Форум
Блоги
Что нового?
Это начало моей новой повести, начало первой её главы, вернее. Это, кстати, не об обычной жизни, ага - как можно было бы подумать из этого самого начала.
Однажды родится человек,
чья душа не будет единой.
И ему предстоит спасти
не мир, лишь самое себя.
Глава 1. Начало конца и просто начало.
Люблю застёжки-молнии! Особенно я люблю, когда они заедают! Ой, как люблю! Просто самая большая моя любовь!
По прошествии определённого времени, которое потребовалось на борьбу с упрямо нежелающим сдаваться замком, в сумку первоочерёдно полетел диск, оказавшийся, естественно тут же, под рукой. Вернее, коробка от диска – сам он находился вне неё. Как и всё последнее время, впрочем. Вслед за коробкой немедленно, не заставляя себя ждать, отправились тонкие и не очень тетрадки с весёленькими рисунками моего авторского исполнения, несколько книжек, в их числе что-то по скандинавской и египетской мифологии, народам Африки и тайнам кораблей-призраков (несмотря на наличие «соответствующей литературы» я, к своему стыду, каким-то боком знала только о «Марии-Селесте»), пара шерстяных носков, любимый, хотя уже старенький и немного затёртый свитер, немного дырявое пончо, привезённое откуда-то бабушкой*, сабо и что-то бесформенное, но всё же напоминающее, что в лучшие времена оно, вот тебе крест, было сомбреро. После минуты размышлений туда же была послана коробка шоколадок, собранных посредством большого моего упрямства. Да, когда мне было грустно, я направлялась в магазин и приобретала большую шоколадку с намерением сожрать её вместе с обёрткой, как только скроюсь от глаз хоть сколько-то приличных людей. Но почему-то, когда я просто выходила из дома, мне сразу же становилось гораздо лучше. Шоколад становился вроде как и не нужен – но с тем самым качеством осла я всё же доходила до места, где можно было отыскать этот необходимый продукт и приобретала его. Дома я клала его в коробку с такими же шоколадками и забывала обо всём – и о сладком, и о коробке - до следующего раза, когда нужно было уже купленный десерт спрятать куда-нибудь «до потом».
Бросила взгляд на глупую розовую вазу никудышной извилистой формы с совершенно не вписывающимся никуда цветочком – даже не, как полагается, спереди, посередине, а где-то ближе к горлышку. Она была мне подарена когда-то давным-давно каким-то далёким-предалёким родственником. Ещё когда я отселялась от родителей, уехавших в страну, названия которой мне никто не посчитал нужным сообщить, а я, в свою очередь, не посчитала нужным спрашивать и выяснять, ещё тогда я не выбросила её. Хотя именно это мне настойчиво советовала мать – забавно, но это был последний её материнский совет. Она никому не нравилась кроме, вероятно, того родственника, имени которого я даже не помню. Зато помнила, как он передо мной распинался, надувшись от гордости, словно вручал, по меньшей мере, нобелевскую премию вкупе с незначительной добавкой вроде всяких Оскаров. Мне никогда не хватало духу просто разбить её или хотя бы отнести на помойку – особенно когда я вспоминала довольство этого родственничка, улыбку на его лице, судя по которой он дарил мне мир.
Очень, очень хотелось взять с собой вазу. В надежде на то, что она, сволочь, таки расколется сама по себе где-нибудь в пути.
Сделать себе внушение не получилось. Пришлось почти жалобно вздохнуть и отвернуться от искусительницы.
Я спешно собирала вещи. В конце концов, мне ещё столько предстояло сделать…
Хотя я даже ещё не подозревала, что именно.
В наушниках, идущих прямо от сиди-плэйера с тем самым диском из пустой коробки, нашёптывал под чёткую, от начала и до конца выверенную по нотам игру гитары и удары в тарелки, не беспорядочные, а точно к месту, отчётливую, не заглушаемую голосом мелодию какой-то неизвестный мне певец. Тьфу. Что же я такое говорю? Теперь уже очень даже известный.
Another world without God’s bless
Another life with us
Another thing to be in mess
Another myth in last
In world of crooked filthy justice,
Where rules have not to know or read.
You can wear crown or dirty tatters,
But henceforth you stuck fast in it.
Here money can buy all but truth and trust.
Brat, there haven’t so much gold on Earth.
And, also, have truth there? May be, must.
