголок, чем-то напоминающий ее родной дом – выбеленный, обсаженный красными и желтыми тюльпанами коттедж в окрестностях Пфорцхайма. В маленьком саду цветут вишни и яблони, на заднем дворе раскинулся любительский огород – место, где дедушка любит работать в утренние апрельские часы. На окнах красуются кружевные занавески, столик в гостиной уже накрыт для чая с друзьями; на каминной полке, на столе, там и здесь красуется множество милых безделушек, привезенных отцом из поездок на заграничные конференции, с безупречным вкусом расставленных матерью.
    Ее новое пристанище ни единой чертой не походило на этот образ.
    Маленькое бунгало было снято – как временное жилище, разумеется – у пожилой дамы, собиравшейся перебраться на юг. Оплата, произведенная на год вперед, касалась владения всем земельным участком – так что если бы Эрика вдруг решила разбить рядом с домом фруктовый сад, мешать ей бы никто не стал.
    Впрочем, в ее ближайшие планы это совершенно точно не входило.
    Обстановка дома, ставшая совершенно безликой после переезда хозяйки, несла на себе безошибочный отпечаток бедности. Пестрые дешевые обои, слегка вздувшийся линолеум, стыдливо прикрытый ковром, полутемные комнаты, вмещающие в себя не больше мебели, чем это совершенно необходимо – все это заставляло Эрику слегка вздрагивать, однако она и ожидала чего-то подобного. Вот ржавая вода, текущая из крана, и умывальник, помнящий времена Великой Депрессии, потребовали от нее решительных действий и некоторых трат.

    Странным диссонансом на фоне этой обстановке выделялась новенькая, блестящая пишущая машинка «Ундервуд», с пожеланиями успеха презентованная Эрике как лучшей студентке выпуска.
    Девушка довольно быстро овладела искусством мыть посуду в чуть теплой воде (трубы в этом районе работали не так хорошо, как хотелось бы) и готовить из крайне скудных подручных средств.



    К чести окружающих следует сказать, что мало кто из них оставался равнодушным к ее бедственному положению. Эрика то и дело получала от соседок приглашения на воскресные обеды, предложения уступить совсем неплохой телевизор или партию старых книг.



    Найти работу было не так сложно – в местной травматологической клинике катастрофически не хватало рук.

    С неожиданными трудностями Эрика столкнулась при попытке, во-первых, туда устроиться, а во-вторых, там освоиться. Ее выговор и ту строчку в ее паспорте, где значилось «Nationality: German», могли бы простить, будь у нее темные глаза, нос с горбинкой, пострадавшие от режима родственники… или хотя бы веселый и дружелюбный нрав. Однако строгий профиль и холодность в общении, голубые глаза и золотые косы сыграли с Эрикой злую шутку. Ее мать была крайне далека от политики, ее отец всю жизнь занимался теоретической физикой, получив образование в Англии; ее дед какое-то время работал на военном заводе, за что и был впоследствии осужден неоднократно, однако никто из них даже не состоял в печально известной партии. Но это не мешало молоденьким медсестричкам, нервно курившим на крыльце, бросать ей вслед слова вперемешку с хихиканьем: «О, глянь-ка! Наша Ильза Кох пошла».
    Эрика стискивала зубы и шла дальше.
    Ее принципиальность и педантичность вскоре принесли неожиданные плоды.





    Когда в маленьком клетчатом портмоне – кажется, впервые со дня переезда – приятно зашуршали цветные бумажки, в душе девушки, словно бы задремавшей под спудом монотонной домашней работы, пустого досуга и поздних дежурств, всколыхнулись некоторые забытые желания. К примеру, ее посетила мысль о том, чтобы купить новую белоснежную блузку взамен застиранного и растянутого свитера; однако о том, что называют интеллектуальным голодом, Эрика тоже не забывала, и вскоре она позволила себе забытую роскошь.

    Она пришла субботним утром в книжный магазин, долго ходила между стеллажами, зачарованно касалась самых дорогих изданий, вдыхала милый ее сердцу запах типографской краски, и вскоре с видом победительницы прошествовала к кассе со стопкой книг в новеньких обложках. В тот же день все они заняли почетное место на узких полках ее книжного шкафа.

  7. #6
    Мэриан
    Гость
    Дела шли на поправку. Сил на то, чтобы отложить хоть немного денег, Эрика на сей раз в себе не нашла, и премия быстро обратилась в уже помянутую белоснежную блузку, вышитую юбку, новые стеллажи для шкафа, удобную софу, новое покрытие для пола в гостиной. Зато теперь она перестала чувствовать себя дома, как в едва жилом бункере или комнате дешевого мотеля. Ведь, в конце концов, кто знает, сколько лет ей придется здесь прожить?





    Сердобольные соседки продолжали приглашать ее на чай с яблочным пирогом, за что Эрика была сердечно благодарна. Утомленные монотонной жизнью зеленого пригорода, они с живейшим участием и интересом относились к ее судьбе.

    Теперь, когда девушка если и не выкарабкалась из бедности полностью, то, во всяком случае, находилась на верном пути, дамы обратили внимание на другое бедствие – по их мнению, не уступающее по масштабам невозможности купить свежее мясо. Довольно хорошенькая молодая женщина была – что бы вы подумали? – одна, совершенно одна. Не помолвлена, не имела кавалера, тихого поклонника или хотя бы какого-нибудь самого завалящего служебного романа. Сочувственные слова звучали все чаще, как и идущие от чистого сердца предложения познакомить с кем-нибудь «милую девочку». Эрика дергалась – как и всегда, когда ее называли «девочкой» - и в очередной раз убеждалась, что она никогда не поймет людей. Ей было несравненно легче иметь дело с бумагами, цифрами, колбами и ретортами, чем даже с самыми благожелательными соседями – не говоря уже о демонстрировавших небывалую гражданскую активность старушках из числа пациентов.



    Она изо всех сил держалась подальше от топкого болота местечковых рабочих интриг. В ситуациях, когда этого опасного поля нельзя было избегнуть никак, она неизменно проигрывала.








    Зато в других делах цепкий взгляд, внимательность и педантичность Эрики скорее шли ей на пользу.





