– Извини меня…
– Папа, прости, пожалуйста!..
– Ну пожалуйста, прости, что я сделал не так? Папа! Ну скажи мне… пожалуйста…
Ты унижаешься и просишь. Умоляешь хотя бы о капле сочувствия и понимания, и твоё желание встать на колени перед человеком, кто дал тебе жизнь, велико. Молчание, бесполезно-равнодушное, в ответ, и тебя, ещё ребёнка, окружают недомолвки и жирные насекомые взрослых людей. Людей, которые в твоем ви́дении знают, чего хотят, а ты, глупый и недоразвитый, только путаешься под их ботинками и туфлями большого размера.
– Папа, прости меня… скажи, что я не так сделал, я все исправлю. Пап, пожалуйста, не молчи так…
Не шепчи, Марико, взрослые люди тебя не слышат, взрослые люди думают о сексе и работе. Они думают о деньгах, которые помогут им прожить, и о наслаждении, которое они иногда получают. Ты – побочный эффект этого наслаждения. И оставили тебя только потому, что подпольная работа приносит денежные плоды, на которые тебя можно прокормить.
Привязанный кровным родством, ты следуешь за отцом из комнаты в комнату, тёмно-серый цвет стен сменяет тёмно-зеленый, грудная клетка болит оттого, что ты хочешь сдержать солёные капли души, но ты терпишь, потому что надеешься: отец не решит, что ты просто слезами решил вымолить прощение за проступок.
Ты хочешь понять.
Что ты сделал такое, что родной человек игнорирует, обходит тебя в узком коридоре квартиры. Не встречается взглядом.
– Пап-па…
Ты почти задыхаешься, повторяя и повторяя волшебные слова.
“Папа, папа, папа, я так больше не могу… Не надо так молчать! Прости меня, заговори со мной снова, пап, папа!”
Это молчащий человек выше тебя на три головы, раньше ты прыгал ему на шею, когда он приходил с работы, а отец крепко жал тебе руку, скрывая твои хрупкие детские пальцы в широкой ладони. Тогда ты был ребёнком еще больше, чем сейчас.
А ныне… ты с трудом борешься с собой, чтобы не начать умолять и реветь, потому что отчаялся, так внезапно отвергнутый и отброшенный прочь.
Однажды в ссоре ты ударил отца: занёс руку, кончики пальцев процарапали воздух, но в ударе ты испугался, и пощечина вышла смазанной, ладонь вяло прошлась по щеке родителя. Ты стоял, они сидел перед тобой. Ты был обижен и напуган, а он промолчал.
Но это было давно. И тогда отец смотрел на тебя.
Вскоре у тебя появился брат. Когда родителей нет дома, ты ухаживаешь за ним. Запах маленького ребенка кажется тебе неприятным, слишком сладким. Таким приторным, словно он сделан из мягких конфет. Но тебе любопытно, хочется, чтобы он поскорее вырос и перестал быть таким мягкотелым. Ты собираешься подружиться с ним.
…
Мать лежит на кровати, от нее пахнет алкоголем, и вначале ты не знаешь, что делать, потому что первый раз в жизни видишь ее такой. Пытаясь уложить ее удобнее, получаешь новый опыт: пьяные люди очень тяжелые. Даже женщины.
– Косички… – мать глупо улыбается и хватает тебя за волосы. За кольца цепляются несколько волосинок, ты чувствуешь, как корни едва не выдергиваются из кожи.
Аккуратно выпутываешь руки матери из своих волос, она еще немного говорит, а потом отворачивается, чтобы уснуть.
…
– Прости меня.
Мысли ввинчиваются друг в друга, истекают влажной солью, что щиплет глаза, однако ты сжимаешь зубы и глубоко вдыхаешь. Ты так долго стоишь перед отцом, у тебя в теле дикий панический вихрь, безобразно коверкающий сознание, а вокруг – застоявшаяся тишина, которой, как холодной землей, можно зарывать могилы. Столь резкий контраст душит и рвёт, ты считаешься выпавшим из оболочки мира. В смятении борешься, мечешься между любовью по умолчанию и верным чувством достоинства.
Ты любишь их. Ты веришь им.
Ты любишь их. Ты веришь в них.
Ты любишь их.
Ты любишь их…
И ты, ребёнок, готов унижаться и ходить по разлагающимся насекомым, только чтобы мать и отец тоже любили тебя.
Читать дальше...Техническое отступление: увы, скринов мало. Фамилия Марико - Sessumeru, но он часть истории не своей семьи.
К тому же с такой фамилией у меня в городе никого не осталось, поперебрачились, поумирали.