Are you can find it? There have a worth.
Я очень сильно сомневалась, что «это» могли слушать мои сёстры по филологическому факультету, хоть одна из них. И, если уж быть честной до конца, тогда приобрела диск только по этой причине.
Да… они всегда считали меня странной. С самого начала и до самого конца. Девушки, ходившие со мной на одни занятия, на первой же нашей встрече испуганно тыкали в меня пальцами и что-то шептали. Понять причин их внезапного беспокойства я тогда так и не сумела – в самом деле, не может же человек бояться серого полосатого костюма, состоящего из брюк и жилетки, белой кофты с воротником, тонкой серебряной цепочки на шее, стриженных «под мальчика» чёрных волос, короткого, но острого носа и идиотски-серых глаз. Если, конечно, он не психопат-параноик особой разновидности. И даже «девочек» в ярких тонов набедренных повязках, в блузках с тремя оторванными пуговицами сверху и почти всеми (число их зависит только от общего их количества на блузке) - снизу, в ядовито-зелёных кожаных куртках, с кучей всяких блескушек, с кричащим макияжем, иногда воссоздающим выражение лица покойника, с «экстравагантными» причёсками, напоминающими больше всего жестокую борьбу скромной кучки соломы и чёрной (как вариант: любой другой цвет) проволоки**… Да. Даже таких людей это вряд ли напугало.
Теперь я, кажется, начала понимать – я была… я есть человек, который слишком уж непохож на них – и они хорошо это чувствовали. Зверь же чувствует своих сородичей, свою добычу и тех, для кого он сам добыча – так и они чувствовали, что я не их добыча. И не сородич. Они чувствовали это всей своей кожей, каждой её клеточкой – с того же момента, как они увидели меня, какие-то их неуловимые, неизученные даже самыми всезнающими рецепторы сообщили им эту информацию.
Для них, для тех, кто не способен осознать более сложных структур человеческого общества и людей, соответственно, оставался лишь один вариант, если два отпадали – и, видимо, этот, оставшийся, не приводил их в восторг. Скорее даже совсем наоборот.
На самом деле я просто не принадлежала к ним вообще – мы существовали в разных пространствам, мы жили в разных мирах, мы дышали разным воздухом, мы по-разному понимали одни и те же слова, книги, фильмы.
С тех самых пор, как я впервые открыла для себя эту боязнь, не разбираясь ещё в её причинах, я, подчиняясь каким-то странным порывам, начала стремиться увеличить пропасть между нами. Я начала одеваться во всё чёрное – и выглядела примерно, как весёлая вдовушка, которой не терпится как следует поразвлечься, когда этот сволочной, испоганивший всю молодость муж наконец-то отбросил коньки, но которая при всём при том хочет быть порядочной женщиной в глазах окружающих и потому соблюсти приличья. Без них я бы не углядела в моей одежде ничего страшного без их помощи. Для достижения дополнительного эффекта на всех моих тетрадях, подобранных по самой отвратительной обложке, и всяких там листочках красовались произведения моего великого художественного таланта – самая некрасивая гадость, которую я вообще могла себе представить. Чтобы уж совсем ни у кого не осталось сомнений в моём сумасшествии – с их точки зрения, конечно - я в их присутствии начинала бормотать себе под нос что-то неразличимое, как заправская знахарка – и с таким выражением, что мне самой так и хотелось предложить им скинуться на зарплату нищему артисту. Если кто-то имел глупость ко мне обратиться с каким-либо вопросом, я невероятно громким и пронзительным голосом, которому позавидовала бы любая банши, верещала подобранные заранее цитаты из некоторых книг Кинга, Кафки, Гёссе, Эдгара Алана По и им подобных или неподобных товарищей. Даже из некоторых третьесортных детективчиков. В мой цитатник попадали многие фразы, более-менее подходившие к ситуации – всё же орать во всё горло историю курочки Рябы было несколько не к месту, верно? Ещё и напевая себе под нос особо весёлые моменты из разных песен, в большинстве неизвестных для людей их кругозора, кроме, пожалуй, обычного в моём обиходе четырёхстрочного куска «Пятнадцать человек на сундук мертвеца…», что было моей большой любовью***, я действительно добилась того, что мои соученицы меня вскоре начали – и даже привыкли - за милю обходить по стенке.