    Она приноровилась отвечать на вопросы гостеприимных хозяек, туманно рассказывая им про «молодого человека в Германии», он же – «милый Рольф». Разумеется, говорить о Джоне-Йоханне было бы честнее; однако он жил сравнительно недалеко, и потому его упоминание рисковало вызвать еще большие расспросы: почему он не приезжает? Часто ли он навещает ее? Обручены ли они? Если нет, то почему? Если да, то как это произошло?
    Пара тысяч миль, разделявшая «влюбленных», была сама по себе достаточным объяснением для большинства вопросов.
    На самом деле последней весточкой от Рольфа было полученное еще в августе письмо. Он спрашивал, как у Эрики дела, осведомлялся о планах на будущее, слегка упрекал за желание остаться в этой прогнившей капиталистической стране, вдохновенно вещал о гении Отто Штрассера и рассказывал о своей недавно законченной службе в бундесвере. Отслужив еще год вдобавок к обязательным шести месяцам, он остался в непонятном для многих восторге и к письму приложил слегка размытую фотокарточку – он, в серой военной форме и берете, гордо улыбается на фоне какой-то ограды. Уголки губ Эрики тронула едва заметная улыбка – хорош, все-таки хорош! Но определенно не для нее.
    Она никогда не пробовала курить и не собиралась начинать. Однако, наслушавшись его назидательных речей о современных «валькириях» с папиросой, которые калечат своих будущих детей и рушат будущее нации, и о том, что вообще курение присуще только всяким бесстыдным еврейкам, она испытала сильное желание демонстративно затянуться.
    ***
    Йоханн приехал неожиданно. То был дождливый вечер, и хозяйка дома уже собиралась заварить себе чашку кофе и совместить духовную пищу с телесной – проще говоря, сделать себе бутерброд с колбасой и открыть новую книгу. Звонок в дверь заставил ее бросить эту затею и отправиться в холодную прихожую, бормоча под нос, кого же принесло к ней в такую погоду.
    Бывший студент кафедры биохимии выглядел промокшим, чуть виноватым, но все еще жизнерадостным.
    - О боже… - только и смогла вздохнуть Эрика, приглашая его войти.
    Закипавший на кухне горячий кофе оказался как нельзя кстати.
    - Ты мог бы мне позвонить.
    - У тебя вечно отключен телефон. – пожал плечами Йоханн, садясь за стол и плотоядно глядя на распакованный батон колбасы.
    - А телеграммы?
    - Я до последнего надеялся, что ты включишь телефон.
    - Железная логика!
    - Ну, ты же все равно не можешь выгнать человека в темную дождливую ночь…
    - Вообще-то могу. Но с тобой я так поступать не буду. Ты будешь чай или кофе?
    По счастью, на следующий день у Эрики был выходной – в противном случае она бы просто не смогла подняться с постели в назначенный час. Она до раннего утра просидела с бывшим однокурсником, улыбаясь его рассказам, увлеченно обсуждая все события, о которых оба прочитали в газетах или хотя бы слышали краем уха.


    … Обручение их состоялось в пятом часу утра, после нескольких чашек кофе с ликером, на диване возле книжного шкафа, по прямой инициативе невесты.


    «В этом нет ничего стыдного или странного», - убеждала себя Эрика, встав ближе к полудню, заплетая косы перед зеркалом и поглядывая на изгнанного на тот же диван Йоханна – «В конце концов, говорят, даже королева Виктория с принцем Альбертом обручились по ее инициативе. А я разве хуже?».

  8. #7
    Sims-модератор
    Доброволец-Активист 2010
      Стотысячный автор (Сообщение №2100000), Sims.miXei.RU: Доброволец-Активист 2009
    Аватар для Peta
    Регистрация
    21.06.2002
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    11,522
    Спасибо
    я - 4,885; мне - 3,925
    Приятно видеть, что во вторых Симах еще открывают династии)). Да еще такие интересные) Как много ограничений вы взяли, желаю удачно с ними справится вплоть до десятого поколения) К сожалению, не увидела жизненную цель Эрики и ее характер) Но почему то мне кажется - она ботаник) С желанием выучить все навыки) Очень уж бодро взялась за это дело)
    Эрика очень мила, с первого взгляда и не скажешь, что у нее такой стальной характер, кажется очень нежной и хрупкой. Жениха нашла замечательного, надеюсь у них все получится) Удачи вам!)

  9. #8
    Мэриан
    Гость
    Ох, как это я так забыла...
    Кстати, чисто сюжетных иллюстраций ради - неуловимый Рольф



    Очевидно, объясняет девушке про гений Отто Штрассера и то, как космические корабли бороздят просторы Большого театра




    Бракосочетание состоялось менее эксцентрично - присутствовали и украшенная цветами свадебная арка, и кремовое платье невесты, и строгий костюм жениха.





    Правда, венчание пришлось провести очень быстро, так как упомянутой невесте надо было к одиннадцати часам быть на работе, а у счастливого новобрачного в полдень начиналась смена в лаборатории, куда он недавно устроился.



    Также добропорядочных дам смущал другой аспект – после заключения брака Джон-Йоханн взял фамилию жены. Как шутили некоторые – не она стала миссис, а он – герром. Одних беспокоила национальная гордость, других – моральные устои, третьи волновались за «хрупкую мужскую гордость» новоиспеченного герра и мрачно предрекали паре серьезные проблемы, когда «эта стервочка начнет загонять его под каблук».
    Эрика была женщиной во всех отношениях неблагополучной – мало того, что не бросила работу, дабы полностью посвятить себя обязанностям хозяйки дома, так еще и продолжала зарабатывать существенно больше мужа, и даже не прилагала усилий, чтобы скрыть сей прискорбный факт. Однако если она и лелеяла намерения начать загонять кого бы то ни было под каблук, то ничем их не выказывала.
    Волнения понемногу улеглись, и вскоре возмутители общественного спокойствия, сами того не желая, начали прямо-таки воплощать собой тот глянцевый собирательный образ «молодой пары», что улыбался читателям со страниц журналов. Йоханн упорно работал в своем научном центре, и его смелость и деятельность нередко приносили ему такую же пользу, как Эрике – ее точность и аккуратность.









    Его жена прослыла лучшим диагностом в округе, и, несмотря на ее холодное и часто резкое обращение с молодыми стажерами, от желающих «просветиться» не было отбоя. Порой она даже обнаруживала в своем почтовом ящике приглашения на конференции в Нью-Йорке или Сан-Франциско – до международного уровня фрау Эйберхарт пока не дошла, но была уверена, что это лишь дело времени.



    Даже местная цыганка-гадалка, зарабатывавшая на жизнь предсказаниями для сомневающихся невест и приворотами несговорчивых одноклассников, благословила этот брак, торжественно возвестив, что древние силы готовы осыпать всяческими благами молодоженов.


