28.01.1963
Род. в Москве в семье служащих. Окончила ф-т русского языка и литературы Московского заочного пед. ин-та (1986). Работала старшей пионервожатой (1980-83), учителем (1983-87) в школе, руководителем литературно-музыкального коллектива при Дворце культуры "Энергетик" (1987-89).
Печатается как поэт с 1985: альм. "Поэзия". Автор кн. стихов: Личные трудности. М., РИФ "Рой", 1994; Детский мир. М., "Х.Г.С", 1996. Печатает стихи в ж-лах "Знамя" (1989, № 3; 1993, № 1), "НМ" (1995, № 9; 1996, № 1), "ДН" (1989, № 3; 1997, № 6), "Огонек" (1990, № 10). Стихи К. переводились на немецкий язык.
Член СП СССР (1989).
Стипендиат Пушкинской премии фонда А.Тепфера (1996).
-------------------
* * *
Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается с мужем,
уж тот не намерен, конечно,
с любовником тайно бежать.
Иначе зачем тратить сахар,
и так ведь с любовником сладко,
к тому же в дому его тесно
и негде варенье держать.
Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается долго,
во всяком уж случае зиму
намерен пере-зимовать.
Иначе зачем ему это
и ведь не из чувства же долга
он гробит короткое лето
на то, чтобы пенки снимать.
Кто варит варенье в июле
в чаду на расплавленной кухне,
уж тот не уедет на Запад
и в Штаты не купит билет,
тот будет по мертвым сугробам
ползти на смородинный запах...
Кто варит варенье в России,
тот знает, что выхода нет.
* * *
Юрию Ряшенцеву
Если поезд ушел, надо как-нибудь жить на вокзале:
в туалете, в буфете, под фикусом пыльным, у касс,
ибо нам небеса это место и век навязали,
как вовек полагалось верхам: не спросивши у нас.
Надо ставить заплатки на платья и ставить палатки,
разводить не руками, а кур, хризантемы, костры,
и Писанье читать, и держать свою душу в порядке,
и уехать хотеть за троих, то есть как три сестры.
И кругами ходить, как в тюрьме, по сквозному перрону, –
и понять, и проклясть, и смириться, и все расхотеть,
и без зависти белой смотреть на дуреху ворону,
что могла б и в Верону на собственных двух улететь.
И на этом участке планеты дожить до рассвета,
и найти себе место под крышей и солнцем в виду
раскуроченных урн, и дожить до весны и до лета,
и в тетрадку писать, и не тронуться в этом аду.
И стоять на своем, и пустить в это месиво корни,
и врасти, а потом зацвести и налиться плодом,
ибо поезд ушел в небеса и свистки его горни,
но остался вокзал, на котором написано: “Дом”.
* * *
...Чем глотать блевотину газет,
лучше ух на улицу глазеть,
где афиши, очередь, ворона, –
да читать про кесаря Нерона,
ибо мы – по сути – тот же Рим:
м у нас имперские пороки,
и у нас распятые пророки,
вот и мы однажды погорим.
Лучше ух предаться жизни частной
и вязать сородичам носки:
здесь иное качество тоски.
Мне ж не все равно, где быть несчастной.
Лучше ух слоняться в затрапезе и,
делая мужчине бутерброд,
понимать, что ЭТО – жанр поэзии,
что мужчина – он и есть народ.
*
Рай - это так недалеко...
Там пьют парное молоко,
Там суп с тушенкою едят
и с Данте за полночь сидят.
Там столько солнца и дождей,
что вечно алы были маки:
рай - это там, где нет людей,
а только дети и собаки.
*
В моей бестрепетной отчизне,
как труп, разъятой на куски,
стихи спасли меня от жизни,
от русской водки и тоски
Как беженку из ближней дали,
меня пустивши на постой,
стихи мне отчим домом стали,
колодцем,
крышею,
звездой...
Как кесарево - тем, кто в силе,
как Богово - наоборот,
стихи, не заменив России,
мне дали этот свет - и тот.
*
Цвела картошка у сарая
лиловым, белым, голубым...
Я в детстве так боялась рая,
где будешь ты любим любым
и устремят родные души
к тебе несметные стопы, -
я пряталась на старой груше...
...Я и теперь боюсь толпы.
*
А снег пошел без проволочек,
тяжелый, он летел легко:
так легок стопудовый летчик
на небесах, так между строчек
легко бумаги молоко.
Но я-то знала, чем он платит
за этот высший пилотаж,
за этот вертикальный катет,
и я кричала снегу : "Хватит!.."
Но он пошел, как входят в раж.
Как входят в толщи атмосферы,
откуда нет пути назад,
в судьбу как входят, кроме веры,
безо всего. Себя на скверы
кроша, чтоб стал вишневый сад.
*
Электричка спешит в Москву...
Я давно ни о чем не плачу:
Это дождь.
Разве я живу?
Я здесь просто снимаю дачу.
Я тащу на себе свой быт
этим вывороченным проселком,
где убит ты иль не убит,
ты и сам-то не знаешь толком.
Я-то ладно, я все ж поэт,
я не зря хоть здесь умираю...
Конца края России нет
и в ней каждый бредет по краю.
*
Это в Токио с неба летят лепестки хризантемы,
а у нас, словно розга, сечет ледяная лузга:
это наша зима, это вечная русская тема,
это русская смерть, до которой четыре шага.
Это в парках дубы, толстомясые, как баобабы,
ибо снег - это мерзлое мясо на русских костях.
Это в каждом дворе задубелые снежные бабы,
что пасут мелюзгу да мужей-недоумков костят.
Это все мы, погрязшие в русском быту, словно в блуде,
ибо: кто всех сильнее на свете? Не мучайтесь! Быт.
И спешат по бульварам обычные снежные люди:
кто в детсад, кто в госстрах, кто в бессмертье, а кто в Массолит.
Это органы зренья и духа залеплены ватой:
продираем глаза, прорубаем в Отчизну окно.
Только как разобраться, кто самый из нас виноватый,
если белая наша Россия - сплошное пятно.
*
А любовь - это руки. И чуть голова.
Авгиевы конюшни.
Я любила тебя, засучив рукава
и подол подоткнувши.
А любовь - добыванье металла из руд,
разбивание сквера...
Добровольный,
пожизненный,
каторжный труд:
золотая галера.