Ещё было кое-что - сущая мелочь, но приятно. На лекциях или занятиях, когда кому-то против воли всё же приходилось сидеть рядом, ибо освободить всё пространство кругом меня было нереально даже в самых больших аудиториях, я удостаивалась таких косых взглядов… Это было нечто. Даже человек, желавший молодожёнам «земли пухом» на огромном банкете по сему радостному случаю, когда зал полон счастливых родственников (невестиных – естественно, потому что наконец-то избавились, а жениховских – поскольку не им теперь заботиться, где он шляется по ночам) не дожидаясь даже сравнения со мной, которое бы его просто опозорило, мог смело идти вешаться от недостатка внимания.
И, главное – всё это меня ужасно забавляло. Ведь их страх был настолько естественным, насколько вообще могут быть естественны человеческие эмоции – по отношению ко мне, существу, которое не обидит слепого, глухого, немого и совершенно парализованного директора института такие чувства
Причём, такое интересное отношение ко мне наблюдалось только у девушек – парни меня явно не боялись и уж точно ни за кого не принимали – ни за жертву, ни за охотника. Сомневаюсь даже, что они вообще подозревали о страхах в отношении ко мне. Особых симпатий они ко мне не проявляли тоже, но мои наряды явно вызывали у них только некий занятный интерес, как и художественные наброски, на деле к художеству имевшие отношение, только если смотреть только на два первых слога. А всякая бессмысленная, по сути, болтовня – если я к ним с ней всё же обращалась – порождала точь-в-точь похожее на моё веселье. Музыка – в некоторых случаях, к сожалению, только «Музыка» В Кавычках - их практически не волновала. Да что там не волновала - им, казалось, было всё равно, напевают под ухом мелодию похоронного марша**** или какую-нибудь из песенок Кати Лель. В общем-то, они много могли смеяться надо мной, что я им всегда «великодушно» прощала.
Собственно, частично именно ради однокурсниц я и «пошла на дело». То есть купила несчастный диск. И спасибо им за это огромное!
Дело было в далёком от центра подземном переходе, где я оказалась по дурацкому повелению с первого же взгляда невзлюбившей меня препода. То было распоряжение непременно к послезавтру привезти ей какую-то допотопную програмульку, о коей я раньше и не слышала, под Dos, во что бы то ни стало – на диске, с угрозой в обязательном порядке приписать мне кучу противозаконных действий и послать на все четыре стороны. Дело осложнялось тем, что муж её был деканом, что существенно упрощало процедуру посылания. Естественно, она и знать не желала, что такой диск ну никак и нигде в принципе не отыщешь, ей просто возьми да положи.
После часового спора, начавшегося, прошу заметить, в одиннадцать pm зимнего дня – она самым наглым образом отловила меня на улице, где я в сей поздний час находилась, ибо кушать очень хотелось, а о причинах её ночных гуляний я и по сей день не догадалась… так вот, после спора, в котором эта жирная корова просто лбом и всем тем, что-у-неё-там-на-лбу упёрлась – либо диск, либо прощай, учёба, мне пришлось-таки подчиниться грубой силе. Я знала, что эта габаритная бабища выбрала именно меня (если на время позабыть о её ненависти ко мне) из-за некоторой моей тогдашней мягкотелости – я не умела прямо отказывать. Правда, наверное, сыграло свою – причём, скорее всего даже главную - роль в моём решении и то обстоятельство, что мне очень хотелось просто треснуть ей по башке авоськой, наесться и рухнуть на кровать.
Заверив её таки в чистоте моих намерений притащить ей требуемую програмульку и получив снисходительное благословление на пропуск лекций, которое, в общем-то, и не требовалось, я кое-как дотащилась домой – благо, идти было недолго – с десятой попытки вставила ключ в дверь, и плюхнулась на кухонный стул. То, что этот ненадёжный гад таки перевернулся – оказалось потом, что у него какие-то неприятности с ножкой – может, тараканы понадкусывали - совсем не улучшило мне настроение. Отругав самыми цензурными и тихими ругательствами в моём словаре – будьте уверены, всего лишь из боязни перебудить соседей и навлечь на себя их гнев – говорю же, я была весьма мягкотелой - проклятый стул и так и не дождавшись от него ответа – наверное, поганец всё же наконец испугался или устыдился - я наскоро сжевала не-помню-что с не-помню-чем. А потом наконец-то – единственное стоящее событие этого дня - добралась до милой, чудесной, мягкой кровати и, даже не раздеваясь, упала на неё и мгновенно уснула мёртвым сном.