    На людях уже упомянутые добропорядочные дамы осуждали старушку, а особенно религиозные или суеверные побаивались ее «черного глаза»; однако в случае разлада в семье, проблем в личной жизни или угрозы со стороны соперницы они, вздохнув, шли именно к «мадам Розе». Привычка предпочитать ее услуги кабинетам новомодных психологов была неистребима.
    В данном случае жительницам Бухты дали лишь еще один повод убедиться в таланте и могуществе таинственной мадам, ибо вскоре новоиспеченной фрау было послано несомненное, с их точки зрения, благо.



    Эрика отнеслась к нему, с той же точки зрения, непростительно легкомысленно – продолжала ходить на работу, носила под халатом широкие брюки (а ведь это наверняка вредно!) и даже не отказывалась долгое время от любимых пробежек.



    Ребенку предрекали многочисленные деформации, не говоря уже о душевных травмах. Ссылки на диплом и долгую врачебную практику матери мало кого убеждали. В убранных гостиных, за субботним покером задавался отчаянный вопрос: «Почему же Джон, то есть Йоханн, ничего не сделает?». Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что речь идет о своенравном и шкодливом ребенке, которого все никак не может выпороть мягкосердечный отец.
    Вопреки ожиданиям, дочь родилась здоровой, крепкой и голубоглазой и была названа Лорелей – или попросту Лора. Имя рейнской сирены из поэмы Гейне могло бы показаться излишне претенциозным для маленькой девочки – однако Эрика предсказывала с железной уверенностью, что когда-нибудь эта маленькая девочка вырастет в красавицу.




  10. #9
    Мэриан
    Гость
    В течение следующих нескольких лет Эрика не раз чувствовала себя кем-то вроде воплощения шестирукой богини Кали. Правда, если бы не помощь Йоханна, ей, вернее всего, пришлось бы «отращивать» еще несколько дополнительных пар рук, а такими рискованными экспериментами не занимались даже в его лаборатории, исследовавшей следы от высадок инопланетян и теории о Полой Земле. Эрика порой ожидала, когда же ее супруга пошлют с экспедицией в Тибет – разыскивать на благо науки Шамбалу. Это бы вполне вписалось в его послужной список.

    Одной рукой новоиспеченная богиня готовила оладьи, благодаря небеса за то, что Йоханн привык завтракать сам, другой – укачивала Лорелей, третьей – мыла бутылочки и пустышки, четвертой – стирала пеленки… ну, а пятая и шестая пригодились ей, когда не то высшие силы, не то заблудшие аисты осчастливили семью Эйберхартов вторично – на сей раз двойней.

    Если с Лорелей нередко проводил время отец, обожавший читать ей вслух и умилявшийся ее первым шагам, то забота о совсем еще маленькой Маргарите (или попросту Гретхен) и ее брате Готфриде поначалу целиком легла на плечи Эрики.


    Первое время было кромешным адом – особенно если учесть, что все три колыбели за неимением пространства стояли в спальне четы. Неожиданным подарком небес (впрочем, в подарки небес фрау не верила, и предпочитала называть это плодами успешной работы) был грант, полученный Йоханном за его исследования.


    Невзирая на то, что определенную часть суммы они поместили в надежный банк, беспокоясь за будущую оплату образования детей, ее львиная доля ушла на небольшую пристройку к дому. В пристройке оборудовали чудесную детскую, отделанную и расписанную, точно коробка французских конфет. Туда поставили узкую кровать с вышитым покрывалом для подросшей Лоры, поместили множество игрушек, столик с цветными карандашами и небольшую тумбочку для книг.
    Лора выросла девочкой крепкой, розовощекой и ясноглазой, разве что на удивление курносой.

    Она проявляла мало интереса к исследованию окрестных заборов и крыш, а потому могла позволить себе носить светлое узорчатое платьице. Зато она с ранних лет пыталась постичь хитросплетения шахматных комбинаций на отцовской доске и разобраться в подробностях маминой работы.


    Привычка занимать себя самой у Лорелей появилась с раннего детства, несмотря на то, что вниманием ее никогда не обделяли. Эрика занималась с ней по мере сил – хотя бы теми же шахматами – однако была премного благодарна дочери за склонность к самостоятельности. Это позволяло матери, уложив наконец двух младших, выделить хотя бы час или два на отдых, наслаждение блаженной тишиной и любительское рисование.



    «Дорогие мама и папа», - писала она домой, чувствуя себя вновь не то послушной школьницей, не то прилежной студенткой – «У нас все хорошо. Готфрид ест с невероятным аппетитом. У Гретхен прошла ветрянка, и теперь она все с большим энтузиазмом мучает бывшего игрушечного зайца Лоры».


    Детские фотографии могли вызвать умиление у кого угодно – белокурые, голубоглазые, чуть курносые «киндер» наводили на мысли не то о золотоволосых херувимчиках с викторианских открыток, не то о Нюрнбергских расовых законах. Как один, умытые (стараниями матери), любопытные и получающие хорошие оценки в младшей школе, они так и просились на фотографию к очередной оптимистичной статье о молодежи-светлом будущем нации.




  11. #10
    Участник Аватар для Леда
    Регистрация
    11.11.2010
    Адрес
    Ростовская область
    Сообщений
    467
    Записей в блоге
    5
    Спасибо
    я - 258; мне - 105
    И словно бы время застыло, наслаждаясь тихой семейной идиллией в лучших гамбургских традициях!
    Очень красивая история.

  12. #11
    Мэриан
    Гость
    Не ты меня кому-то предпочла
    Похоже, это я тебя оставил…

    «Магда – прекрасная женщина. Она во всем поддерживает меня, и я сожалею, что не встретил ее раньше». Женщина с золотистыми кудряшками и трудноопределяемым возрастом смотрит с фотокарточки. У бывшего одноклассника отчего-то несколько насупленный вид. Должно быть, этот взбурливший, несущийся вперед мир упорно отказывался под него прогибаться.
    «Милый Рольф», годы спустя оставшийся милым, восторгался фотографиями Готфрида и его сестер. «О, если бы все дети у нас были бы такими же, как они!» - мечтал он. «Боюсь, Германия бы не выстояла» - писала в ответ Эрика.
    Справедливости ради следует заметить, что ничего сверхъестественного отпрыски Эйберхартов дома не устраивали. Однако необходимость ежедневно готовить завтраки, делать уроки, объяснять математику, убирать цветные карандаши, неудачные рисунки и прочие следы экзерсисов Маргариты, складывать шахматы Лорелей, помогать Готфриду работать с полюбившимся ему телескопом… определенно вносила в ее жизнь некоторый диссонанс.


    Время – эта неумолимая сила, возведенная в звание вечного врага женщин – пощадило лицо Эрики. Ее голубые глаза стали еще светлее, словно бы выцвели. Если золотистые косы и оказались тронуты сединой, то, во всяком случае, это осталось для всех незаметным.
    Ее походка, резкая и быстрая, с годами приобрела некоторую грацию и величавость. Белое платье, подогнанное точно по фигуре, было сшито с неброским вкусом и облегало на удивление тонкую, почти девичью талию именинницы.
    Нельзя сказать, чтобы возраст вовсе не беспокоил Эрику; однако она быстро уяснила, что от переживаний морщины точно не разгладятся (вернее всего даже наоборот).

    Финансовые потери, ударившие по семье вместе с необыкновенно лютой зимой, грозили пошатнуть ее обычную невозмутимость. С улыбкой отвечая на вопросы соседей, мысленно Эрика со страхом перебирала все, во что они с Йоханном вложились и за что им придется расплачиваться совсем скоро: ремонт в столовой, перепланировка сада, частная гимназия для «киндер»…


    Однако провидение в лице научного сообщества пришло им на выручку – безумный проект, в который со свойственным ему деятельным азартом ввязался Йоханн, принес ему неожиданный успех и славу в местных академических кругах. Приглашения на проведение курса лекций, на всевозможные конференции и семинары посыпались на него как из колледжей Нью-Йорка, так и из заокеанских университетов с солидной репутацией.

    В знак победы над очередной неудачи Эрика по весне разбила возле дома фруктовый сад, за которым и взялась ухаживать в свободное время. Дождавшись, пока Готфрид и Маргарита подрастут достаточно, чтобы ежеминутное внимание им уже не требовалось, она также собиралась организовать на заднем дворе небольшой огород.
    Ее дедушка Манфред ухитрялся получать хороший урожай, даже когда в сорок шестом году разбивал со многими другими грядки перед поверженным Рейхстагом
    . Эрика надеялась, что гены ей помогут, и уже запасалась всевозможными энциклопедиями и изданиями о прополке, посадке и поливке.

    Лорелей выросла со светлыми локонами и упрямым длинным носом матери, долговязой фигурой и узкими скулами отца. Несмотря на подростковую угловатость и неуверенность черт, в ней угадывалась будущая красавица. Обладавшая практичным характером, сорвавшая еще в средней школе все призы на математических олимпиадах и шахматных турнирах, она, подобно Биче Саниэль из "Бегущей по волнам", "держалась так, будто она была одарена тайной подчинять себе обстоятельства и людей".



    Ее часто можно было увидеть сидящей в одиночестве в старой кофейне за чашкой арабики и какими-то раздумьями – чаще всего с книгой или охапкой тетрадей.

    Лора носила удобную короткую юбку, была единственной девушкой в кружке юных техников, ездила по благотворительной программе очищать берега какого-то озера от мусора под лозунгом «Спасем редкие виды птиц!», выступала на школьных и межшкольных дебатах, протестовала против войны во Вьетнаме, расизма и вырубки лесов Амазонии сразу.

    Кто-то поддразнивал ее Жанной д’Арк, кто-то – фройляйн Геббельс. Напоминали, что обе кончили плохо.
    Она разительно отличалась от младшей сестры – рассеянной, артистичной, мечтательной Маргариты. Последней недавно оплатили уроки живописи и предоставили в распоряжение материнский мольберт – и не сказать, чтобы это благотворно сказалось на ее успеваемости.



    Готфрид нашел себе другое увлечение – в пятницу и субботу он не спал до четырех утра, невзирая на мороз, стоял на улице и завороженно высматривал в отцовский телескоп далекие созвездия. Перечитав, должно быть, Герберта Уэллса, он совершенно уверился в существовании инопланетного разума и с ранних лет пытался заинтересовать этой теорией старшую сестру (тогда еще восьмиклассницу), но понимания не встретил.

    Впрочем, гораздо больше обоих родителей беспокоило его неистребимое стремление «просто поиграть» в отцовской же домашней лаборатории. Часть оборудования временно перенесли на хранение в спальню, однако эта мера помогла ненадолго – однажды ночью Эрика проснулась от тихого звона склянок, гудения приборов и детских шагов…

    Гретхен – о, маргаритка, тщеславный цветок! – грезила о поступлении в столичную консерваторию; Готфрид задумывался о научном поприще, мечтал о всемирном признании; Лорелей хотелось всего и сразу, а более всего – свободы.


    Таланты первой, целеустремленность второго и блестящий аттестат третьей обеспечили им не только места в солидной академии, но и единовременные стипендии.

    -------------
    Грядки перед поверженным Рейхстагом На переднем плане в майке - дедушка Эрики

  13. #12
    Фанат Симс Аватар для Элорита
    Регистрация
    27.04.2008
    Адрес
    Сибирь :)
    Сообщений
    226
    Записей в блоге
    28
    Спасибо
    я - 124; мне - 159
    Красиво и художественно. Лорелей... На уроках немецкого меня этот образ русалочки-сирены просто сразил. Симочка и правда похожа на прекрасную сирену-златовласку . Она ведь будет наследницей?

  14. #13
    Мэриан
    Гость
    О да
    -----------
    Lore, Lore, Lore, Lore,
    Schoen sind die Maedchen
    Von siebzehn, ahctzehn Jahr...

    Пожалуй, лучше всего для троицы было бы найти хорошие места в университетском общежитии, обставить их по своему вкусу (благо правила это позволяли) и жить сравнительно безбедно, дожидаясь дня желанной стипендии (все трое решили про себя, что непременно добьются результатов, позволяющих ее получить). Но, получив сумму, сложенную из грантов, университетского вспомоществования молодым талантам и родительской «добавки», новоиспеченные студенты решили, что вполне в состоянии снять небольшой дом на зеленой окраине университетского городка. Воображение уже рисовало им то изящное помещение для художественной студии, то тихий уголок, где можно заниматься с книгами, не вылезая из садового лежака, то место, где можно устраивать грандиозные вечеринки с пуншем, шампанским и модными танцами.
    Реальность обманула всех троих.