Утром я проснулась в шесть часов. Вставать, естественно, не было ни малейшего желания даже в самых извращённых моих мечтах, но, поворочавшись в кровати, заснуть я так и не сумела. По закону подлости именно в тот день, когда я назло всем преподам и институтам решила проспать подольше, мне пришлось вскакивать ни свет, ни заря. Ибо с таким отвратительным настроением и не менее отвратительной не-сонливости даже валяться в тёплой и мягкой постели уже не хотелось.
Наспех нацепив на себя достаточно одежды, дабы не стыдно было оказаться рядом с хоть сколько-нибудь разумными существами в зимнее время, я нерешительным жестом подхватила ключи, благодаря бога, что вспомнила о них. С великой жалостью обогретой уличной собаки, добровольно отправляющейся на мыло, окинув взглядом свою скромную, но очень уютную двухкомнатную квартирку, я взмолилась, прося того же бога позволить мне вспомнить срочное дело, по которому мне придётся весь день просидеть дома. Минуты три я простояла в самой дурацкой позе, какую только смогла принять, надеясь, что бог таки смилостивится над идиоткой, но ничего так и не снизошло ко мне. Смирившись со своей тяжкой долей, я вышла из квартиры, в отместку непонятно кому громко хлопнув дверью,
Программулины, понятное дело, нигде поблизости не оказалось – продавцы либо вежливо разводили руками, либо начинали совершенно невежливо хохотать и показывать на меня пальцем своим друзьям, дабы те присоединялись к веселью. В результате мне пришлось таскаться по всё более и более удалённым точкам продажи. Наконец, оказавшись уже на краю города зимой, в десять часов вечера, я решила отправиться домой и послать надоедливую преподшу вместе с институтом куда подальше. Спустившись в ближайший подземный переход в поисках хоть какой-нибудь, пусть самой завалящей, пищи для устроившего целый концерт желудка, я наткнулась на дисковую распродажу. Наткнулась, и ещё минут по меньшей мере пять улучшала чистоту почти-что-улиц собственной челюстью. Продавец, видимо, съезжал с концами, потому как таких цен я ещё не видела ни на одной барахолке.
Ещё около часа меня от киоска отцепить не смогло бы ничто, даже мини-версия гибели Помпеи прямо над моей головой. Диски лежали стопками на прилавке, поэтому чтобы что-то там найти, надо было рыться в них самостоятельно – продавец, казалось, даже понятия не имел, что у него есть. Сейчас меня и правда можно было испугаться – я даже пожалела (правда, пожалела-то я гораздо позже, ибо была тогда просто неспособна на это), что рядом не было никого из «институток» - в распахнутой дублёнке, вся раскрасневшаяся, без шапки, зато с волосами растрёпанными настолько, насколько это возможно, а главное – с горящими и глазами и совершенно диким выражением лица и дисками, дисками, дисками в цепких когтях. Растить ногти, просто так, для ничего, даже не крася их – это ещё одна моя маленькая страсть. Я, кажется, перестала выглядеть человеком (чего сама, как ни жаль, не могла проверить) – потому что люди кругом косились на меня ничуть не хуже моих «подруг». Сам продавец мялся с ноги на ногу и кидал на меня неодобрительные взгляды – ждал, пока я, дикое и опасное дискоедное животное, наконец-то уйду.
Но тогда на его желания мне было откровенно плевать – тем более, что я на него и внимания-то никакого не обращала. Я копалась во всём подряд всеми конечностями, которые сейчас не возьмусь пересчитать. Однако, даже находя нечто, вроде бы достойное внимания отрыла в одной из стопок с какими-то ярко-розовыми и явно попсовыми сборниками совершенно незнакомых мне песен настоящее чудо. О, это был не диск – это было что-то, что надо было видеть. В моих ушах запела самая настоящая ангельская музыка, и мне показалось, как часто и неправдоподобно говорят в книжках, что вот теперь-то и можно умереть.
Тогда я впервые поняла, насколько я всё-таки ненормальная.