    На первом этаже располагалась маленькая кухня, совмещенная со столовой, где вызвавшаяся готовить на всех Маргарита едва могла повернуться, и некое подобие гостиной (впрочем, софу туда пришлось покупать самостоятельно). На втором этаже оказались две комнаты, приспособленные под спальни, и тесная ванная. Обнаружив, что после всех необходимых приобретений в бумажниках, как ни странно, все еще приятно шуршали карманные деньги, троица впала в обманчивую эйфорию. Обновки для сестер, кожаная куртка для Готфрида, ланчи в модных кофейнях…






    Как можно догадаться, все это закончилось чрезвычайно быстро. За учебу пришлось приняться с удвоенным усердием.





    До двух часов ночи они занимались в полутемной университетской библиотеке, вознося мысленно хвалы тем, кто забывает запирать ее на ключ. Надо сказать, владелец закусочной на первом этаже не скупился на поставки крепкого растворимого кофе и время показало, что он поставил на правильную лошадь.
    До полудня студенты отсыпались, потом собирались на лекции – у всех они длились приблизительно до шести часов – потом ужинали при тусклом свете кухонных ламп и разъезжались по своим курсам живописи, партиям в пул и танцевальным вечерам. Ближе к ночи они спохватывались, что курсовые еще не дописаны, а книги для курса не прочитаны, и срочно собирались в университетскую библиотеку.
    Так летели недели, складываясь в месяцы, пока в их относительно монотонную жизнь не вмешалось одно непредвиденное обстоятельство.
    Непредвиденное обстоятельство носило растрепанное каре светлых волос, имело темные глаза, блестящие из-под непокорной челки, курносый нос и «огородный загар».
    Это началось в погожий весенний день, когда в дверь скромной обители Эйберхартов бодро постучали.
    На пороге Готфрид обнаружил девицу его лет, одетую в весьма смелое мини-платье и не менее смело подстриженную.
    - Мы собираем пожертвования. – начала она безо всяких предисловий – У нас благотворительная программа. Разумеется, мы не просим денег просто так...
    - Вы продаете пирожные? Или вышитые подушки? Или билеты на школьный спектакль?
    - Я танцую! – гордо объявила девушка – За очень скромную плату я готова исполнить любой танец на ваш вкус. Все столичные новинки…
    Не договорив, она спешно начала приводить угрозу в исполнение. Готфрид уже собирался опасливо захлопнуть дверь, но тут девица ринулась в атаку.
    - Вы не сочувствуете детям Израиля?! – взмолилась она, побелевшими пальцами вцепившись в дверной косяк.
    С творчеством Булгакова Готфрид был не знаком и потому юмора цитаты оценить не смог. Однако рука его дрогнула.
    - Сочувствую. – проговорил он, затравленно оглядываясь в глубину коридора и ища спасения – А что, вы…
    - Я собираю деньги для иорданских приютов в рамках благотворительной кампании. – заявила девушка.
    - И кем эта кампания была организована? – тоскливо спросил Готфрид, уже, впрочем, не без интереса поглядывая на собеседницу.
    Та застенчиво поковыряла носком пол крыльца.
    - Фрида Шмулинсон. – представилась студентка, протягивая длинную и суховатую ладонь для рукопожатия. Готфрид в свою очередь представился, слегка пожимая ее ручку.
    - Должно быть, все это очень утомительно.
    - И не говорите! – с живейшим интересом откликнулась Фрида – С самого утра ничего не ела. Хотя нет, меня напоили соком в одном доме, но…
    Намек был более чем понятен.
    - Гретхен, у нас остались еще оладьи после завтрака? – крикнул Готфрид, обернувшись.
    - Если ты схомячил не все, то должны остаться! – донесся из глубин дома ответ.
    - Я видела, как ты лазал в холодильник до обеда. – поддержал говорившую другой женский голос.
    - Я тоже очень люблю оладьи. – сообщила уже Фрида и, неведомым чутьем разобравшись, где именно находится кухня, свернула направо от прихожей.
    - Чай или кофе?
    - А у вас есть чай?
    - Нет, только кофе.
    Подогретые оладьи с кленовым сиропом смягчили пыл студентки, и полчаса спустя из столовой, где, по выражению нежной Гретхен, «хомячила» оладьи Фрида, доносились уже совсем другие фразы.
    - А вы читали Гёте?
    - Я ездила в Метрополитен-опера слушать «Фауста»…
    - Я не люблю сценические переложения. В них часто бывает слишком много мелодрамы.
    - Верю. У вас тут, кажется, и своя белокурая Гретхен есть, не хуже, чем в опере…
    - Это моя сестра. – быстро ответил Готфрид.
    - Я так и подумала.

    Расстались они необычайно тепло и прощались у самой садовой калитки.
    - Приходите еще завтра!
    - Я непременно приду.
    - Только без банки для пожертвований. Хотя… давайте ее сюда. Я не уверен, что детей Израиля это впечатлит, но… Лора, сколько у нас осталось денег после вчерашних покупок?
    С тех пор Фрида незаметно для обитательниц дома и для самой себя (впрочем, в последнем сестры были не уверены) стала постоянной гостьей дома на Оливковой аллее. Возвращаясь со своих поздних лекций, Маргарита не раз заставала ее уютно устроившейся на диване с учебником, склонившейся над курсовой вместе с Готфридом – щека к щеке – или подъедающей коллективные оладьи.

    С Лорой они сошлись быстро. Обе начитанные, беспокойные, обладающие пылкой душой и полные неугасимой решимости изменить этот мир, они разговаривали до глубокой ночи, забывая обо всех курсовых, грызли карандаши, собирались то записаться в Гринпис, то внедрять равенство полов в Индонезии. Специально культурным обменом не озаботилась ни та, ни другая, но к окончанию семестра обе знали где-то по двадцать слов на идиш и на немецком (преимущественно, правда, это были эмоциональные восклицания, не подходящие для точного перевода).
    Однажды придя с ранних занятий, Лорелей услышала льющуюся из гостиной музыку (судя по характерному треску, проигрывали ее по диктофону). Войдя, она обнаружила хохочущую, вспотевшую Фриду в объятиях Готфрида. Заметив Лору, девушка смутилась и, пробормотав что-то про холодный лимонад, скользнула на кухню.

    - Я учил ее танцевать квикстеп. – с истинно нордической невозмутимостью сообщил Готфрид.
    - Я так и подумала. – с тем же спокойствием ответила Лорелей.
    Личная жизнь Маргариты Эйберхарт была так же рассеянна и многообразна, как и ее увлечения. В ее уголке гостиной нашли свое пристанище мольберт, ноты и буклеты курсов актерского мастерства; в ее дневнике были рассыпаны по страницам имена студентов, приезжих по обмену, аспирантов и молодых профессоров. Она порхала от одного короткого, но неизменно приятного романа к другому, нередко забывая прекратить предыдущий, и искренне не понимала, что же такого дурного делает. Милая Гретхен любила сладкое головокружение, волнующие хлопоты перед свиданием, ланчи в уютной кофейной, благоухающие букеты и подаренные духи в маленьких флакончиках. Если бы кто-то из ее друзей был знаком с поэзией Серебряного века (впрочем, не все потеряно – романов со студентами с кафедры иностранной литературы у нее просто еще не было), то непременно обнаружил бы знакомый образ в известных строчках:
    Легкомысленности милый гений
    Как с тобою дышится легко!






    У Маргариты было доброе сердце, красота бабочки и ее же короткая память.

  15. #14
    Мэриан
    Гость
    Однажды Мюллер придумал замечательный способ узнать, какой же все-таки Штирлиц национальности. Он решил пригласить его в гости и понаблюдать, как тот уйдет: если не попрощавшись, значит, англичанин. Если выпив все спиртное, перебив посуду и совратив хозяйку - русский, если найдя и съев все сало - украинец. Но когда Штирлиц вообще не ушел, а стал жить у Мюллера, постепенно перетаскав к нему свои вещи, группенфюрер наконец догадался, что Штирлиц - еврей.
    (Анекдот)

    Среди длинной и пестрой череды поклонников Маргариты со временем выделился один примечательный молодой человек со звучным именем сэр Фрэнсис Ворзингтон. И сама Маргарита, и ее семья удивлялись тому, что подобного колоритного персонажа можно было встретить за две тысячи миль от тенистых оксфордских аллей. Вероятно, причина крылась в том, что администрация и деканат Оксфорда, ожидая оплаты за семестр, никак не желали удовольствоваться пространным описанием трудностей и данным словом чести.
    Сэр Фрэнсис отдаленно походил на Байрона и некоторых его героев, имел вытянутое бледное лицо, черные «баки», худощавую фигуру и маленькие, какие-то истощенные руки. Больше всего он боялся окончательного разорения своей семьи.

    Большую часть своих школьных лет он провел на полном пансионе в Итоне, знал латынь, умел играть в крокет и в соккер и неплохо держался в седле, однако к молодым девушкам относился с опаской.
    Каким образом Гретхен удалось завоевать его внимание – бог весть. Возможно, сыграло роль ее упорство и обаяние, возможно – сладкие духи и золотые косы.

    Фрэнсиса она находила бесконечно трогательным, часто проводила с ним время – больше из любопытства – жалела и помогала, чем могла. Он был ей симпатичен, однако от чужих ухаживаний она отказываться не собиралась, Ее старшая сестра не раз удивленно поднимала брови, обнаружив в почтовом ящике открытку-валентинку или записку с импровизированными стихами.



    В остальном же жизнь текла на удивление спокойно, даже монотонно – в учебе, подготовках к бесконечным, казалось, экзаменам, редких выездах «в свет». Разве что один раз, выходя из клуба любителей средневековой литературы, Лора стала свидетельницей драки двух светящихся кошек, очевидно, сбежавших из радиационного отсека лаборатории.

    Однажды она же обнаружила вечером дома Фриду, сосредоточенно погрузившуюся в свои учебники и громоздкую тетрадь для конспектов. Правда, тетрадь эта служила для конспектов только номинально, ибо с другого ее конца хозяйка делала наметки к курсовым, а, так как с начала учебного года прошло немало времени, Фрида не раз успела запутаться, записать не то и не туда и в конце концов махнула рукой на организацию и стала использовать толстую тетрадь «для разнообразных целей».

    Увидев подругу, она улыбнулась, как бы извиняясь.
    - Понимаешь, в моем общежитии совершенно невозможно заниматься – все так галдят, а в гостиную какой-то добрый человек недавно купил магнитофон, чтоб свинья с тремя поросятами по его двору прошла… ты не против, если я буду время от времени заниматься у вас?
    Лора, разумеется, была не против. Через какое-то время последовала просьба о разрешении хранить у них дома кое-какие учебники, потому что их слишком тяжело каждый раз везти через весь городок. А – раз такое дело – то, может быть, и старый шкаф Фриды может занять свое место в гостиной? Просто чтобы Эйберхартам не пришлось забивать ее книгами свои полки.
    Увидев загорелую студентку, увлеченно гоняющей с мячом по их недавно оборудованной баскетбольной площадке, Лорелей уже не удивилась.

    Готфрид отнесся ко всем этим инициативам даже с некоторым энтузиазмом, и теперь каждый вечер они с Фридой проводили в упоении друг другом, чистым знанием и конспектами выступлений Муссолини.

    - Тебе не кажется странным, что он так рвется помогать ей с уроками? – спросила Маргарита свою сестру, числившуюся вместе с молодой еврейкой на кафедре политологии.
    - Гретхен, это еще более странно, чем ты думаешь, потому что он учится на экономическом.

    ***
    Маргарита, в свою очередь, зачастила в некую художественную студию, имевшую неброское название «Вдохновение». Ее участники порой организовывали не то спектакли, не то маскарады, одеваясь в сказочные костюмы.

    Они располагали очень неплохим оборудованием, проводили регулярные уроки и мастер-классы от приезжих специалистов.
    Маргариту уверяли наперебой, что у нее несомненный талант, следует лишь набить руку и уделить большее внимание технике и чистоте стиля.

    Гретхен не заставила себя долго уговаривать. Все вечера, свободные от учебы – следует заметить, что таких выдавалось немного – она посвящала искусству, причем вдохновение девушка искала порой в самых неожиданных местах, не говоря уже о компании.