Не знаю уже сейчас, что во мне вызвало такую эйфорию – возможно, это была просто радость за студенток, которым волей-волей придётся теперь это слушать, но это объяснение кажется странно-неправдоподобным. Какой-то частью, впрочем, да. Интуиция? Возможно. Если, конечно, допустить, что она у меня вообще когда-то была. Извращённое чувство прекрасного? Уже ближе, но всё-таки не совсем то, по-моему. Психопатия на почве врождённой шизофрении (что бы это ни было)? Скорее именно она.
Сама обложка, похоже, довёдшая меня до нирваны, изображала на себе прежде всего маловнятную, но от того не менее жуткую зубастую тварь, какой в природе, по-моему, и не существовало. Это было целиком закрашено чёрным цветом, видимо, дабы особенно шокирующими подробностями туши не устраивать сердечных приступов особо слабонервным. Впрочем, я не уверена, что это могло бы выглядеть ещё тошнотворней от оцветнения твари. Красавица имела при себе множество чёрных – имеется в виду «ещё черней, чем было» - дырок, являвшихся, наверное, при «нормальном» виде глазами. В комплект входил и, если-можно-так-сказать, ряд длинных и кривых зубов, некоторое, пожалуй, всё же ограниченное число конечностей и просто отростков, нужных для каких-то непонятных целей. А так же эта штука очень обильно истекала слюной (кроме всего прочего, что там, на картинке, лилось). С одного из огромных зубьев твари – по крайней мере, я искренне надеялась, что это всё же зуб – находившегося далеко вправо от твари, свисало нечто, весьма напоминающее какое-то подобие землянина, только шестирукое и настолько худое, что с него самого свисали складки кожи. Ещё одно такое существо частично торчало из, видимо, пасти (расположившейся, почему-то, рядом с одной из конечностей), художественно выпучивая глаза и строя гримасу великого ужаса. Парочка-троечка человекоподобных лежали под какими-то из, с вашего позволения, лап, как-то неестественно загнувшись пополам – или не совсем пополам. На заднем фоне зачем-то – в целях устрашения неустрашаемых уже готовым чудищем, что ли? - приткнулось подобие конструкции, на которой вешали тамплиеров с такими же шестирукими в не самых приятных позах.
Земля совершенно непонятного цвета заливалась чем-то не более понятным подозрительно красно-коричневого цвета – не считая ещё мутно-белой слюны, извергающейся из пасти чудища. А из всей этой полужидкой радости над чем-то, напоминающим голову твари, выливалось скачущее и такое же невнятное, как куколка на переднем плане, кроваво-красное «Inter Holy Grave»*****, что, как я позже поняла, и являлось названием группы. А вот названием альбома, похоже, были скромно притаившиеся в углу, под левой третьей лапой мелкие и непонятные какого-то грязного оттенка буквы, в которых, после долгого и тщательного осмотра, угадывалось-таки избитое в мире «Another World».
[ADDED=Kassandra]1099454254[/ADDED]
Когда я сумела взять себя в руки, то первым же делом пихнула ошалевшему от страха продавцу, который вдобавок тоже успел налюбоваться диском (я же говорила, что он и сам не подозревал, что там у него есть), в руки энную сумму денег, слепо нащупанную в кармане, наверняка не точно ту, что была указана. Однако бедняга так же слепо принял поданные деньги, даже не пытаясь их пересчитать. Несчастный! Никогда ещё не встречала продавца, который может принять деньги от покупателя, не проверив всё точно. Хотя, с виду всё-таки не было слишком похоже, что я его обделила – скорее уж всё получилось наоборот.
Но мне в тот момент было плевать на деньги, тем более, что, спрятав в сумку диск и кинув случайный взгляд на лишившуюся чуда витрину, я увидела то, что заставило бы меня второй раз протирать пол, если бы я к тому моменту уже не лишилась способности настолько бурно ощущать.
На той самой стопке, откуда я сняла свой диск вместе с кучкой розовых, теперь сверху красовалась болванка, на коей было подчерком, краше куриного, начертано: «Программы под ДОС»
* на самом деле существует это уже зашитое пончо и по сей день
** если что, то не принимайте в штыки, чисто образные… образы
*** правда! Я обожаю эту штуку! «…Пей, и дьявол тебя доведёт до конца…»)
**** моё любимое развлечение в школе – напеть похоронный марш. Окружающие всегда рады безмерно))
***** что-то вроде «закопать святой гроб». Ну, или «хоронить святую могилу», что отличается более правильным переводом и не самым правильным звучанием))
Ответить с цитированием