    Готфрид выдерживал полноценное знакомство с приехавшими родственниками избранницы. Все прошло гораздо лучше, чем он ожидал –бабушка Ида весь вечер настороженно смотрела на одетого в черное кожаное пальто белокурого молодого человека с холодными голубыми глазами, зато сердобольная тетушка Рахиль откровенно сочувствовала его плотному учебному графику и необходимости жить вдали от семьи. Мать Фриды – как Готфрид назвал ее, «фрау Ревекка» - не уставала подкладывать ему то индейку собственного приготовления, то рыбу-фиш, и попутно расспрашивать его о родителях, сестрах, делах в университете и планах на жизнь.
    Вечер прошел в атмосфере невероятного, даже слегка угрожающего дружелюбия, однако у Готфрида осталось смутное впечатление тяжелого перекрестного допроса.
    Пока Готфрид искал ответ на еврейский вопрос, а его сестра вращалась в богемных кругах, Лорелей переживала первую в жизни влюбленность.
    Молодой обладатель полосатой рубашки, растрепанной челки и «девчачьего» имени Эшли учился на факультете искусствоведения. Вернее, слово «учился» будет, пожалуй, слишком громким для обозначения его времяпрепровождения в университете. Имея неплохое состояние, живя на проценты от оставленного ему родителями огромного капитала, он посвящал свои дни коктейльным вечеринкам, прогулкам на яхте и красивым девушкам, к которым питал немалую слабость.
    С Лорелей он регулярно встречался в модной университетской кофейне, на втором этаже которой располагался зал для бильярда – где они, собственно, и сходились, как у барьера.



    Однажды, закончив очередную партию и глядя на волну прибывающих студентов, он заинтересованно скользнул взглядом по светлым волосам и ладной фигуре Лоры и предложил ей выпить чашечку арабики внизу. К арабике она всегда питала неослабевающую симпатию, и потому согласилась.
    Благодаря позднему вечеру, неудаче в сыгранной партии и нескольким каплям ликера в кофе Эшли повело на философствование. Он говорил, все распаляясь, о том, как, в сущности, бесцельна его жизнь; сетовал на то, что ему не к чему больше стремиться; предполагал, что завтра поедет на лодочную прогулку с симпатичной девушкой с его курса, но это будет, право, так пусто и так старо; цитировал Бодлера, лихорадочно вспоминая прочитанные строчки, и искоса поглядывал на собеседницу, ожидая влажного сочувственного взгляда.
    Реакции он дождался. Но не той, на которую надеялся.
    Фройляйн Эйберхарт в ответ тоже прочитала ему лекцию. В отличие от речи Эшли, в ней упоминались молодые бездельники, которые сами выдумывают себе проблемы; безвольные амебы, не желающие достигать ничего большего, чем счет в банке, загородный дом и машина не хуже, чем у соседа; профессии, которые можно было бы освоить и уголки мира, которые можно было бы посетить, имея в распоряжении его состояние; проблемы того же мира, в котором существуют голод, тропические болезни, контрабанда, сомалийские пираты и неонацисты. Излишне упоминать, что все вышеописанные малоприятные явления Лора собиралась побороть со временем – ну, или, по крайней мере, значительно этому поспособствовать.
    На следующий семинар по проблемам исчезающих видов животных Лора пришла с вяло сопротивляющимся молодым человеком.
    На следующую прогулку на яхте Эшли отправился с незнакомой его друзьям белокурой девушкой.
    Она сетовала на тесную юбку, засыпала всех вопросами о том, как называется та или иная деталь снастей. Расположившись на диване, попивая искристое шампанское в непривычном хрустальном бокале, глядя на безмятежный горизонт, Лорелей, прикрыв глаза, рассказывала о бедствиях, которые из-за военных действий терпят вьетнамские крестьяне.
    На яхту ее больше не приглашали, но походами к ней в гости Эшли никогда не пренебрегал, хоть и вздрагивал всякий раз при виде голых стен, старой газовой плиты и скрипучих ступеней.

    ***
    За одним из последних ужинов, глядя в покрасневшие от поздней подготовки к экзаменам глаза старшей сестры, Готфрид с присущей ему практичностью предложил объединить торжества.
    - Почему бы не отпраздновать наш выпуск в тот же вечер, что и наше обручение с Фридой?
    - А что, вы с Фридой обручились? – с живейшим интересом спросила до того не участвовавшая в беседе Маргарита.
    - Пока нет, но я собираюсь спросить ее в самое ближайшее время…
    Обеих удовлетворил этот туманный ответ, и разговор свернул в другое русло. В конце концов, надо было решить еще немало насущных проблем – куда вынести стол, какого шампанского закупить и сколько, стоит ли устраивать фейерверк или лучше не рисковать?
    Как оказалось позже, успокоились они зря – очевидно, вплоть до выпускного вечера «ближайшее время» так и не наступило.
    Праздник получился тихим, даже, можно сказать, кулуарным. Половину запланированных гостей пришлось вычеркнуть из списка, когда Гретхен то бледнея, то краснея, судорожно шептала, что вот этого приглашать не стоит, этого – тем более, а этих двоих теперь вообще в одной комнате оставлять нельзя – передерутся.
    Поэтому в результате на выпускной приехали родители Лоры, пара шапочных знакомых, польстившихся на шампанское, Фрида Шмулинсон, меланхоличный английский лорд (впрочем, не исключено, что он был баронетом), не сводивший трагичного взгляда с Гретхен, и забежавшая на запах колбасы местная собака Барон.
    Обернувшись и поняв, что, по материнскому выражению, «отступать нельзя – позади Берлин», Готфрид припал на колени перед недоумевающей Фридой и порывисто схватил ее за руку.

    Она ответила на его предложение растерянным согласием под одобрительный гул гостей, после чего кто-то предприимчивый предложил поднять тост за новоявленных жениха и невесту.

    Фейерверки Лоры оказались как нельзя кстати. После первой же запущенной ракеты на небе расцвели золотые звезды, после второй сверху пролился сверкающий алый дождь, а после третьей из соседнего дома прибежали спросить, где стреляют.

    Фрида, заметив новые лица, разумеется, не смогла удержаться от того, чтобы исполнить свой коронный танец во имя иорданских детей. Однако ее усилия пропали втуне, так как сэр Фрэнсис, очарованный игрой пламени, сидел у костра и размышлял о тщете всего сущего.

    Позже его увела предприимчивая Эрика – расспросить о его отношении к голландским живописцам семнадцатого века и планах касательно ее дочери.

    Никто не знает, что именно он ей сказал слегка заплетающимся языком, но она осталась довольна.
    На следующее утро в доме наблюдалась совсем иная картина. За окном занимался серый рассвет, Маргарита с синяками под глазами и растрепанными, но все же неизменными косами закрывала стойкий и неподдающийся чемодан, Лорелей проверяла в ванной, сильно ли ее брови обгорели после вчерашнего, Готфрид сердечно прощался с невестой.
    Государственный университет готовился распрощаться с тремя своими старательными студентами.

  16. #15
    Мэриан
    Гость
    Молодожены выпили здравура

    И к Мандосу в «Чертоги» укатили,

    Где свой медовый месяц отгуляли,

    Вернувшись с прибавлением в семье.

    Дома все шло своим чередом. Эрика с энтузиазмом осваивала скромные просторы разбитого в саду огорода, уже дававшего пышные всходы помидоров, картошки и экзотичного красного перца. На фруктовых деревьях наливались сочные плоды, красные яблоки словно просили их сорвать, а желтые крупные лимоны шли на прохладный лимонад, незаменимый этим жарким летом.





    Джон-Йоханн собирал свою научную коллекцию «интересных экземпляров», по привычке запрещая детям к ним подходить.


    Готфрид, не теряя времени, нашел себе место в какой-то конторе.

    Его рвение было вскоре отмечено, и на первую же выручку, сложив ее с доходами сестер и помощью от родителей, он потратил на обустройство просторной спальни и музыкального салона для будущей жены. Надо сказать, что у него не было никаких оснований считать, что Фрида увлекается музицированием, помимо упоминания о законченной ею в детстве музыкальной школе. Но разочаровывать брата не хотелось, тем более, что Маргарита с большим энтузиазмом отнеслась и к приобретению скрипки, и к покупке элегантного салонного рояля.



    Лорелей тем временем ввязалась в очередную авантюру, загоревшись желанием изобличить банду – вернее, как она ее значительно называла, разветвленную преступную группировку – занимавшуюся контрабандой пенициллина. Ее идея внедриться туда показалась безумной всем, кроме самой Лоры. Она была твердо уверена, что сможет, добьется своего, уцелеет, легко пробежав по канату над пропастью.

    Родись она в другую эпоху – наверняка бы шагала в рядах Уильяма Уоллеса, звала на баррикады парижских рабочих и требовала права голоса для женщин на американских площадях. Появись она на свет несколькими десятилетиями раньше – вступила бы в Сопротивление.
    Фрида направила всю свою энергию на подготовку к свадьбе - справедливости ради следует отметить, что больше всего усилий она приложила к подготовке застолья, предвидя визит своих родственников. Точное количество последних не мог назвать никто – создавалось ощущение, что авторы теории заговора были все-таки правы, и по всем уголкам планеты были стратегически расселены бесчисленные представители клана Шмулинсонов.


    Ни Готфриду, ни сестрам, ни будущей свекрови со свекром было никуда не деться от града ее вопросов. Девушка с удовольствием и любопытством осваивала обширный, но пока практически пустой сад и внушительный двухэтажный дом. Вопреки ожиданиям, музыкальный салон все же пришелся ей по вкусу.



    Маргарита тем временем продолжала кружить головы соседским юношам, произведя своим приездом сенсацию в дремотном болоте зеленого пригорода.

    На самом деле, семейство Эйберхартов нарушало покойное течение здешней жизни довольно часто, и теперь большинство знакомых глядело не с осуждением, но с жадным любопытством на таинственные затемненные окна их дома.
    Юная и блестящая, Гретхен удивительно рано – даже, пожалуй, преждевременно – поняла, как эфемерна и недолговечна ее красота. Умом осознавая, что впереди у нее еще много лет успеха, в душе она дрожала от страха и глубокой ночью тихонько молилась подаренному «мадам Розой» достопамятному талисману.

    На свадьбе Фриды и Готфрида она не преминула приглядеться к одному из гостей, с которым и пила шампанское где-то на задворках цветущего сада до глубокой ночи.
    Невеста была одета в довольное простое, но элегантное платье в античном вкусе, отвергнув все рюши и кружева.

    Ее родители, тети, дядья и все гости, чье родство она определить затруднялась, хором желали молодой чете счастья, по поводу и без повода поднимали бокалы, хвалили кулинарное мастерство хозяйки (Эрика и ее дочери скромно опускали глаза, мысленно благодаря расторопность местного ресторана). Рейнские вина лились рекой, благодаря чему языковой барьер и все недоразумения между приглашенными со стороны невесты и гостями со стороны семьи жениха таяли, как мороженое в чае.
    Досидевшись до раннего утра, оставшиеся на ногах гости шумно благодарили хозяев, порывались обнять новобрачную или дружески хлопнуть по плечу Готфрида, торжественно угрожали приехать еще.

    А на следующее утро молодая пара отбыла в свадебное путешествие в Бад-Ишль. От греха подальше.
    После шумного праздника они отсыпались во время заокеанского перелета.
    Следует сказать, что лощеные курортные городки, чинная публика и шелест утренних газет надоели обоим довольно быстро. Молодожены приняли решение перебраться немного выше в горы – туда, где, ближе сверкающим вершинам Альп, разбросаны полузабытые деревушки, обособленно стоят хостелы для лыжников и альпинистов, по горным ущельям стелется туман, растут эдельвейсы и скачут горные козлы.
    Там они отдыхали в тишине и проводили время в свое удовольствие – Фрида упражнялась в метании топора, насвистывая Вагнера, Готфрид ловил в прохладных и чистых горных озерах блестящую радужную форель.




    Также они грелись у костра, завтракали гречневыми оладьями в местном кафе, дремали у камина там же, любовались местной флорой и спасались бегом по пересеченной от местной фауны.









    Пока молодожены наслаждались отдыхом, горной природой и обществом друг друга, Лорелей балансировала на грани жизни и смерти. Благодаря находчивости, а частично – и удаче, она все же удержалась на своей канатной дороге и сумела повернуть все так, что даже получила от «начальства» награду за усердие. Но никогда Лора еще не была так близка к провалу.







Страница 1 из 4 1234 ПоследняяПоследняя

Похожие темы

  1. Legacy Challenge: Династия Нью
    от Танеми в разделе The Sims 3: Challenges - Династии
    Ответов: 249
    Последнее сообщение: 04.04.2013, 13:23
  2. Legacy Challenge: Династия Пух
    от Hmymm в разделе The Sims 2: Challenges - Династии
    Ответов: 183
    Последнее сообщение: 08.03.2012, 01:01
  3. Legacy Challenge: Династия Учиха
    от Regina Night в разделе The Sims 2: Challenges - Династии
    Ответов: 54
    Последнее сообщение: 18.08.2010, 09:27
  4. Legacy Challenge Apocalypse: Династия Кон-Чен-Ир
    от Old_Nik в разделе The Sims 2: Challenges - Апокалипсис
    Ответов: 76
    Последнее сообщение: 28.02.2009, 21:07
  5. Legacy Challenge: Династия Рич
    от _Alena_ в разделе The Sims 2: Challenges - Династии
    Ответов: 134
    Последнее сообщение: 15.03.2008, 23:28

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •