Моя последняя книга...

[Hullu]

Вопросик: я написала книгу. Вернее, пишу. Выкладываю для публики. Вопрос: надо дальше?!!!

[Hullu]

Ну ладно, я все равно пришпилю сюды продолжение и конец первой части. Которая, кстати говоря, так и называется - Предисловие. :books:

[Hullu]

Я, конечно, очень жду ответа... то есть отзывов...
Вот продолжение, попробую выложить просто так, без текстового документа. Но у меня его слишком много...
__
Глава 5.
Огонь медленно догорал. Хенкка подбросил хвороста в камин. Малыш спал, засунув в рот пальчик. Харт устроил его у себя на коленях и сидел теперь, рассматривая еще недооформившиеся черты лица младенца.
— А ведь я даже не знаю твоего имени, — тихо прошептал он малышу. — Как же тебя зовут? Быть может, никак… в любом случае, мне придется назвать тебя.
Он подумал над именем. Как можно назвать маленького мальчика? Хенкка вспомнил зачем-то свое детство. Когда-то и у него были друзья в этом Храме. Их имена он перебрал в памяти. Але, Яшка, Финкке… Все они ныне — будущие жрецы. Кроме одного. Янне был принесен в жертву, когда наступил страшный мор. В тот год многих детей убили.
Хенкка почти что обрадовался за друга, осознав, что смерть избавила того от страшных мучений совести — а может быть, и от страшных грехов. Кто знает, что стало бы с этим маленьким, вечно недовольным собой мальчишкой, с которым вместе они, бывало, бегали по двору и собирали камушки.
— А назову тебя я Янне, — произнес вслух харт. — Хорошее имя. И он бы обрадовался, если б знал…
Малыш открыл свои чудные глазки и загугукал. Что он имел в виду, Хенкка не понял, но, очевидно, ничего особенно важного. А потом глазки его снова закрылись во сне.
***
Весну Хенкка встретил все на том же посту хартов. Янне окреп и заметно поправился; харт научился поить его молоком, и у него это стало даже ловко получаться. Лето пришло быстро. Хенкка знал, что жрецы ожидают своих учеников с отчетом только по осени, потому не слишком переживал. Он исследовал окрестности и узнал, что неподалеку стоит маленькая деревушка, дворов пять, не больше. Ее жители привыкли к тому, что ученики жрецов редко у них бывают, а за зиму и вовсе позабыли о том, что на посту кто-то живет. Хенкку это радовало. Теперь он оказался предоставлен самому себе, и ему даже временами мнилось, что судьба охраняет его и Янне от бед.
Янне стал для молодого харта родным братом, совсем маленьким еще, но уже понимающим все. Хенкке разговаривать в этой глуши было не с кем, и он зачастую говорил с Янне, хоть малыш и не отвечал ему, он смеялся, — научился за прошедшие пять месяцев, — хватался ручонкой за подставленные пальцы Хенкки, гугукал. Хенкка к нему привык.
В общем-то, молодой харт понятия не имел о том, как воспитывать и растить мальчика. Однако Янне рос здоровым, самостоятельно научился в пять месяцев сидеть, движения его наконец-то стали скоординированными.
За все эти полгода Хенкка только один раз видел человека вблизи. И то, он вовремя успел спрятаться, залез на дерево, — человек шел по тропинке, и впереди него бежала собака. Она мельком взглянула на Хенкку, но тот уже настолько привык общаться с лесными зверями, что стоило ему тихонько щелкнуть пальцами, и собака побежала дальше, даже не гавкнув.
Делать парню было нечего, и он постоянно упражнялся с мечом. Постепенно выучился и всем трюкам, которые ему когда-либо показывал мастер Алу — и которые в Храме казались ему ненужными и глупыми. Летом пищу он себе и Янне, который научился уже есть кашку, потому что у него появилось целых три зуба, добывал в лесу. Охотиться Хенкка научился сам.
Сидя вечером у камина, Хенкка теперь часто думал о том, что осталось позади. Тогда, спасаясь от своры жрецов, он не думал о мастере Лайхо. А теперь лицо учителя часто представало перед ним, и Лайхо с укоризной качал головой. Ведь Хенкка нарушил его указание.
Часто в голову ему приходили мысли о том, что жертвоприношения в Храме все равно продолжаются. Вряд ли один мастер Лайхо смог прекратить это. Сам Эрик Адамс не оказался в силах искоренить зло, как он об этом писал. Но теперь Хенкке было гораздо легче. Он был далеко, он был свободен, как дикая птица, и никто за ним не охотился. Пока.
Осенью Хенкка ушел вместе со всеми вещами и Янне в лес. Он знал, что жрецы, обеспокоясь отсутствием отчета учеников, пошлют сюда кого-нибудь; если его обнаружат, ему несдобровать. И в особенности Янне — сбежавших из-под ножа жертв обычно не миловали. Это считалось очень плохим знаком, предвещающим как минимум смерть нескольких сот человек. А малыш только-только научился ходить.
Так оно и было. Рано утром, когда выпал первый снег, Хенкка вышел на опушку леса и увидел высокого человека в черном плаще верхом на лошади; человек спешился у поста хартов и зашел внутрь. Хенкка оставил там следы лесного волка; создавалась картина, что уже давно пятерых жрецов, роль костей которых играли кости медведей, убил взбесившийся волк. Вскоре Хенкка заметил со своего места наблюдения, как черный человек в ужасе вылетел из сторожки и запрыгнул на лошадь. Хенкка натянул тетиву самодельного лука и пустил стрелу, которая с точностью до волоска вонзилась в круп лошади. Лошадь взбрыкнула, уронив с себя не удержавшегося всадника, и ускакала вихрем в лес, истошно крича. Теперь жрецу приходилось идти пешком; это его значительно задержало бы, на что и рассчитывал Хенкка. Тем временем сам он бросился к Янне, мирно игравшему с камушками в пещере, где они основались, нагрузил Милку и еще двух лошадей, доставшихся от жрецов, вскочил наверх вместе с Янне и помчался на восток, еще дальше от того места, где провел столько дней.
Они, юноша-харт и совсем маленький ребенок, ехали долго. Путешествие их тянулось несколько дней, а затем Хенкка нашел подходящее прибежище. В самой чаще дикого леса, покрывшего некогда плодородные поля, они и остановились.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075143954[/date]:[/size]
***
Наступило жаркое лето. Солнце припекало; Хенкка напялил на голову с длинными рыжими прядями огромный лопух и улегся поудобнее. У него на ногах сидел Янне и возился с чем-то подозрительно напоминающим лягушку.
— Ты чего с ней делаешь? — спросил лениво Хенкка, не открывая глаз. Впрочем, это только казалось, что он так уж спокоен и сонлив. Янне, хитро посмотрев на харта, сунул лягушку себе за пазуху и невинным голоском ответил:
— Ничего. Я ее отпустил.
Как раз в этот момент лягушка громко квакнула, выдавая лгунишку.
— Вот, она уже скачет к концу полянки, — пояснил Янне. Тут Хенкка резко перевернулся на живот, Янне обрушился рядом и сразу же оказался пойманным в крепкие руки харта.
— Кто тебя научил лгать? — возмутился Хенкка, доставая из ручонки пятилетнего пацана полудохлую лягушку. — Думаешь, если у меня глаза закрыты, я ничего не вижу?
Янне покраснел, но Хенкка, выбросив лягушку в лужу неподалеку, защекотал мальчишку. Янне покатился по траве, заливаясь звонким детским смехом; как всегда, его застали врасплох.
— Да что же ты никак не научишься предугадывать действия врага, — проворчал Хенкка, откатываясь обратно, на мягкую траву под высокой березой. Его лицо снова приняло сонливо-безразличное выражение, но в глазах прыгали веселые искорки.
— Ну я не зна-аю, — протянул мальчишка. — Ты, небось, сам так же не умел в пять лет.
— Ну так ты — подрастающее мне на смену поколение, — ухмыльнулся Хенкка, — ты всему должен учиться быстрее. К тому же, меня учили в Храме, а тебя я учу сам.
В словах его прозвучала одновременно ирония и некая доля хвастовства; Янне засмеялся и погрозил пальчиком:
— Ты слишком много о себе думаешь!
Хенкка пожал плечами:
— А ты слишком много себе позволяешь. Я сумел удрать оттуда вместе с тобой на руках, а теперь эта бестия мне тычет в нос тем, что я, видите ли, хвастун.
С этими словами он надвинул лопух на самые глаза и отвернулся. Воспоминания о Храме посещали его часто. Янне много любопытствовал, и теперь мальчишка стопроцентно сидел с сияющими глазенками и только думал, как бы спросить половчее об этом участке истории Хенкки. Но харт не желал вспоминать. Снова перед глазами пронеслись картины прошлого. И самой яркой была картина занесенного над кричащим младенцем ножа… Янне не знал. Он даже не догадывался, что Хенкка ему — не брат, и теперь, услышав о том, что тот спас его, Янне весь сгорал от любопытства.
— Так ты оттуда сбежал? — наконец сообразил мальчишка. Хенкка неразборчиво фыркнул.
— А ты думал, меня просто так отпустили, — пробормотал он себе под нос.
— И меня унес? — продолжал спрашивать Янне. Ну все-о, подумал харт, теперь задушит вопросами. Или рассказывать все — или смерть. Но Хенкка был не так прост, он за пять лет уже научился отделываться от вопросов назойливого ребенка, если они заходили слишком далеко.
— Унес, и мы с тобой долго брели по ледяной пустыне, и мне есть было нечего, а ты был такой пухлый, и я тебя зарезал и съел, — как нечто несущественное, сообщил харт, перекатываясь на другой бок. Янне засмеялся своим чудным смехом.
— А потом воскресил?
— Нет, ты разве не знаешь, что мы с тобой оба в загробном мире, — Хенкка скорчил смешную рожу. Янне понял, что ничего от старшего брата больше не добьется, кроме этой чепухи про съел и про загробный мир, и ему пришлось снова заняться лягушками, которых здесь было в изобилии.
А Хенкка лежал и думал. Он вспоминал. Ему было все пять лет интересно, остался ли в живых после его удара Верховный жрец Куаппола — ведь это был он, из чьих рук молодой харт вырвал Янне. А больше всего он думал о мастере Лайхо. Наверное, тот проклял его, как это делали с отступниками, и теперь у него новый ученик. От этого становилось тоскливо на душе. Хенкка остался без помощи взрослых, один, в глуши, с маленьким ребенком. Они оба чудом выжили той, первой, зимой.
Мысли харта неслись все дальше и дальше в прошлое. Вспоминались тяжелые ночи, когда казалось, что все кончено и Янне не выживет. Вспоминались длинные, нескончаемые коридоры Храма и чудное сияние оракула мановаров…
Его заставили очнуться от раздумья протяжные заунывные крики, донесшиеся откуда-то снизу. Там шла дорога, заросшая высокой травой, И Хенкка, вскочив, осторожно пополз по земле, чтобы посмотреть, в чем дело. Янне попробовал точно так же последовать за братом, но Хенкка велел ему движением пальцев оставаться на месте и не шевелиться. Тогда от нечего делать Янне стал громко квакать, да так правдоподобно, что было не отличить от настоящей лягушки. Хенкка махнул на него рукой и осторожно выглянул из-за зарослей папоротника.
По дороге медленно тянулись ветхие, бедные повозки с впряженными в них тощими лошадьми; рядом шагали унылые, как и их крики, погоняющие кляч, люди. Женщин было мало, в основном сидели они в повозках. Они были худыми, как жерди, с втянувшимися щеками, закутавшиеся в теплые шали. У некоторых на руках были грязные младенцы, и они пели свои заунывные песни, качая детей.
Хенкка с любопытством и тревогой наблюдал за ними. Он высунулся еще дальше, благо дорога была внизу, а он — наверху, да еще с лопухом на голове, и увидел начало процессии. И его передернуло, потому что передовая повозка везла на себе грозное знамение — окровавленный крест с телом на нем. Хенкка вгляделся и понял, что там висит совсем юная девушка. Она, похоже, еще была жива, но жить ей оставалось недолго. Руки и ноги ее были пробиты, забинтованная окровавленной тряпкой голова болталась.
Хенкка, не боясь уже, что они его заметят, грозно велел Янне вполголоса:
— Немедленно беги домой и сиди там безвылазно, понял? Нам грозит опасность. Это пришли люди, повинующиеся Храму. Если они тебя заметят, а они тебя заметят, конечно, попробуй только высунуться, тебе не быть в живых. Нас с тобой ищут уже давно, потому что я тебя унес с жертвенного алтаря, — он внимательно взглянул в огромные испуганные глазищи Янне. — Не смей ослушаться меня, как я когда-то своего учителя, потому что я тогда едва не умер, и то мне было пятнадцать! Беги!
Янне послушно побежал, перепрыгивая через кочки, домой. Хенкка осторожно выглянул опять. Процессия уже отошла довольно далеко. Он присел на корточки и съехал по склону, подняв тучу пыли и комков земли. А потом бросился бежать следом за ними, стараясь, чтобы они его не увидели.

[Anna Angell]

Child Of Bodom
Скажу честно - не люблю жанр фэнтези (или близкие к нему). Но оба документа скачала и прочла. И мне понравилось! Может быть, содержание "не мое" (я не привыкла такое читать), а вот твой язык - просто отличный. Немного ироничный, с юмором... В общем, несмотря на жанр, я с удовольствием прочту продолжение.

[Hullu]

Anna Angell, спасибо! Это моя первая опубликованная книжка. И продолжение я выложу. А то, что жанр фэнтези - это ничего, у меня есть и не фэнтезийная книжка. НО ее я бы не стала выкладывать. Оччень грустная. Правда, эта книга - тоже грустная. Первая часть особенно. Ну что ж, выкладываю continue.
***
Путники остановились на ночлег поздно ночью. Хенкка затаился в зарослях папоротника у самого их лагеря. Пленницу свою они охраняли небрежно; поднесли ей губку, смоченную водой, на палке, ребятишки постарше бегали вокруг нее и кидали в нее камнями. Харту стало ее жаль, и он решил во что бы то ни стало вытащить ее оттуда.
Пока они укладывались спать, он залез на вершину дерева, чьи ветви нависли прямо над центром лагеря, и наблюдал за ними. Хенкка никогда еще не видел быт простых крестьян; и теперь это зрелище его никак не прельщало. Грязные вшивые дети играли в пыли. Столь же грязные женщины варили какое-то пойло в большом котле в середине лагеря; худые мужики с заскорузлыми руками, в потрепанной одежде, больше напоминавшей лохмотья нищих, сидели рядом и переругивались, иногда швыряя в своих жен веточками и камушками. Хенкка пригляделся к повозкам и заметил, что в ближней лежит дряхлый старик без одного глаза; в пустой глазнице страшно играли блики пламени. Старик был так худ, что сначала Хенкка принял его за нечто странное и неживое.
Наконец, основная часть крестьян забралась в повозки, где они и уснули; двое или трое мужиков остались сидеть у костра, якобы охраняя лагерь. Крест с прибитой на нем девушкой накренился на одной из пустых повозок. Она стояла на самом краю лагеря, так что Хенкке не составило труда перебраться туда и тихо подкрасться между колес к пленнице.
Собаки, грызущие кость, хотели было залаять, но Хенкка пшикнул на них, и они замолкли. Он легко запрыгнул в повозку и поднялся на ноги. Его тень можно было без проблем заметить на фоне ночного неба: высокая фигура с широкими плечами, свесившееся лезвие меча, затянутое в кожу ножен. Но мужики сидели, отвернувшись оттуда. Хенкка, не боясь их, осторожно стал освобождать пленницу. Девушка еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть, когда его пальцы нечаянно коснулись ран на руке. Хенкка вытащил гвозди, которыми она была прибита к дереву креста, и едва успел подхватить ее. Девушка была слишком ослаблена; он соскочил с повозки и побежал легкой рысью, будто ночной хищник, обратно по дороге, унося ее с собой.
Когда они добрались до хижины, служившей Янне с Хенккой домом, ни один лучик света не касался поверхности земли. Харт распахнул дверь ногой и вошел. Янне тут же вскочил со своей постели.
— Тшш, сиди на месте, — ругнул его Хенкка, зажигая одной рукой свет в масляной лампе. Янне послушно сел, ожидая награды за примерное поведение — рассказа о том, что это за люди. Хенкка осторожно уложил девушку на подстилку из свежей травы, служившей им с Янне постелью, и достал с полки травяной настой, чтобы хоть как-то облегчить ее боль. Девушка с покорностью сделала несколько глотков и подавилась. Она с трудом прокашлялась, пока Хенкка держал ее голову с длинными покрытыми засохшей кровью волосами.
Он осторожно попытался перевязать ее глубокие и страшные раны. Ноги и руки были пробиты насквозь; на голове тоже была рваная рана, тянувшаяся от виска к уголку рта. Девушке было больно, но она стерпела.
— Кто ты? — только и спросила она ослабевшим голосом, когда он завязал последний узелок на чистой ткани вокруг ее ноги.
— Харт, — просто ответил он. В общем-то, ничего и не ответил; сделал мягкий знак Янне, и мальчик вышел на улицу, направляясь к Милке с жеребенком, которого она родила два года назад. — Мое имя — Хенкка Сеппайя. Я изгой Храма. Пять лет назад я сбежал оттуда, унеся с алтаря вот этого мальчишку.
— Я слышала о тебе, — возбужденно загорелись глаза девушки. — Я всегда думала, что здорово было бы вот так сбежать ото всех и скрываться целых пять лет.
— Не настолько, — он мягко улыбнулся и поправил ее темные волосы. — Мы с Янне едва не умерли в первую же зиму. Вернее, едва не умер он, а я вместе с ним. Мне пришлось самому кормить его, а с грудным младенцем мужчине делать нечего. Впрочем, тогда мне было всего пятнадцать. Мне повезло, я увел в каком-то селе недавно ожеребившуюся лошадь. Она нас и спасла.
Девушка улыбнулась ему в ответ.
— А мое имя — Фиринэ, — сообщила она. — Я когда-то жила в большой деревне неподалеку от Храма, и мой отец был зажиточным купцом. Но пришел страшный голод, а за ним — черная чума. Мне тогда было двенадцать, я много читала. Перерыла с дозволения жрецов всю библиотеку… а когда умерли почти все дети, жрецы обвинили меня в запрещенном колдовстве. Старосты деревни ходили в Храм за советом. Им сказали, что меня нужно принести в жертву, повесить, еще живую, на телегу и везти на новое место жительства, — ведь все поля были покрыты гнилью, — а там убить. И вот, они поехали, а меня распяли на кресте…
Она устало откинула голову назад и тяжело вздохнула.
— Не напрягайся, тебе нельзя терять силы, — произнес Хенкка, подкладывая ей под голову свой плащ. — Хочешь поесть что-нибудь?
— Нет, — она слабо качнула головой. — Я все равно умру к рассвету. Я потеряла слишком много крови. К несчастью, как крестьяне, так и жрецы — невежды… они не знают, что даже ведьмы не могут жить без крови в венах.
— Я ненавижу их всех, — скрежетнул зубами Хенкка. — Они убивают младенцев в своих подвалах, чтобы страшный демон смог ожить и разрушить весь мир. Янне был одной из жертв. Мне было приказано оставаться на месте и ничего не делать, но я не выдержал. Я убил… я убил многих из них, пока спасал свою жизнь и жизнь ребенка.
Фиринэ мягко коснулась рукой его плеча.
— Ты не был виноват.
— Но я убил, а мог не убивать, мог просто оглушить, — возразил Хенкка.
— Это не имеет значения, прошлое не вернешь, — прошептала она, и глаза ее начали закрываться.
Дверь открылась, и вошел Янне. Он с любопытством уставился на незнакомку. Хенкка запоздало сообразил, что мальчишка никогда не видел себе подобных, людей, только его, Хенкку, и себя — и то не полностью. А женщин он и вовсе не видел.
— Это Фиринэ, Янне, — тихо произнес он. — Только не шуми, она умирает.
— Как когда-то мы с тобой? — испуганно спросил Янне.
— Да, — кивнул харт. — Молчи и ложись спать.
— Тебе не надо помогать? — вспомнил мальчик.
— Нет, иди спать, — досадливо мотнул головой Хенкка. Ему было жаль эту девушку, которой еще не исполнилось и пятнадцати, и он хотел бы ей помочь… но не знал, как.
Ночь тянулась бесконечно долго. Хенкка то и дело вытирал горячий, покрытый испариной лоб Фиринэ мокрой тряпкой. Он начала метаться в бреду, постоянно повторяя одно и то же, верно, чье-то имя. Хенкка иногда едва удерживал ее, чтобы она не ударилась головой.
Утро наступило совершенно неожиданно. Яркое летнее солнце заглянуло в оконце, и Хенкка отчетливо увидел осунувшийся носик Фиринэ, торчащий кверху. Она, почувствовав солнечное тепло на своей щеке, открыла мутно-голубые глаза и прошептала:
— Спасибо, что был рядом.
— Ты не бойся, еще нас с Янне переживешь, — попытался неловко утешить ее Хенкка. — Ты ведь не умрешь, так?
— Конечно, нет, — улыбнулась Фиринэ. — Только берегите себя, вы вдвоем, потому что сюда приближается война.
— Какая война? — Хенкка подумал, что у нее снова бред.
— Против нас пошли войной дверги, — устало прошептала она. — Война на пороге. Нам не выбраться из тьмы…
Сказав это, она закрыла глаза. Хенкка осторожно потрогал ее за плечо.
— Эй, Фиринэ, — позвал он. — Что с тобой? С тобой все в порядке? Ты…
Она не отвечала. Ее голова с густыми темно-русыми волосами поникла. Хенкка наклонился к самому ее носику и понял, что она не дышит. Фиринэ была мертва.
Он, находясь в шоке, медленно поднялся на ноги. Потом бережно поднял ее и, стараясь не разбудить крепко спящего Янне, вышел.
Хенкка положил ее тело на прекрасной полянке, густо усыпанной яркими цветами. Ласково чмокнул ее в холодеющий лоб и поднялся. Из лагеря, находившегося не так далеко, донеслись крики. Люди обнаружили пропажу. Но Хенкке было на них плевать. Началась война.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075207356[/date]:[/size]
Глава 6.
Когда Янне проснулся, он первым делом спросил:
— А где Фиринэ?
— Она ушла, братишка, — ответил Хенкка, доставая меч и принимаясь чистить и так блестящую сталь. — Навсегда ушла.
— Куда? — глазенки Янне так расширились, что Хенкка невольно улыбнулся.
— Туда, куда мы все уйдем.
— Она умерла, да? — жестко спросил мальчишка, вставая.
— Да, — просто кивнул Хенкка. Мальчишка знает, что такое смерть. Теперь это полезно. По крайней мере, не так испугается при первой встрече, как мог бы.
— Эти люди убили ее, — Янне обхватил голову руками и качнулся из стороны в сторону. — Ненавижу людей.
— Ты и сам человек, — пожал плечами Хенкка.
— И себя за это ненавижу, — поморщился пацан.
— Глупо ненавидеть себя, — Хенкка звякнул мечом, повертел его в руках. — Особенно теперь. Если ты ненавидишь себя, иди и убейся. А если ты себя любишь, беги и спасайся. Теперь это проще простого.
— О чем ты? — удивился Янне.
— Война началась.
— Какая война? Ты что, шутишь опять?
— Нет, — Хенкка вздохнул и положил меч рядом с собой. Достал тонкую оперенную стрелу, подкинул, чтобы посмотреть, как она падает, не уклоняется ли в сторону. — Скоро здесь запылают пожары.
— И что теперь делать? — Янне сначала встревожился, но сейчас, видимо, подумал, что Хенкка все равно рядом, а значит, опасности никакой.
— Мы уезжаем на север. Дверги, то есть враги, двинутся скорее всего с запада; эти люди — почти что беженцы. Те, которые убили Фиринэ. А на севере — непроходимые болота, а еще дальше — высокие горы, покрытые вечным снегом, — произнес Хенкка, сжав в ладони стрелу. — Они вряд ли пойдут туда. Правда, скоро там будет полно беженцев, наверняка не мы одни такие умные.
— А ты не будешь воевать? — полюбопытствовал Янне. — Ты ведь запросто их всех убьешь, да?
— Только при необходимости, — нахмурился Хенкка. — Я не всесилен, Янне. Если против меня одного выйдет воинов двадцать, я могу и не справиться.
— Нет, ты справишься, — Янне пододвинулся ближе к брату. — Ты же справишься, правда. Ты только так думаешь, что не сможешь.
Хенкка ничего не ответил. Просто крепко обнял братишку и прижал его к себе. Янне зарылся носом в плащ старшего брата. Одна ручка уцепилась за его плечо. Хенкка взглянул на нее и подумал, что ручонки у малыша все равно крохотные. Не вырос еще.
***
Их отряд продвигался на восток вот уже три дня. Дверги были близко; Алекси будто чувствовал их носом, слышал их песни, которые они выли у костров, почти что видел огни их лагеря на горизонте, хоть и знал, что они не настолько рядом.
Война застала Храм и его жрецов врасплох. Никто к этому был не готов; когда пришло известие о том, что пограничная деревенька на западе, называемая Лонгдорис, была сожжена двергами, многие запаниковали, начали прятать добро, кто-то побежал на юг, — одно время говорили, там поля плодороднее, только путь туда сложнее. Ну, и умерли по дороге больше двух третей всех беженцев.
Жрецы торопливо снарядили небольшое войско и послали передовые отряды отражать удары двергов. Среди них оказался и Алекси — после удачного побега его ученика Верховный жрец, с трудом поправившийся от тяжелого удара мечом по голове, стал его недолюбливать. Оно и верно, усмехнулся Алекси: Хенкку боги, ежели таковые только имеются, силой не обделили: ударил, так ударил, у жреца, поди до сих пор с головой не все в порядке. У него и так-то шариков было немного… хотя это как посмотреть.
Передовые отряды были разбиты двергами наголову. Где только они достали такие силы, никто не знал. Алекси сам чудом спасся, еле унес ноги. Но он видел грозные машины, которыми дверги поливали всех и вся огнем, будто водой. Он видел несметные рати врагов, один сражался одновременно с целой сворой. Военачальникам двергов было плевать на своих солдат, они могли послать на верную смерть и десять, и десять тысяч. Откуда их было столько, Алекси мог лишь гадать.
Войной охватило уже большую часть Вархарта, Храм находился в полном опустении, жрецы все уехали на далекий север, в самую глушь. И этот маленький отряд, все остатки жреческой армии, прикрывал собой последних отступающих. Да, оставались еще самые отчаянные харты позади них, те, кто не смог смириться с потерей близких и родных, те, кто не смог смириться с потерей имущества или просто ненавидел прятаться. Были и такие, но немного. Алекси понимал, что они безумцы, они все равно не выживут, и все же не мог их не уважать. Он и сам остался бы, но какое-то смутное чувство тревоги гнало его вперед, на восток. Он все чаще вспоминал забавного мальчишку по имени Хенкка Сеппайя.
После неожиданного бунта и побега ученика Лайхо по Храму долго еще ходили всякие слухи да пересуды. Кто-то говорил, что он убил сотню жрецов, украл драгоценные сосуды с маслами, целый табун лошадей из соседней деревни и скрылся. Это уже стало легендой. Но жрецы из числа тех, кто гнался за ним ночью, сообщали, что он убил только пятерых, сильно оглушил Верховного жреца и… украл последнюю жертву с алтаря. Зачем понадобился пятнадцатилетнему парню маленький, грудной ребенок, да еще не харт по происхождению, а всего лишь жалкий эльф, чье племя живет в гуще лесов и не смеет высовываться в большой мир, никто не знал. К тому же эльфы были очень низкорослы и совсем не умели воевать. И если харт надеялся вырастить послушного помощника себе, то он сильно бы разочаровался — слушаться эльфы тоже никого не любили.
Но пришла война, и никого Хенкка Сеппайя уже не интересовал. Теперь говорили о двергах. Говорили и о деньгах, сколько можно отдать им денег, чтобы откупиться и не воевать. Воевать жрецы совершенно разучились. Древняя и страшная слава мановаров давно угасла, хотя нечто по-прежнему сдерживало доныне набеги соседей. Это заставляло Алекси грустить.

[Hullu]

Лагерь разбили на небольшой полянке в чаще леса. В лесу дверги воюют хуже, это харты знали. Разожгли небольшой костер, и Алекси сам вызвался караулить — ему не спалось.
Отряд состоял из двадцати человек. Все — потомки мановаров, если и не прямые, то относительно чистокровные. Эти харты еще помнили прежние времена… хотя как могли они помнить, скорее, помнила их кровь. И однако Алекси числился одним из самых лучших воинов во всем отряде. Он и был неофициальным предводителем.
Подул резкий ветер, и полная луна скрылась за тучами. Алекси поежился и лучше закутался в плащ. Все же что-то его насторожило. Птица ли это неловко пошевелилась в кустах, пробежал ли по усыпанной сухой листвой тропе грызун… Алекси не пошевелился, и если бы кто-то за ним наблюдал, ничего бы не заподозрил. Но меч был наготове.
Вовремя. Только зашелестели кусты позади него громче, Алекси вскочил и замахнулся мечом. Голова в черном шлеме с шлейфом из перьев полетела в сторону.
— Дверги! Нападение! — закричал Алекси, одновременно отражая мощные удары секиры. Меч едва выдерживал, но не зря харт сам выковал его по одной из книг мановаров, держал в раскаленной печи с рогами животных целых два дня; это придало стали синеватый блеск и прочность, какой никто еще не видывал.
Вскочили остальные харты, выхватили свое оружие. Завязалась горячая схватка. Двергов было раза в два, если не в три, больше. Один Алекси сражался с тремя.
Внезапно сверху раздался свист, и на одного из хартов упало что-то большое и тяжелое. Алекси метнулся помочь ему, но не успел. Это что-то оказалось длинным железным лезвием, которое разрубило харта пополам. Алекси видел уже такие штуки.
— Бегите скорее, у них клинок-змея! — закричал он во всю мощь своих легких. Если у двергов столь мощное оружие, значит, они обречены. Остается только спасать свои шкуры.
***
На Милке поехал Хенкка, а на ее жеребце, кличка которого была Иммортал, ехал Янне. Они ехали быстро, торопились. Вернее, торопился Хенкка, а Янне, который ничего еще не видел, ни домов, ни самих людей, везде норовил остановиться и посмотреть.
Прошла уже неделя, а они все еще ехали по землям Вархарта; до болот было недалеко. Только это и утешало Хенкку, ибо он знал: любая задержка — и они окажутся рано или поздно в центре схватки. Этого ему не хотелось. Будь он один, он бы обязательно остался и сражался бы, но Янне нельзя было подвергать опасности.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075308719[/date]:[/size]
В ту ночь они торопились больше прежнего. Янне уже почти падал с коня от усталости. Хенкка как раз успел подхватить братишку на излете и усадил его тогда впереди себя. Это напомнило ему те времена, когда он гнал по лесу, а малыш Янне кашлял у него на руках. Теперь мальчишка спал. Босые ноги ребенка, — летом Янне отрицал всякую форму обуви, — болтались сбоку. Голову он прислонил к плечу Хенкки, и тот с умилением рассматривал личико ребенка. У Янне были мягкие темные волосы, большие голубые глаза и аккуратный яркий ротик. Хенкка, пока лошадь мчалась вперед, думал, что, когда Янне вырастет, из него получится очень красивый парень, гораздо красивее его самого, хоть и высокого, но рыжего.
До болот оставалось совсем немного, Хенкка потянул носом и почуял запах воды, много стоячей воды. Он дал Милке немного передохнуть, и они тронулись в путь снова.
— Еще чуть-чуть, и напьешься до отвала, — прошептал он лошади на ухо.
Внезапно где-то за холмом раздались дикие крики. Кто-то мчался по склону, а за ним летели на низкорослых лошадях дверги. Хенкка сразу узнал их, он видел их. Милка с Имморталом благоразумно отступили в тень. Хенкка разглядел, что на лошади полулежит, вцепившись в отчаянии за гриву, высокий человек в черном плаще, явно жрец. Очевидно, он был ранен. На мгновение Хенкке стало жаль его, но тут проснулся Янне и спросил шепотом:
— Что это, Хенкка?
— Тшш, — нахмурился харт, сразу вспомнив дикие обряды в подземельях Храма, — это враги несутся, преследуют другого врага. Они все нам враги.
— Почему ты не спасешь его? — Янне словно пропустил слова Хенкки мимо ушей. — Этот человек ранен.
— Это жрец, — ответил Хенкка, натянув поводья. Милка затопталась на месте. — Это один из тех, кто мучил нас обоих, хоть ты этого и не помнишь. Наверняка один из них.
— Но это ведь живое существо, будь он жрец, обыкновенный харт-крестьянин или вовсе дверг, — не по годам мудро заметил Янне. — Ты спас Фиринэ, хотя она тебе была совершенно чужой и тоже могла оказаться причастной к злодеяниям. Но вдруг этот человек неповинен?
Хенкка засомневался.
— Пожалуйста, спаси его, останови их, — попросил Янне жалобным детским голоском. — Ты ведь можешь. Что тебе стоит? А если это будет еще один наш враг, ты убьешь его.
— Не убью, — скрипнул зубами Хенкка. — Я не хочу быть убийцей. Но ради тебя… сиди здесь и не упади.
Он легко перенес малыша обратно в седло Иммортала, а сам пришпорил Милку и с диким криком древних мановаров бросился вперед.
Дверги появления новой угрозы не ожидали, к тому же Хенкка был не утомлен погоней. Одним ударом меча он зарубил сразу две лошади под двергами. В следующую секунду он уже мчался рядом с беглецом. Схватив человека за руки, Хенкка без особого усилия перетащил его к себе на лошадь, пнул коня преследуемого, зная тупость рядовых воинов-двергов, и ринулся в сторону. Часть отряда отделилась, преследуя лошадь без седока. Хенкка намеренно отводил оставшихся от того места, где должен был быть Янне. Раненый заскрежетал зубами, не желая выдавать того, что ему больно. Хенкка пришпорил Милку, и лошадь рванула в кусты с такой скоростью, что только выпущенная преследователем стрела скользнула по ветке и упала. Хенкка оглянулся и увидел, что маленький жеребенок вместе с Янне мчится по параллели с двергами в те же кусты. Харт рванул вперед, осознав, что они уже в болотах. Тонкая, еле заметная тропинка, по которой мчалась Милка, вела все дальше и дальше, извиваясь. Вот первый дверг нырнул в чащу кустов и с диким вскриком пошел ко дну вместе с тяжелой броней и жеребцом. Иммортал с Янне легко заскочил в кусты и помчался по сходящейся с тропинкой Хенкки линии. Как ему удавалось не проваливаться под воду, Хенкка мог только гадать. Вскоре они соединились.
— Умница, догадался, что надо делать, — сказал Хенкка Янне, когда они поравнялись. Сзади неслись предсмертные крики двергов.
— Тут любой дурак догадается, — своим забавным детским голоском ворчливо ответил Янне. — Надо делать ноги.
Хенкка хихикнул.
Погоня отстала настолько, насколько можно. Впрочем, в болотах они были почти в полной безопасности: дверги были воинами полей, но не чащ. Здесь можно было ожидать беды только от жрецов и крестьян.
Достигнув небольшого островка в самой глубине болот, Хенкка решил остановиться на ночлег. Янне, возбужденный неожиданным приключением, перестал засыпать на ходу и с интересом разглядывал незнакомца, которого вез его старший брат. Хенкка соскочил с лошади и снял с ее спины раненого человека. Было темно.
— Янне, разведи костер, — велел было он, но мальчишка и тут опередил своего наставника и высек яркую искру, стащив у Хенкки из кармана плаща огниво и кремень.
— Ах ты, шалопай, — ругнулся Хенкка и тут же замолк. Человек, лежащий у него на руках, слабо улыбнулся.
— Хенкка Сеппайя, кого ты называешь шалопаем, — тихо произнес он, и Хенкка почувствовал, что плачет.
— Учи-итель, — он уткнулся носом в плечо Лайхо и жалобно всхлипнул. — Как же так… вы ранены?
— Я умираю, — спокойно, как всегда, разве что с оттенком радости от встречи ответил Лайхо. — Как мне повезло, что умираю я на руках друга, а не врага.
— Вы… не вините меня ни в чем? — Хенкка обрадовался, совсем как маленький.
— В чем же я могу тебя винить, мой спаситель? — улыбнулся мастер Алу. — Ты всего лишь делал то, что велела тебе твоя кровь мановаров. Ты явно их прямой потомок, Хенкка, никто иной не выжил бы. Ты спас этого мальчика, — он посмотрел в сторону Янне, стоявшего у костра и ковырявшегося в носу.
— Идем сюда, Янне, — Хенкка попытался притвориться, что на щеках у него всего лишь вода. — Это мой учитель, мастер Лайхо.
— Просто Алекси, мой ученик, — поправил его Лайхо. — Я уже не учу тебя, ты сам смог научиться всему, что надо и даже большему. Ты стал настоящим мановаром, хотя до посвящения в рыцари тебе было бы еще очень далеко.
Хенкка притянул Янне к себе и положил руку ему на плечо. Мальчишка весь покраснел, так тяжела была рука брата, — Хенкка не сдерживал ее, — но крепился.
— Неужели я мановар, учитель… Алекси, — он счастливо улыбнулся. Все еще не верилось, что учитель умирает; ему в то же время было тревожно на душе. — Но давайте я перевяжу вам рану, — он бегло осмотрел огромный кровавый порез на левой стороне груди Лайхо. Плащ и тужурка были разорваны в этом месте.
— Не надо, — отмахнулся Алекси. — Я и так натерпелся боли. Я ухожу в мир иной. Ты тоже жди ухода. Жертвоприношения продолжаются. Все мы уйдем, и с этим ничего не поделаешь… не горюй о смерти. Ни за что не горюй, не думай. Скоро я встречусь со своим отцом… его убили жрецы. Он поднял бунт, когда они откупились от племени варваров вместо того, чтобы воевать… быть может, сам великий Эрик Адамс встретит меня и пожмет мне руку, — Алекси улыбнулся. — Я все-таки тщеславен, как и ты. Мы очень похожи.
Хенкка содрал со своего плеча огромный черный плащ и, свернув его в комок, подложил под голову Алекси. Длинные светлые волосы харта ровно легли на землю. Больше они не говорили ни слова, только из последних сил пыхтел Янне, чтобы не упасть под тяжестью руки Хенкки, да слышно было хриплое, натужное дыхание Алекси.
Молодой харт встал рядом на колени, убрав руку с плеча братишки, отчего Янне едва не рухнул на землю. Он крепко сжал ладонь умирающего Лайхо.
— Вы для меня все, учитель, — прошептал он. — Не считая Янне. Я никогда не забуду вас. Ни единого вашего слова. Знаете, я действительно научился многим из тех трюков, что вы показывали мне когда-то… наверное, если я мог вам их показать, вы бы были довольны.
— Нет, конечно, учителя обычно не бывают довольны своими учениками, — хрипло рассмеялся Алекси. — Хотя перед своей смертью я мог бы сделать тебе исключение.
Хенкка рассмеялся сквозь не высохшие до конца слезы.
— Я теряю людей, одного за другим, — ни с того ни с сего сообщил он. — Я спасаю, когда могу спасти, но они все равно умирают. Ну почему так получается? Я что, заговоренный?
— Нет, просто все обречены, — усмехнулся Алекси. — И ты тоже… быть может, Янне спасется. Помнишь предсказание? А может, кто-то другой. Надеюсь, это будет он… думай так перед своей смертью, если его не будет рядом с тобой, и это послужит тебе утешением.
Хенкка склонился над Лайхо, чтобы поправить сбившуюся на глаза прядь волос. И тайком от братика стер с щеки слезу.
— Наверное, он также плакать будет, когда я буду умирать, — зачем-то усмехнулся он. — Жаль мне его.
Алекси хотел что-то ответить, но в горле у него заклокотало, и он не смог. Хенкка схватился за его руку. Было поздно: Лайхо закашлялся слишком сильно. Из уголка рта потекла тонкая струйка ярко-красной крови. Он попытался произнести какую-то фразу. Возможно, попрощаться, но кашель не позволил ему.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075308764[/date]:[/size]
— Не беспокойтесь лучше, учитель, вам нельзя напрягаться, — взволнованно пробормотал Хенкка, одновременно закрывая окровавленные губы Лайхо и рану на его груди от Янне.
— Про… щай… мой ученик… — это было все, что он смог разобрать в кашле. Лайхо внезапно, совершенно неожиданно стих. Глаза его остановились на одном месте. Хенкка внимательно вгляделся в расширившиеся зрачки. Жизни в них больше не было.
— Вот и еще один человек оставил меня, — тихо прошептал он, закрыв веки Алекси рукой. Янне с испугом посмотрел на брата. Хенкка повернулся к нему и попросил:
— Только ты меня не оставляй, братик, обещаешь? До срока. А когда наступит срок — беги, забудь обо мне. Для меня теперь нет никого и ничего дороже на свете, кроме тебя.
Глава 7.

[Hullu]

Он бросил последнюю горсть земли на могилу мастера Лайхо, вытер слезу и сказал Янне:
— Поехали, малыш. Нам предстоит еще долгий путь.
— А куда мы поедем? — поинтересовался мальчишка.
— Далеко-далеко отсюда, — пояснил Хенкка. — Я хочу пересечь горы и посмотреть, что там. Никто там еще не был. Мановар Эрик Адамс, помнишь, я тебе о нем говорил, возможно, и был, но ничего об этом не написал. Ну, делать нам нечего, дверги висят на пятках, значит, попробуем.
Он вскочил на Милку, подхватил на руки Янне и пришпорил ее. Иммортал поспешил за ними, груженный вещами. Мальчишка устроился поудобнее, повертелся немножко и закрыл глаза, приготовившись дремать. Хенкке почему-то стало мечтаться о том, чтобы обрести свой дом, настоящий, не чураться людей и спокойно воспитывать брата. Но, похоже, мечты останутся мечтами, одернул он себя и погнал Милку вперед.
День прошел без приключений. Он все пробирались в глубь болот, вокруг не было никого, и Хенкка немного успокоился. Хотя ему все равно было тревожно. Дверги уже добрались до болот. Конечно, в болотах большая часть из них погибнет, но мало ли что может быть, остальные-то все равно дойдут и до гор когда-нибудь. Они упорные, эти дверги, Хенкка помнил много рассказов об их упрямстве.
На ночь решили остановиться на очередном маленьком островке, не сильно отличающемся от того, где ныне покоился Алекси Лайхо, доблестный рыцарь-мановар. Янне уже спал, когда Хенкка спешился; было поздно. Мальчишка и так проспал всю дорогу. Молодой харт осторожно положил братишку на свой плащ у костра, сам лег поблизости и почти сразу заснул: слишком много бессонных ночей провел он прежде. Теперь волноваться было нечего: в этих болотах трудно пробираться, особенно бесшумно, а слух у него был чуткий.
***
Когда Янне проснулся, время шло к полночи. Хенкка мирно дремал у костра, закрыв голову рукой. Янне хихикнул, так был забавен его вид. И в то же время мальчишка радовался, что брат спокойно спит в кои-то веки, а то всякий раз, как он просыпался до этого, он видел его в напряжении.
Янне так просто не сиделось. Он решил поиграть во что-нибудь. Играть было не во что, разве что опять носиться по болоту и искать лягушек. Лягушки ему порядочно надоели, так что Янне подумал, что неплохо поиграть в караульного на посту лагеря мановаров, ведь его брат — настоящий мановар, так Лайхо сказал. И если к ним будут подкрадываться враги, он, Янне их не подпустит. Он возьмет в руки меч… э-э, а где меч? Янне оглянулся и заметил острую палку, торчащую из камышей. Вот и его меч. И этим мечом он так треснет их гнусного главаря по башке, что тот немедленно упадет на колени и будет просить прощения…
Спать не хотелось. Янне сел у самого края островка. На глаза ему попалась маленькая тропинка, по которой они, наверное, сюда и приехали. И, конечно, на ум ему прошло проверить все подходы — а мало ли враг уже затаился на одном из них?
Янне поднял свой "меч" наперевес и пошел по тропинке, следуя всем правилам, каким его учил Хенкка. Было темно, хоть глаз выколи, но Янне видел в темноте не хуже кошки. Он ощутил себя таким отважным и опытным воином, что захотелось попасть в какое-нибудь приключение. Он все шел и шел вперед, забыв о том, что лагерь остался далеко позади. Вокруг него все было одинаково, все те же камыши, и ему казалось, что стоит сделать шаг назад — и он окажется рядом с Хенккой.
Внезапно камыши кончились. Янне стоял на очередном островке, на этот раз гораздо большем, нежели тот, на котором остановились они с Хенккой. На этом островке ярко горели костры, а вокруг сидели люди. Увидев пятилетнего мальчика, они уставились на него со смесью любопытства и какого-то ужаса.
***
Хенкка проснулся в тревоге. Костер тихо догорал. Он огляделся. Янне рядом не было.
Он осторожно позвал брата.
— Янне!
Нет ответа.
— Янне, ты здесь?
Нет ответа.
— Черт возьми, — вслух выругался Хенкка и стал осматривать землю в поисках маленьких следов.
Следы обнаружились быстро. Они вели на край островка. Когда Хенкка подошел туда, он ругнулся опять и побежал крупной рысью по тропинке, ведшей на восток. Следы мальчика вели туда.
Тропинка вилась между зарослями камыша очень долго. Даже нестерпимо долго, сказал бы Хенкка, будь у него время над этим подумать. Он потянул носом и почуял запах костров и человеческого жилья.
Это привело его в ужас. Хенкка достал меч из ножен и ускорил бег.
Вскоре он услышал крики. Прислушался и не услышал среди них голоска Янне, который, верно, узнал бы за милю. Это его немного успокоило, но все равно тревога не покидала его насовсем.
Он вылетел на широкий остров, где ярко горели костры, будто черное привидение тьмы. И с диким криком бросился на них.
***
Янне сразу окружили люди. Они были грязные, в страшных лохмотьях, руки их были покрыты странными болячками. Они что-то бормотали, все, все.
— Тихо всем! Что случилось? — раздался откуда-то сзади повелительный голос. Все тут же отошли от Янне, двое из них стали наперебой что-то расказывать высокому смуглому человеку, стоявшему на выходе из прекрасного шатра, так не сочетавшегося с грязными телегами. Янне хотел убежать обратно, но чья-то цепкая рука с заскорузлыми пальцами схватила его за плечо и с силой развернула в сторону владыки.
— Это плохое знамение, — нахмурился смуглый человек. — Откуда в болотах взяться живому маленькому мальчику, да еще без взрослых? Наверняка это привидение. А если же это живой ребенок, его не следует отпускать. Только вчера ночью боги объявили мне о своей воле: пока не будут принесены в жертву все дети до пяти лет, война не прекратится и гнусные дверги будут наступать.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393282[/date]:[/size]
Янне весь сжался, готовясь к боли. От этих людей он не мог ожидать ничего иного. Его грубо схватили и понесли куда-то. Куда — он не видел. Там его связали веревкой, когда он начал брыкаться. А потом его возложили на большой округлый камень с высеченными на нем рунами.
Он не кричал. Специально сжал зубы, хотя было очень больно. Он видел, как тонкое острое лезвие вонзается в его руку, видел, как оно вспарывает нежную кожу на предплечье, открывая вену. А в голове билась одна мысль: "Хенкка… прости меня…"
***
Он был в ярости, какой прежде ему не доводилось знать. Хенкка так ударил мечом того, кто стоял с лезвием в руке, что клинок не вспорол его шею — просто раздавил. Брызнула кровь.
— Получайте свое жертвоприношение! — зарычал он, бросаясь на бегущих от него людей. Никто не был в силах убежать от его меча; Хенкка летел следом, словно грозный дух мести. Он разрубил пополам какую-то жалкую женщину, на руках которой был ребенок лет шести. Ему было все равно, кого он убивает — он должен был убивать. Молодой харт рычал, будто от боли, — и ему было на самом деле больно. Словно кто-то рвал железными когтями его сердце.
Никто не спасся от него. Последний крестьянин упал перед ним на колени, прося пощады. Пощады не было ни для кого. Хенкка замахнулся мечом и так ударил, что голова его жертвы отлетела в сторону и утонула в маслянистой черной воде.
Он остался стоять один на острове. Никого не было в живых. Хенкка повернулся к круглому камню, послужившему им алтарем. Едва не закричал и бросился к нему.
Янне, его малыш Янне, которого он спас, рискуя собственной жизнью, которого он вырастил, которого он любил больше жизни, лежал на алтаре, весь покрытый кровью. Его собственной кровью.
— Хенкка… прости меня… — прошептал он, поднимая головенку с испачканными кровью темными волосами. Харт опустился перед ним на колени и обнял его. Он внимательно осмотрел раны мальчика. Было поздно.
Вены были вскрыты; оттуда текла кровь, уже не хлестала, а медленно, по капле, стекала на землю, тут же впитываясь. Хенкка снова зарычал.
— Я даже ни разу не вскрикнул, — горделиво сообщил Янне, будто не осознавая, что умирает. — Они думали, я буду кричать, а я ни слова им не сказал и звука не издал.
— Да молчи уж, — Хенкка внезапно для себя всхлипнул: оказалось, слезы ручьями бегут по его щекам. — Я знаю, что ты у меня молодец…
— Они подумали, я привидение, — продолжал говорить Янне. — Скоро я им на самом деле стану, правда?
— Нет, не станешь, — всхлипнул Хенкка, поднимая малыша на руки и неся его обратно, к Милке. — Ты еще долго будешь жить.
— Ты так же говорил Фиринэ, — заметил Янне. — И она умерла. Значит, я тоже умру. Я найду ее и скажу, что ты передавал ей привет, хорошо?
— Хорошо, — Хенкка уже не осознавал, что говорит. — А ты нарушил свое обещание. Ты ведь обещал, что не оставишь меня.
— Прости, — вздохнул Янне. — Не получилось. И мановара из меня никогда не получится. Я и драться не умею.
— Не имеет значения, мановары еще были целителями, — пробормотал Хенкка, опуская братишку на плащ у затухающего костра. — Помнишь, как ты ловко вылечил мою рану на руке, когда я порезался об осоку?
— Это же ерунда, ты и сам бы смог, — ответил Янне, и по его детской щечке тоже потекла слеза. — Я не хочу умирать, Хенкка. Я же еще столько не сделал… я до сих пор не выучил, как надо красться, когда охотишься за оленем. А ты учил меня.
— Глупости, — Хенкка вытер слезы рукавом. — Думаешь, я на тебя из-за этого злюсь.
— А тогда ты сильно злился, — рассмеялся своим чудесным детским смехом, похожим на колокольчик, Янне. — Выходит, мне надо очень сильно пострадать, чтобы ты не злился.
— Не мели чепухи, — сердито пробормотал Хенкка, обнимая братишку и прижимая его к себе. Его плащ напитался кровью.
— Ты только сам останься в живых, — ни с того ни с сего сказал Янне. — Я этого больше всего на свете хочу. Чтобы ты назло им остался.
Хенкка посмотрел в лицо мальчишке. Янне слабо улыбнулся, и улыбка эта уже не сошла с его губ. Харт осторожно потрогал его лоб. И тут заметил, что глаза брата остекленели.
Медленно, словно в кошмарном сне, он опустил маленькое тельце на землю. В голове не было ни одной мысли. Хенкка поднял голову к небу, где ярко, будто издеваясь над ним, светила полная луна, и завыл, совсем как волк. Его одинокий крик пронесся по болотам, далеко-далеко, достиг гор, заставив толстых жрецов поежиться в своих теплых постелях. А он опустил голову и заплакал. Плакать он не умел; слишком редко приходилось это делать.
К дрожащему от слез харту подошла Милка, ласково пихнула его мордой в бок. Хенкка ухватился за ее густую гриву и так сидел, ни о чем не думая, только видя перед собой мертвое личико малыша, которого он когда-то спас.
***
Рассвет пришел непрошеным и мягким розоватым светом осветил нагнувшегося над телом Янне Хенкку. На небе загоралась кровавая заря. Молодой харт еще не знал, что дверги достигли первых поселений беженцев в болотах.
Он медленно поднялся. Надо было жить дальше. Янне просил его остаться в живых… а как? Он все равно умрет. Все они умрут в один час.
Когда маленькое тельце Янне, все испачканное кровью, нашло свой покой, Хенкка вскочил на Милку и понесся стрелой обратно, на запад. Иммортала он отпустил на волю: теперь он был воином-одиночкой, которому не нужно ничего, кроме меча и коня.
Вскоре он достиг холма, под которым покоился его учитель. Хенкка спешился и подошел к косому кресту, который сам ставил несколько дней назад.
— Вы были неправы, учитель, — прошептал он, опускаясь на колени. — Янне не был избранником. Он был просто мальчишкой, которого я спас… теперь я один. Все, кого я хоть немного любил, умерли. Отныне я смертник.
Он молча поднялся и снова пустился в путь. Ничто больше не связывало его с жизнью.
II

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393311[/date]:[/size]
Янне весь сжался, готовясь к боли. От этих людей он не мог ожидать ничего иного. Его грубо схватили и понесли куда-то. Куда — он не видел. Там его связали веревкой, когда он начал брыкаться. А потом его возложили на большой округлый камень с высеченными на нем рунами.
Он не кричал. Специально сжал зубы, хотя было очень больно. Он видел, как тонкое острое лезвие вонзается в его руку, видел, как оно вспарывает нежную кожу на предплечье, открывая вену. А в голове билась одна мысль: "Хенкка… прости меня…"
***
Он был в ярости, какой прежде ему не доводилось знать. Хенкка так ударил мечом того, кто стоял с лезвием в руке, что клинок не вспорол его шею — просто раздавил. Брызнула кровь.
— Получайте свое жертвоприношение! — зарычал он, бросаясь на бегущих от него людей. Никто не был в силах убежать от его меча; Хенкка летел следом, словно грозный дух мести. Он разрубил пополам какую-то жалкую женщину, на руках которой был ребенок лет шести. Ему было все равно, кого он убивает — он должен был убивать. Молодой харт рычал, будто от боли, — и ему было на самом деле больно. Словно кто-то рвал железными когтями его сердце.
Никто не спасся от него. Последний крестьянин упал перед ним на колени, прося пощады. Пощады не было ни для кого. Хенкка замахнулся мечом и так ударил, что голова его жертвы отлетела в сторону и утонула в маслянистой черной воде.
Он остался стоять один на острове. Никого не было в живых. Хенкка повернулся к круглому камню, послужившему им алтарем. Едва не закричал и бросился к нему.
Янне, его малыш Янне, которого он спас, рискуя собственной жизнью, которого он вырастил, которого он любил больше жизни, лежал на алтаре, весь покрытый кровью. Его собственной кровью.
— Хенкка… прости меня… — прошептал он, поднимая головенку с испачканными кровью темными волосами. Харт опустился перед ним на колени и обнял его. Он внимательно осмотрел раны мальчика. Было поздно.
Вены были вскрыты; оттуда текла кровь, уже не хлестала, а медленно, по капле, стекала на землю, тут же впитываясь. Хенкка снова зарычал.
— Я даже ни разу не вскрикнул, — горделиво сообщил Янне, будто не осознавая, что умирает. — Они думали, я буду кричать, а я ни слова им не сказал и звука не издал.
— Да молчи уж, — Хенкка внезапно для себя всхлипнул: оказалось, слезы ручьями бегут по его щекам. — Я знаю, что ты у меня молодец…
— Они подумали, я привидение, — продолжал говорить Янне. — Скоро я им на самом деле стану, правда?
— Нет, не станешь, — всхлипнул Хенкка, поднимая малыша на руки и неся его обратно, к Милке. — Ты еще долго будешь жить.
— Ты так же говорил Фиринэ, — заметил Янне. — И она умерла. Значит, я тоже умру. Я найду ее и скажу, что ты передавал ей привет, хорошо?
— Хорошо, — Хенкка уже не осознавал, что говорит. — А ты нарушил свое обещание. Ты ведь обещал, что не оставишь меня.
— Прости, — вздохнул Янне. — Не получилось. И мановара из меня никогда не получится. Я и драться не умею.
— Не имеет значения, мановары еще были целителями, — пробормотал Хенкка, опуская братишку на плащ у затухающего костра. — Помнишь, как ты ловко вылечил мою рану на руке, когда я порезался об осоку?
— Это же ерунда, ты и сам бы смог, — ответил Янне, и по его детской щечке тоже потекла слеза. — Я не хочу умирать, Хенкка. Я же еще столько не сделал… я до сих пор не выучил, как надо красться, когда охотишься за оленем. А ты учил меня.
— Глупости, — Хенкка вытер слезы рукавом. — Думаешь, я на тебя из-за этого злюсь.
— А тогда ты сильно злился, — рассмеялся своим чудесным детским смехом, похожим на колокольчик, Янне. — Выходит, мне надо очень сильно пострадать, чтобы ты не злился.
— Не мели чепухи, — сердито пробормотал Хенкка, обнимая братишку и прижимая его к себе. Его плащ напитался кровью.
— Ты только сам останься в живых, — ни с того ни с сего сказал Янне. — Я этого больше всего на свете хочу. Чтобы ты назло им остался.
Хенкка посмотрел в лицо мальчишке. Янне слабо улыбнулся, и улыбка эта уже не сошла с его губ. Харт осторожно потрогал его лоб. И тут заметил, что глаза брата остекленели.
Медленно, словно в кошмарном сне, он опустил маленькое тельце на землю. В голове не было ни одной мысли. Хенкка поднял голову к небу, где ярко, будто издеваясь над ним, светила полная луна, и завыл, совсем как волк. Его одинокий крик пронесся по болотам, далеко-далеко, достиг гор, заставив толстых жрецов поежиться в своих теплых постелях. А он опустил голову и заплакал. Плакать он не умел; слишком редко приходилось это делать.
К дрожащему от слез харту подошла Милка, ласково пихнула его мордой в бок. Хенкка ухватился за ее густую гриву и так сидел, ни о чем не думая, только видя перед собой мертвое личико малыша, которого он когда-то спас.
***
Рассвет пришел непрошеным и мягким розоватым светом осветил нагнувшегося над телом Янне Хенкку. На небе загоралась кровавая заря. Молодой харт еще не знал, что дверги достигли первых поселений беженцев в болотах.
Он медленно поднялся. Надо было жить дальше. Янне просил его остаться в живых… а как? Он все равно умрет. Все они умрут в один час.
Когда маленькое тельце Янне, все испачканное кровью, нашло свой покой, Хенкка вскочил на Милку и понесся стрелой обратно, на запад. Иммортала он отпустил на волю: теперь он был воином-одиночкой, которому не нужно ничего, кроме меча и коня.
Вскоре он достиг холма, под которым покоился его учитель. Хенкка спешился и подошел к косому кресту, который сам ставил несколько дней назад.
— Вы были неправы, учитель, — прошептал он, опускаясь на колени. — Янне не был избранником. Он был просто мальчишкой, которого я спас… теперь я один. Все, кого я хоть немного любил, умерли. Отныне я смертник.
Он молча поднялся и снова пустился в путь. Ничто больше не связывало его с жизнью.
II

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393362[/date]:[/size]
Глава 8.
Ярко светило огромное солнце, будто насмехаясь над всеми. Тихо колыхались колосья спелой ржи, не собранной ушедшими в спешке хозяевами поля. Узкая тропа вилась между золотыми волнами хлеба.
Крепкая гнедая лошадь спокойно шла широким шагом по тропинке. Верхом сидел высокий крепкий наездник и казался спящим, настолько низко он склонился над шеей своей лошади. Длинные перепутанные рыжие волосы закрывали его лицо.
Наступала осень. Теперь, на солнечном поле, это чувствовалось особенно ярко: шелестела спелая рожь, в воздухе летали маленькие серебристые паутинки. Одна такая ниточка запуталась в волосах всадника.
Подувал легкий ветерок. Если вглядеться, было даже видно струи теплого воздуха. Ветер гулял по опустошенной земле, которую оставили люди. Сентябрь встречала разруха. Вархарт был разгромлен; никого не осталось в живых на многие мили к западу. Оставались еще поселения на востоке, там в основном жили успевшие скрыться беженцы, среди них и почти все жрецы Храма.
Всадник, зеленоглазый парень лет двадцати, об этом знал. Он даже знал точно, где какое поселение находится и в каком из них живут священнослужители проклятой ныне религии. И он ехал, чтобы отомстить.
Хенкка поднял голову и упрямо тряхнул ей, убирая волосы с глаз. Тропинка вела на запад.
***
Лагерь двергов, в общем-то, не слишком отличался от лагеря хартов. Разве что раненых было меньше. Все так же суетились грязные солдаты, все так же ругались военачальники, в пыли валялись сытые собаки. Кто-то сидел у своей палатки и чистил клинок меча. Но, в отличие от лагеря хартов, здесь были женщины и даже дети.
Главный варлорд двергов, имя которому было Аккха, взял с собой все для удобства в пути. С ним было множество вещей, ранее хранившихся в замке Аккхи, мальчики-рабы, прислуживающие своему хозяину, жестокому повелителю войны, и красивые женщины из его гарема — чтобы согреться ночью в походном шатре, который неоспоримо был куда богаче, чем у любого другого. Почти что маленький дворец.
В тот пыльный сентябрьский день в лагере было тоскливо. Опять ушли остатки войска хартов. В болота никому из двергов лезть не хотелось. Особенно без провожатого. Жрецы снова успели скрыться.
Когда на дороге, ведущей с востока, появился усталый всадник на крупном гнедом жеребце, на него тут же обратили внимание. Солдаты забегали, надевая доспехи — особой храбростью рядовые дверги не отличались, только их воеводы расписывали мужество своих солдат перед варлордом.
Высокий человек в потрепанном дорожном плаще легко спрыгнул с лошади и поднял руки вверх, направляясь к лагерю. Воины, не спуская глаз с этих крепких рук в черных кожаных перчатках, двинулись ему навстречу.
Когда первый дверг, один из сотников, поравнялся с незнакомцем, он грозно оглядел путника. Острие клинка его меча уткнулось в центр широкой груди харта. Тот не пошевельнулся, будто меча и не было. Губы его улыбались, хотя глаза застыли в вечном подозрении.
— Приветствую тебя, отважный двергский воин, — спокойно сказал он, немного откинув голову назад — будто и так ему не было видно с высоты своего роста низкого сотника. — Можешь убрать свой клинок — я не причиню вам вреда. Я безоружен.
Эти слова он произнес с таким оттенком презрения, что сотник попятился. Клинок скользнул по груди харта, не причинив тому вреда.
— Кто ты, незнакомец? — спросил, подозрительно нахмурившись, сотник. Лезвие из вороненой стали звякнуло и скрылось в ножнах.
— Убийца, — ответил харт. — Я убил.
— Мы все здесь убийцы, — пожал плечами сотник. — Я убийца, и ты убийца, и они все, — он махнул рукой на двергских солдат.
— А они, — махнул в свою очередь харт рукой на восток, — убийцы вдвойне. Они убивают детей.
Сотник прищурился, рассматривая пришельца.
— Зачем ты сюда пришел? — спросил он, оставаясь настороже. — Уж не шпионить ли за нами?
— Нет, — лицо харта окаменело. — Я пришел мстить. Но не вам. Я должен отомстить за своих убитых. Слишком много крови пролили они, — снова кивок в сторону болот. — И я хочу, чтобы пролилась ныне их собственная кровь.
— Ты хочешь воевать вместе с нами? — удивился сотник.
— Я хочу провести вас через болота, — широкие плечи харта пришли в движение. — Я знаю, где они.
— Я доложу варлорду, — сотник едва не присвистнул, махнул рукой солдатам и побежал к главному шатру в центре лагеря.
Харта подтолкнули клинком меча в спину, и он покорно пошел следом за сотником. Солдаты тесной кучкой следовали за ним, боясь его больше, чем десятитысячного войска врагов.
Когда чужак вошел в шатер, варлорд сидел на своем пуховике, нахмурившись. Перед ним стоял навытяжку сотник, а сбоку от властителя двергов сидела прекрасная темноволосая девушка лет восемнадцати. На ноге у нее был браслет, и цепочку от него держал в руках варлорд. Девушка гладила своего повелителя по волосам.
Правитель двергов был грузным мужчиной лет сорока. Для своего возраста он рано поседел, слишком сильно располнел и уже не мог так держаться в седле, как раньше. Однако секира в его руках разила все так же мощно. Варлорд Аккха был лишен одного глаза, и девушка с заметным отвращением иногда посматривала на красную впадину на черепе.
— Приветствую вас, великий варлорд двергов, — харт с достоинством наклонил голову — вроде бы и поклонился, а вроде бы и нет, — да здравствует весь род ваш.
— Приветствую и тебя, хартский воин, — отвечал варлорд, — кто же ты? Назови свое имя, если тебе нечего скрывать от меня.
— Нечего, повелитель, — качнул головой с длинными рыжими волосами харт. — Мое имя, думаю, тебе кое-что, да скажет. Я — Хенкка Сеппайя, вести о чьем бегстве распространились еще пять лет назад по всему Вархарту.
— Слышал о таком, — крякнул Аккха, потирая заросший густой бородой подбородок.
— Я действительно сбежал из Храма, убив пятерых жрецов и сильно оглушив шестого, Верховного служителя Куапполу, — едва заметно усмехнулся Хенкка, — а заодно прихватив одну из жертв. Пять лет мы скитались по чащам Вархарта, пока не началась война. Они убили всех, кто был мне дорог. Я хочу отомстить им.
— Так кто же ты теперь? — неожиданно спросил варлорд. — Наемник, предатель, шпион, изменник?
— Нет, — гордо ответил ему Хенкка. — Я — мановар.
— Мановаров уже давно нет в Вархарте, — медленно и с угрозой произнес Аккха.
— Я знаю об этом, — спокойно согласился харт. — И я — последний из них. В жилах многих жрецов до сих пор течет кровь древних воинов, и в моих — тоже.
— И ты знаешь, где расположен лагерь жрецов Храма? — внезапно перевел разговор на другую тему варлорд.
— Знаю, повелитель, и готов провести войско двергов туда по самым безопасным тропам, — кивнул Хенкка.
— Значит, завтра выступаем, — приказал Аккха.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393413[/date]:[/size]
Выехали рано утром, еще не взошло солнце. Хенкка ехал впереди, уверенно ведя за собой все двергское войско. По ржаному полю колыхались золотые волны. Идя вперед, дверги сминали их, и оставались лишь жалкие остатки былой роскоши. Но кому были нужны теперь эти поля?
Хенкка был один. Воины варлорда так боялись его, что не смели даже близко подойти. И не только воины варлорда, но и все, кроме самого Аккхи. Слух о том, что он — мановар, быстро разлетелся по всему войску, и теперь на него показывали пальцем и убегали.
Хенкку такое положение дел вполне устраивало. Ему так хотелось побыть в одиночестве, спокойно подумать обо всем — и ему была дана такая возможность. Изредка его подзывал к себе варлорд, и только тогда Хенкка раскрывал рот, чтобы что-то сказать. А обычно он ехал молча.
Несколько дней спустя, когда до болот оставалось всего несколько миль, они остановились, как обычно, на ночлег. Было холодно, в воздухе витала привычная для Хенкки и неприятная для двергов сырость. Их страна, Даргарт, отличалась сухим и жарким климатом. Хенкка там ни разу не был, но читал о ней в письмах мановаров.
Вечером молодой харт, как обычно, устроился поодаль от всех ярких костров и суетящихся воинов. Он ничуть не устал за этот день, как и не уставал за предыдущие. Ненависть к жрецам вела его вперед. Постоянно перед глазами вставали родные, знакомые до боли лица. Чаще всего он видел Янне; мальчик улыбался, истекая кровью, и просил его остаться в живых. Хенкка ненавидел это видение точно так же, как и священнослужителей своего Храма: оно слишком сильно терзало его.
Теперь он сидел, сжавшись в клубок, и молча рассматривал яркие звезды. Когда-то давно, еще маленьким, он мечтал побывать там, высоко, и узнать, почему они светятся. Он хотел ухватиться за длинный и пышный хвост яркой кометы и улететь далеко отсюда, из Наргарда, и чтобы навсегда. Теперь его здесь ничто не держало.
Позади раздался тихий шорох босых ног о жухлую траву. Хенкка напрягся. Когда человек, кто бы он ни был, подошел слишком близко, харт резко повернулся и схватил пришельца за ногу. Ножка была тоненькая и мокрая от травы. Незнакомец не удержался и упал на землю рядом с хартом.
— Ай, ты меня задавишь, — прошипела маленькая гостья, отпинываясь от Хенкки и руками, и ногами. Хенкка от удивления даже отпустил ее.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, едва опомнившись.
Девушка встряхнулась по-кошачьи и расположилась подальше от него, в то же время с интересом его разглядывая.
— Никогда не видела хартов вблизи, а ведь сама наполовину хартской крови, — заметила она своим смешным сердитым голоском. — Так вот вы все какие. Нечего было меня хватать, сама бы села.
— Не думал, что это будешь ты, — уже равнодушно пожал Хенкка плечами и хотел уже отвернуться от нее, но не тут-то было. Маленькие пальчики с множеством ярких колец на них уцепились за его плечо и повернули с неожиданной силой к себе.
— Чего тебе? — разозлился Хенкка. Он бы запросто мог отопнуть ее, но почему-то рука, вернее, нога, не поднималась. Девушка была воистину миниатюрная, больше похожая на ребенка.
— Ну поговори со мной, мне скучно, — заныла она. — Они все такие неинтересные. Этот жирный старик только и знает, что тискать меня, а поговорить нам не о чем.
Хенкка немного смутился. С девушками он общался крайне мало, последним его опытом был разговор с умирающей Фиринэ.
— Ну, и о чем ты хочешь со мной поговорить? — он решил как-то спровадить ее, а лучшим способом было показать, что он ничуть не интереснее других воинов.
— А скажи, — ее большие темные, как спелые вишни, глаза хитро сощурились, — кем была та жертва, которую ты похитил с алтаря?
— Пять лет назад? — Хенкка пожал плечами с показным равнодушием. — Это был младенец, маленький мальчик. Я и сам тогда был маленький. Мы едва не умерли, когда бежали от жрецов. Но я смог его спасти и вырастить.
— А где он сейчас? — лицо девушки приняло странное, будто облегченное, выражение. А может, обрадованное.
— Умер, — плечи Хенкки снова пришли в движение.
— Как? — ее личико выражало высшую степень интереса. Хенкка выругался про себя, сообразив, что теперь она от него не отвяжется.
— Его убили, — ответил он и снова попытался отвернуться, понадеявшись на то, что этим она удовлетворится. Но девушка явно не собиралась от него отставать. Она почему-то прижалась к его плечу и прошептала:
— И ты решил за него отомстить, я правильно поняла?
Он не ответил. А девушка вздохнула по-кошачьи и так и осталась сидеть рядом, обняв его. Хенкке было удивительно, что она в нем нашла, что теперь не отходит, и он не решался ее оттолкнуть.
Наконец ему пришло в голову:
— А ты здесь откуда?
Ее головка с тяжелыми темными косами поднялась, и она ответила:
— Откуда еще может в военном лагере варлорда появиться женщина, дурачок, — он смутился немного. — Конечно, варлорд взял меня из своего гарема вместе с парой других. Чтобы мы его услаждали.
Она перебралась к нему на колени. Хенкка едва вовсе не ошалел от такой наглости.
— Так тебя зовут Хенкка Сеппайя? — спросила она. — О тебе все говорят. Особенно у нас в шатре, эти стервы просто мечтают познакомиться с тобой, они тоже никогда не видели хартов, и тем более мановаров.
— Ага, — кивнул он, так и не сообразив, откуда у нее столько наглости. — А как твое имя?
— Виктория, — девчонка манерно обхватила его руками за шею. — Имя мне досталось от матери. Она была хартом по крови, — казалось, она этим гордилась.
Хенкка молчал, не зная, что еще можно сказать. В общем-то, тем для разговора с ней у харта было тоже не густо, он не умел по два часа, как эти странные существа, трепаться о какой-то ерунде.
— А расскажи про мановаров, — попросила Виктория. — У нас про них много чего болтают, но ты ведь, наверное, не понаслышке знаешь.
Хенкка вздохнул и стал рассказывать ей про Эрика Адамса. Девчонка слушала с таким живым интересом, что ему пришлось пересказать едва ли не все его подвиги, а подвигов у знаменитого воина было много. Когда харт рассказал о последнем, который знал, было уже совсем темно. Многие дверги спали, и только яркие звезды все так же светили с неба.
— Расскажи еще что-нибудь, — сонным голосом произнесла девушка. Хенкка внимательно взглянул ей в лицо и понял, что она уже засыпает. Но делать было нечего, не сгонять же ее, и он начал новый рассказ о мановарах. А когда закончил, увидел, что она мирно спит у него на руках.
***
Как он заснул, Хенкка, открыв глаза утром, не помнил. Девчонка исчезла, будто ее и не было. Харт вспомнил, что именно ее он видел тогда, в шатре варлорда. На ноге у нее был браслет — признак рабства. Наверное, она проснулась гораздо раньше и убежала, пока никто не заметил.
Лагерь медленно просыпался. Началась обычная возня. Хенкка на этот раз не оставался равнодушно в стороне, а прошелся по лагерю. И ему повезло: около одного из пышно расшитых шатров варлорда он заметил маленькую девушку в длинной мантии. Мантия была явно с чужого плеча: она так завернулась в нее, что была похожа на куклу в пеленках. Виктория подмигнула харту и тут же исчезла среди барахла, которое вез варлорд с собой.
Весь день, сидя на лошади, Хенкка вспоминал ее удивительные глаза. Таких девушек он еще не видел. Виктория теперь, наверное, ехала в одной повозке с варлордом, и Хенкка был почти рад, когда Аккха подозвал его к себе. И вправду, он заметил девушку. Увидев его, она игриво закрыла личико полупрозрачной тканью своего платья и уткнулась носом в плечо варлорда.
— Долго нам еще ехать до лагеря жрецов? — спросил Аккха, не обратив на нее никакого внимания, хотя ее ручка лежала на его колене. — Я имею в виду, по болотам. Мои солдаты не хотят идти по топям, это может быть опасно.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393444[/date]:[/size]
Выехали рано утром, еще не взошло солнце. Хенкка ехал впереди, уверенно ведя за собой все двергское войско. По ржаному полю колыхались золотые волны. Идя вперед, дверги сминали их, и оставались лишь жалкие остатки былой роскоши. Но кому были нужны теперь эти поля?
Хенкка был один. Воины варлорда так боялись его, что не смели даже близко подойти. И не только воины варлорда, но и все, кроме самого Аккхи. Слух о том, что он — мановар, быстро разлетелся по всему войску, и теперь на него показывали пальцем и убегали.
Хенкку такое положение дел вполне устраивало. Ему так хотелось побыть в одиночестве, спокойно подумать обо всем — и ему была дана такая возможность. Изредка его подзывал к себе варлорд, и только тогда Хенкка раскрывал рот, чтобы что-то сказать. А обычно он ехал молча.
Несколько дней спустя, когда до болот оставалось всего несколько миль, они остановились, как обычно, на ночлег. Было холодно, в воздухе витала привычная для Хенкки и неприятная для двергов сырость. Их страна, Даргарт, отличалась сухим и жарким климатом. Хенкка там ни разу не был, но читал о ней в письмах мановаров.
Вечером молодой харт, как обычно, устроился поодаль от всех ярких костров и суетящихся воинов. Он ничуть не устал за этот день, как и не уставал за предыдущие. Ненависть к жрецам вела его вперед. Постоянно перед глазами вставали родные, знакомые до боли лица. Чаще всего он видел Янне; мальчик улыбался, истекая кровью, и просил его остаться в живых. Хенкка ненавидел это видение точно так же, как и священнослужителей своего Храма: оно слишком сильно терзало его.
Теперь он сидел, сжавшись в клубок, и молча рассматривал яркие звезды. Когда-то давно, еще маленьким, он мечтал побывать там, высоко, и узнать, почему они светятся. Он хотел ухватиться за длинный и пышный хвост яркой кометы и улететь далеко отсюда, из Наргарда, и чтобы навсегда. Теперь его здесь ничто не держало.
Позади раздался тихий шорох босых ног о жухлую траву. Хенкка напрягся. Когда человек, кто бы он ни был, подошел слишком близко, харт резко повернулся и схватил пришельца за ногу. Ножка была тоненькая и мокрая от травы. Незнакомец не удержался и упал на землю рядом с хартом.
— Ай, ты меня задавишь, — прошипела маленькая гостья, отпинываясь от Хенкки и руками, и ногами. Хенкка от удивления даже отпустил ее.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, едва опомнившись.
Девушка встряхнулась по-кошачьи и расположилась подальше от него, в то же время с интересом его разглядывая.
— Никогда не видела хартов вблизи, а ведь сама наполовину хартской крови, — заметила она своим смешным сердитым голоском. — Так вот вы все какие. Нечего было меня хватать, сама бы села.
— Не думал, что это будешь ты, — уже равнодушно пожал Хенкка плечами и хотел уже отвернуться от нее, но не тут-то было. Маленькие пальчики с множеством ярких колец на них уцепились за его плечо и повернули с неожиданной силой к себе.
— Чего тебе? — разозлился Хенкка. Он бы запросто мог отопнуть ее, но почему-то рука, вернее, нога, не поднималась. Девушка была воистину миниатюрная, больше похожая на ребенка.
— Ну поговори со мной, мне скучно, — заныла она. — Они все такие неинтересные. Этот жирный старик только и знает, что тискать меня, а поговорить нам не о чем.
Хенкка немного смутился. С девушками он общался крайне мало, последним его опытом был разговор с умирающей Фиринэ.
— Ну, и о чем ты хочешь со мной поговорить? — он решил как-то спровадить ее, а лучшим способом было показать, что он ничуть не интереснее других воинов.
— А скажи, — ее большие темные, как спелые вишни, глаза хитро сощурились, — кем была та жертва, которую ты похитил с алтаря?
— Пять лет назад? — Хенкка пожал плечами с показным равнодушием. — Это был младенец, маленький мальчик. Я и сам тогда был маленький. Мы едва не умерли, когда бежали от жрецов. Но я смог его спасти и вырастить.
— А где он сейчас? — лицо девушки приняло странное, будто облегченное, выражение. А может, обрадованное.
— Умер, — плечи Хенкки снова пришли в движение.
— Как? — ее личико выражало высшую степень интереса. Хенкка выругался про себя, сообразив, что теперь она от него не отвяжется.
— Его убили, — ответил он и снова попытался отвернуться, понадеявшись на то, что этим она удовлетворится. Но девушка явно не собиралась от него отставать. Она почему-то прижалась к его плечу и прошептала:
— И ты решил за него отомстить, я правильно поняла?
Он не ответил. А девушка вздохнула по-кошачьи и так и осталась сидеть рядом, обняв его. Хенкке было удивительно, что она в нем нашла, что теперь не отходит, и он не решался ее оттолкнуть.
Наконец ему пришло в голову:
— А ты здесь откуда?
Ее головка с тяжелыми темными косами поднялась, и она ответила:
— Откуда еще может в военном лагере варлорда появиться женщина, дурачок, — он смутился немного. — Конечно, варлорд взял меня из своего гарема вместе с парой других. Чтобы мы его услаждали.
Она перебралась к нему на колени. Хенкка едва вовсе не ошалел от такой наглости.
— Так тебя зовут Хенкка Сеппайя? — спросила она. — О тебе все говорят. Особенно у нас в шатре, эти стервы просто мечтают познакомиться с тобой, они тоже никогда не видели хартов, и тем более мановаров.
— Ага, — кивнул он, так и не сообразив, откуда у нее столько наглости. — А как твое имя?
— Виктория, — девчонка манерно обхватила его руками за шею. — Имя мне досталось от матери. Она была хартом по крови, — казалось, она этим гордилась.
Хенкка молчал, не зная, что еще можно сказать. В общем-то, тем для разговора с ней у харта было тоже не густо, он не умел по два часа, как эти странные существа, трепаться о какой-то ерунде.
— А расскажи про мановаров, — попросила Виктория. — У нас про них много чего болтают, но ты ведь, наверное, не понаслышке знаешь.
Хенкка вздохнул и стал рассказывать ей про Эрика Адамса. Девчонка слушала с таким живым интересом, что ему пришлось пересказать едва ли не все его подвиги, а подвигов у знаменитого воина было много. Когда харт рассказал о последнем, который знал, было уже совсем темно. Многие дверги спали, и только яркие звезды все так же светили с неба.
— Расскажи еще что-нибудь, — сонным голосом произнесла девушка. Хенкка внимательно взглянул ей в лицо и понял, что она уже засыпает. Но делать было нечего, не сгонять же ее, и он начал новый рассказ о мановарах. А когда закончил, увидел, что она мирно спит у него на руках.
***
Как он заснул, Хенкка, открыв глаза утром, не помнил. Девчонка исчезла, будто ее и не было. Харт вспомнил, что именно ее он видел тогда, в шатре варлорда. На ноге у нее был браслет — признак рабства. Наверное, она проснулась гораздо раньше и убежала, пока никто не заметил.
Лагерь медленно просыпался. Началась обычная возня. Хенкка на этот раз не оставался равнодушно в стороне, а прошелся по лагерю. И ему повезло: около одного из пышно расшитых шатров варлорда он заметил маленькую девушку в длинной мантии. Мантия была явно с чужого плеча: она так завернулась в нее, что была похожа на куклу в пеленках. Виктория подмигнула харту и тут же исчезла среди барахла, которое вез варлорд с собой.
Весь день, сидя на лошади, Хенкка вспоминал ее удивительные глаза. Таких девушек он еще не видел. Виктория теперь, наверное, ехала в одной повозке с варлордом, и Хенкка был почти рад, когда Аккха подозвал его к себе. И вправду, он заметил девушку. Увидев его, она игриво закрыла личико полупрозрачной тканью своего платья и уткнулась носом в плечо варлорда.
— Долго нам еще ехать до лагеря жрецов? — спросил Аккха, не обратив на нее никакого внимания, хотя ее ручка лежала на его колене. — Я имею в виду, по болотам. Мои солдаты не хотят идти по топям, это может быть опасно.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393483[/date]:[/size]
Выехали рано утром, еще не взошло солнце. Хенкка ехал впереди, уверенно ведя за собой все двергское войско. По ржаному полю колыхались золотые волны. Идя вперед, дверги сминали их, и оставались лишь жалкие остатки былой роскоши. Но кому были нужны теперь эти поля?
Хенкка был один. Воины варлорда так боялись его, что не смели даже близко подойти. И не только воины варлорда, но и все, кроме самого Аккхи. Слух о том, что он — мановар, быстро разлетелся по всему войску, и теперь на него показывали пальцем и убегали.
Хенкку такое положение дел вполне устраивало. Ему так хотелось побыть в одиночестве, спокойно подумать обо всем — и ему была дана такая возможность. Изредка его подзывал к себе варлорд, и только тогда Хенкка раскрывал рот, чтобы что-то сказать. А обычно он ехал молча.
Несколько дней спустя, когда до болот оставалось всего несколько миль, они остановились, как обычно, на ночлег. Было холодно, в воздухе витала привычная для Хенкки и неприятная для двергов сырость. Их страна, Даргарт, отличалась сухим и жарким климатом. Хенкка там ни разу не был, но читал о ней в письмах мановаров.
Вечером молодой харт, как обычно, устроился поодаль от всех ярких костров и суетящихся воинов. Он ничуть не устал за этот день, как и не уставал за предыдущие. Ненависть к жрецам вела его вперед. Постоянно перед глазами вставали родные, знакомые до боли лица. Чаще всего он видел Янне; мальчик улыбался, истекая кровью, и просил его остаться в живых. Хенкка ненавидел это видение точно так же, как и священнослужителей своего Храма: оно слишком сильно терзало его.
Теперь он сидел, сжавшись в клубок, и молча рассматривал яркие звезды. Когда-то давно, еще маленьким, он мечтал побывать там, высоко, и узнать, почему они светятся. Он хотел ухватиться за длинный и пышный хвост яркой кометы и улететь далеко отсюда, из Наргарда, и чтобы навсегда. Теперь его здесь ничто не держало.
Позади раздался тихий шорох босых ног о жухлую траву. Хенкка напрягся. Когда человек, кто бы он ни был, подошел слишком близко, харт резко повернулся и схватил пришельца за ногу. Ножка была тоненькая и мокрая от травы. Незнакомец не удержался и упал на землю рядом с хартом.
— Ай, ты меня задавишь, — прошипела маленькая гостья, отпинываясь от Хенкки и руками, и ногами. Хенкка от удивления даже отпустил ее.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, едва опомнившись.
Девушка встряхнулась по-кошачьи и расположилась подальше от него, в то же время с интересом его разглядывая.
— Никогда не видела хартов вблизи, а ведь сама наполовину хартской крови, — заметила она своим смешным сердитым голоском. — Так вот вы все какие. Нечего было меня хватать, сама бы села.
— Не думал, что это будешь ты, — уже равнодушно пожал Хенкка плечами и хотел уже отвернуться от нее, но не тут-то было. Маленькие пальчики с множеством ярких колец на них уцепились за его плечо и повернули с неожиданной силой к себе.
— Чего тебе? — разозлился Хенкка. Он бы запросто мог отопнуть ее, но почему-то рука, вернее, нога, не поднималась. Девушка была воистину миниатюрная, больше похожая на ребенка.
— Ну поговори со мной, мне скучно, — заныла она. — Они все такие неинтересные. Этот жирный старик только и знает, что тискать меня, а поговорить нам не о чем.
Хенкка немного смутился. С девушками он общался крайне мало, последним его опытом был разговор с умирающей Фиринэ.
— Ну, и о чем ты хочешь со мной поговорить? — он решил как-то спровадить ее, а лучшим способом было показать, что он ничуть не интереснее других воинов.
— А скажи, — ее большие темные, как спелые вишни, глаза хитро сощурились, — кем была та жертва, которую ты похитил с алтаря?
— Пять лет назад? — Хенкка пожал плечами с показным равнодушием. — Это был младенец, маленький мальчик. Я и сам тогда был маленький. Мы едва не умерли, когда бежали от жрецов. Но я смог его спасти и вырастить.
— А где он сейчас? — лицо девушки приняло странное, будто облегченное, выражение. А может, обрадованное.
— Умер, — плечи Хенкки снова пришли в движение.
— Как? — ее личико выражало высшую степень интереса. Хенкка выругался про себя, сообразив, что теперь она от него не отвяжется.
— Его убили, — ответил он и снова попытался отвернуться, понадеявшись на то, что этим она удовлетворится. Но девушка явно не собиралась от него отставать. Она почему-то прижалась к его плечу и прошептала:
— И ты решил за него отомстить, я правильно поняла?
Он не ответил. А девушка вздохнула по-кошачьи и так и осталась сидеть рядом, обняв его. Хенкке было удивительно, что она в нем нашла, что теперь не отходит, и он не решался ее оттолкнуть.
Наконец ему пришло в голову:
— А ты здесь откуда?
Ее головка с тяжелыми темными косами поднялась, и она ответила:
— Откуда еще может в военном лагере варлорда появиться женщина, дурачок, — он смутился немного. — Конечно, варлорд взял меня из своего гарема вместе с парой других. Чтобы мы его услаждали.
Она перебралась к нему на колени. Хенкка едва вовсе не ошалел от такой наглости.
— Так тебя зовут Хенкка Сеппайя? — спросила она. — О тебе все говорят. Особенно у нас в шатре, эти стервы просто мечтают познакомиться с тобой, они тоже никогда не видели хартов, и тем более мановаров.
— Ага, — кивнул он, так и не сообразив, откуда у нее столько наглости. — А как твое имя?
— Виктория, — девчонка манерно обхватила его руками за шею. — Имя мне досталось от матери. Она была хартом по крови, — казалось, она этим гордилась.
Хенкка молчал, не зная, что еще можно сказать. В общем-то, тем для разговора с ней у харта было тоже не густо, он не умел по два часа, как эти странные существа, трепаться о какой-то ерунде.
— А расскажи про мановаров, — попросила Виктория. — У нас про них много чего болтают, но ты ведь, наверное, не понаслышке знаешь.
Хенкка вздохнул и стал рассказывать ей про Эрика Адамса. Девчонка слушала с таким живым интересом, что ему пришлось пересказать едва ли не все его подвиги, а подвигов у знаменитого воина было много. Когда харт рассказал о последнем, который знал, было уже совсем темно. Многие дверги спали, и только яркие звезды все так же светили с неба.
— Расскажи еще что-нибудь, — сонным голосом произнесла девушка. Хенкка внимательно взглянул ей в лицо и понял, что она уже засыпает. Но делать было нечего, не сгонять же ее, и он начал новый рассказ о мановарах. А когда закончил, увидел, что она мирно спит у него на руках.
***
Как он заснул, Хенкка, открыв глаза утром, не помнил. Девчонка исчезла, будто ее и не было. Харт вспомнил, что именно ее он видел тогда, в шатре варлорда. На ноге у нее был браслет — признак рабства. Наверное, она проснулась гораздо раньше и убежала, пока никто не заметил.
Лагерь медленно просыпался. Началась обычная возня. Хенкка на этот раз не оставался равнодушно в стороне, а прошелся по лагерю. И ему повезло: около одного из пышно расшитых шатров варлорда он заметил маленькую девушку в длинной мантии. Мантия была явно с чужого плеча: она так завернулась в нее, что была похожа на куклу в пеленках. Виктория подмигнула харту и тут же исчезла среди барахла, которое вез варлорд с собой.
Весь день, сидя на лошади, Хенкка вспоминал ее удивительные глаза. Таких девушек он еще не видел. Виктория теперь, наверное, ехала в одной повозке с варлордом, и Хенкка был почти рад, когда Аккха подозвал его к себе. И вправду, он заметил девушку. Увидев его, она игриво закрыла личико полупрозрачной тканью своего платья и уткнулась носом в плечо варлорда.
— Долго нам еще ехать до лагеря жрецов? — спросил Аккха, не обратив на нее никакого внимания, хотя ее ручка лежала на его колене. — Я имею в виду, по болотам. Мои солдаты не хотят идти по топям, это может быть опасно.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393522[/date]:[/size]
Выехали рано утром, еще не взошло солнце. Хенкка ехал впереди, уверенно ведя за собой все двергское войско. По ржаному полю колыхались золотые волны. Идя вперед, дверги сминали их, и оставались лишь жалкие остатки былой роскоши. Но кому были нужны теперь эти поля?
Хенкка был один. Воины варлорда так боялись его, что не смели даже близко подойти. И не только воины варлорда, но и все, кроме самого Аккхи. Слух о том, что он — мановар, быстро разлетелся по всему войску, и теперь на него показывали пальцем и убегали.
Хенкку такое положение дел вполне устраивало. Ему так хотелось побыть в одиночестве, спокойно подумать обо всем — и ему была дана такая возможность. Изредка его подзывал к себе варлорд, и только тогда Хенкка раскрывал рот, чтобы что-то сказать. А обычно он ехал молча.
Несколько дней спустя, когда до болот оставалось всего несколько миль, они остановились, как обычно, на ночлег. Было холодно, в воздухе витала привычная для Хенкки и неприятная для двергов сырость. Их страна, Даргарт, отличалась сухим и жарким климатом. Хенкка там ни разу не был, но читал о ней в письмах мановаров.
Вечером молодой харт, как обычно, устроился поодаль от всех ярких костров и суетящихся воинов. Он ничуть не устал за этот день, как и не уставал за предыдущие. Ненависть к жрецам вела его вперед. Постоянно перед глазами вставали родные, знакомые до боли лица. Чаще всего он видел Янне; мальчик улыбался, истекая кровью, и просил его остаться в живых. Хенкка ненавидел это видение точно так же, как и священнослужителей своего Храма: оно слишком сильно терзало его.
Теперь он сидел, сжавшись в клубок, и молча рассматривал яркие звезды. Когда-то давно, еще маленьким, он мечтал побывать там, высоко, и узнать, почему они светятся. Он хотел ухватиться за длинный и пышный хвост яркой кометы и улететь далеко отсюда, из Наргарда, и чтобы навсегда. Теперь его здесь ничто не держало.
Позади раздался тихий шорох босых ног о жухлую траву. Хенкка напрягся. Когда человек, кто бы он ни был, подошел слишком близко, харт резко повернулся и схватил пришельца за ногу. Ножка была тоненькая и мокрая от травы. Незнакомец не удержался и упал на землю рядом с хартом.
— Ай, ты меня задавишь, — прошипела маленькая гостья, отпинываясь от Хенкки и руками, и ногами. Хенкка от удивления даже отпустил ее.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, едва опомнившись.
Девушка встряхнулась по-кошачьи и расположилась подальше от него, в то же время с интересом его разглядывая.
— Никогда не видела хартов вблизи, а ведь сама наполовину хартской крови, — заметила она своим смешным сердитым голоском. — Так вот вы все какие. Нечего было меня хватать, сама бы села.
— Не думал, что это будешь ты, — уже равнодушно пожал Хенкка плечами и хотел уже отвернуться от нее, но не тут-то было. Маленькие пальчики с множеством ярких колец на них уцепились за его плечо и повернули с неожиданной силой к себе.
— Чего тебе? — разозлился Хенкка. Он бы запросто мог отопнуть ее, но почему-то рука, вернее, нога, не поднималась. Девушка была воистину миниатюрная, больше похожая на ребенка.
— Ну поговори со мной, мне скучно, — заныла она. — Они все такие неинтересные. Этот жирный старик только и знает, что тискать меня, а поговорить нам не о чем.
Хенкка немного смутился. С девушками он общался крайне мало, последним его опытом был разговор с умирающей Фиринэ.
— Ну, и о чем ты хочешь со мной поговорить? — он решил как-то спровадить ее, а лучшим способом было показать, что он ничуть не интереснее других воинов.
— А скажи, — ее большие темные, как спелые вишни, глаза хитро сощурились, — кем была та жертва, которую ты похитил с алтаря?
— Пять лет назад? — Хенкка пожал плечами с показным равнодушием. — Это был младенец, маленький мальчик. Я и сам тогда был маленький. Мы едва не умерли, когда бежали от жрецов. Но я смог его спасти и вырастить.
— А где он сейчас? — лицо девушки приняло странное, будто облегченное, выражение. А может, обрадованное.
— Умер, — плечи Хенкки снова пришли в движение.
— Как? — ее личико выражало высшую степень интереса. Хенкка выругался про себя, сообразив, что теперь она от него не отвяжется.
— Его убили, — ответил он и снова попытался отвернуться, понадеявшись на то, что этим она удовлетворится. Но девушка явно не собиралась от него отставать. Она почему-то прижалась к его плечу и прошептала:
— И ты решил за него отомстить, я правильно поняла?
Он не ответил. А девушка вздохнула по-кошачьи и так и осталась сидеть рядом, обняв его. Хенкке было удивительно, что она в нем нашла, что теперь не отходит, и он не решался ее оттолкнуть.
Наконец ему пришло в голову:
— А ты здесь откуда?
Ее головка с тяжелыми темными косами поднялась, и она ответила:
— Откуда еще может в военном лагере варлорда появиться женщина, дурачок, — он смутился немного. — Конечно, варлорд взял меня из своего гарема вместе с парой других. Чтобы мы его услаждали.
Она перебралась к нему на колени. Хенкка едва вовсе не ошалел от такой наглости.
— Так тебя зовут Хенкка Сеппайя? — спросила она. — О тебе все говорят. Особенно у нас в шатре, эти стервы просто мечтают познакомиться с тобой, они тоже никогда не видели хартов, и тем более мановаров.
— Ага, — кивнул он, так и не сообразив, откуда у нее столько наглости. — А как твое имя?
— Виктория, — девчонка манерно обхватила его руками за шею. — Имя мне досталось от матери. Она была хартом по крови, — казалось, она этим гордилась.
Хенкка молчал, не зная, что еще можно сказать. В общем-то, тем для разговора с ней у харта было тоже не густо, он не умел по два часа, как эти странные существа, трепаться о какой-то ерунде.
— А расскажи про мановаров, — попросила Виктория. — У нас про них много чего болтают, но ты ведь, наверное, не понаслышке знаешь.
Хенкка вздохнул и стал рассказывать ей про Эрика Адамса. Девчонка слушала с таким живым интересом, что ему пришлось пересказать едва ли не все его подвиги, а подвигов у знаменитого воина было много. Когда харт рассказал о последнем, который знал, было уже совсем темно. Многие дверги спали, и только яркие звезды все так же светили с неба.
— Расскажи еще что-нибудь, — сонным голосом произнесла девушка. Хенкка внимательно взглянул ей в лицо и понял, что она уже засыпает. Но делать было нечего, не сгонять же ее, и он начал новый рассказ о мановарах. А когда закончил, увидел, что она мирно спит у него на руках.
***
Как он заснул, Хенкка, открыв глаза утром, не помнил. Девчонка исчезла, будто ее и не было. Харт вспомнил, что именно ее он видел тогда, в шатре варлорда. На ноге у нее был браслет — признак рабства. Наверное, она проснулась гораздо раньше и убежала, пока никто не заметил.
Лагерь медленно просыпался. Началась обычная возня. Хенкка на этот раз не оставался равнодушно в стороне, а прошелся по лагерю. И ему повезло: около одного из пышно расшитых шатров варлорда он заметил маленькую девушку в длинной мантии. Мантия была явно с чужого плеча: она так завернулась в нее, что была похожа на куклу в пеленках. Виктория подмигнула харту и тут же исчезла среди барахла, которое вез варлорд с собой.
Весь день, сидя на лошади, Хенкка вспоминал ее удивительные глаза. Таких девушек он еще не видел. Виктория теперь, наверное, ехала в одной повозке с варлордом, и Хенкка был почти рад, когда Аккха подозвал его к себе. И вправду, он заметил девушку. Увидев его, она игриво закрыла личико полупрозрачной тканью своего платья и уткнулась носом в плечо варлорда.
— Долго нам еще ехать до лагеря жрецов? — спросил Аккха, не обратив на нее никакого внимания, хотя ее ручка лежала на его колене. — Я имею в виду, по болотам. Мои солдаты не хотят идти по топям, это может быть опасно.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393591[/date]:[/size]
Выехали рано утром, еще не взошло солнце. Хенкка ехал впереди, уверенно ведя за собой все двергское войско. По ржаному полю колыхались золотые волны. Идя вперед, дверги сминали их, и оставались лишь жалкие остатки былой роскоши. Но кому были нужны теперь эти поля?
Хенкка был один. Воины варлорда так боялись его, что не смели даже близко подойти. И не только воины варлорда, но и все, кроме самого Аккхи. Слух о том, что он — мановар, быстро разлетелся по всему войску, и теперь на него показывали пальцем и убегали.
Хенкку такое положение дел вполне устраивало. Ему так хотелось побыть в одиночестве, спокойно подумать обо всем — и ему была дана такая возможность. Изредка его подзывал к себе варлорд, и только тогда Хенкка раскрывал рот, чтобы что-то сказать. А обычно он ехал молча.
Несколько дней спустя, когда до болот оставалось всего несколько миль, они остановились, как обычно, на ночлег. Было холодно, в воздухе витала привычная для Хенкки и неприятная для двергов сырость. Их страна, Даргарт, отличалась сухим и жарким климатом. Хенкка там ни разу не был, но читал о ней в письмах мановаров.
Вечером молодой харт, как обычно, устроился поодаль от всех ярких костров и суетящихся воинов. Он ничуть не устал за этот день, как и не уставал за предыдущие. Ненависть к жрецам вела его вперед. Постоянно перед глазами вставали родные, знакомые до боли лица. Чаще всего он видел Янне; мальчик улыбался, истекая кровью, и просил его остаться в живых. Хенкка ненавидел это видение точно так же, как и священнослужителей своего Храма: оно слишком сильно терзало его.
Теперь он сидел, сжавшись в клубок, и молча рассматривал яркие звезды. Когда-то давно, еще маленьким, он мечтал побывать там, высоко, и узнать, почему они светятся. Он хотел ухватиться за длинный и пышный хвост яркой кометы и улететь далеко отсюда, из Наргарда, и чтобы навсегда. Теперь его здесь ничто не держало.
Позади раздался тихий шорох босых ног о жухлую траву. Хенкка напрягся. Когда человек, кто бы он ни был, подошел слишком близко, харт резко повернулся и схватил пришельца за ногу. Ножка была тоненькая и мокрая от травы. Незнакомец не удержался и упал на землю рядом с хартом.
— Ай, ты меня задавишь, — прошипела маленькая гостья, отпинываясь от Хенкки и руками, и ногами. Хенкка от удивления даже отпустил ее.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, едва опомнившись.
Девушка встряхнулась по-кошачьи и расположилась подальше от него, в то же время с интересом его разглядывая.
— Никогда не видела хартов вблизи, а ведь сама наполовину хартской крови, — заметила она своим смешным сердитым голоском. — Так вот вы все какие. Нечего было меня хватать, сама бы села.
— Не думал, что это будешь ты, — уже равнодушно пожал Хенкка плечами и хотел уже отвернуться от нее, но не тут-то было. Маленькие пальчики с множеством ярких колец на них уцепились за его плечо и повернули с неожиданной силой к себе.
— Чего тебе? — разозлился Хенкка. Он бы запросто мог отопнуть ее, но почему-то рука, вернее, нога, не поднималась. Девушка была воистину миниатюрная, больше похожая на ребенка.
— Ну поговори со мной, мне скучно, — заныла она. — Они все такие неинтересные. Этот жирный старик только и знает, что тискать меня, а поговорить нам не о чем.
Хенкка немного смутился. С девушками он общался крайне мало, последним его опытом был разговор с умирающей Фиринэ.
— Ну, и о чем ты хочешь со мной поговорить? — он решил как-то спровадить ее, а лучшим способом было показать, что он ничуть не интереснее других воинов.
— А скажи, — ее большие темные, как спелые вишни, глаза хитро сощурились, — кем была та жертва, которую ты похитил с алтаря?
— Пять лет назад? — Хенкка пожал плечами с показным равнодушием. — Это был младенец, маленький мальчик. Я и сам тогда был маленький. Мы едва не умерли, когда бежали от жрецов. Но я смог его спасти и вырастить.
— А где он сейчас? — лицо девушки приняло странное, будто облегченное, выражение. А может, обрадованное.
— Умер, — плечи Хенкки снова пришли в движение.
— Как? — ее личико выражало высшую степень интереса. Хенкка выругался про себя, сообразив, что теперь она от него не отвяжется.
— Его убили, — ответил он и снова попытался отвернуться, понадеявшись на то, что этим она удовлетворится. Но девушка явно не собиралась от него отставать. Она почему-то прижалась к его плечу и прошептала:
— И ты решил за него отомстить, я правильно поняла?
Он не ответил. А девушка вздохнула по-кошачьи и так и осталась сидеть рядом, обняв его. Хенкке было удивительно, что она в нем нашла, что теперь не отходит, и он не решался ее оттолкнуть.
Наконец ему пришло в голову:
— А ты здесь откуда?
Ее головка с тяжелыми темными косами поднялась, и она ответила:
— Откуда еще может в военном лагере варлорда появиться женщина, дурачок, — он смутился немного. — Конечно, варлорд взял меня из своего гарема вместе с парой других. Чтобы мы его услаждали.
Она перебралась к нему на колени. Хенкка едва вовсе не ошалел от такой наглости.
— Так тебя зовут Хенкка Сеппайя? — спросила она. — О тебе все говорят. Особенно у нас в шатре, эти стервы просто мечтают познакомиться с тобой, они тоже никогда не видели хартов, и тем более мановаров.
— Ага, — кивнул он, так и не сообразив, откуда у нее столько наглости. — А как твое имя?
— Виктория, — девчонка манерно обхватила его руками за шею. — Имя мне досталось от матери. Она была хартом по крови, — казалось, она этим гордилась.
Хенкка молчал, не зная, что еще можно сказать. В общем-то, тем для разговора с ней у харта было тоже не густо, он не умел по два часа, как эти странные существа, трепаться о какой-то ерунде.
— А расскажи про мановаров, — попросила Виктория. — У нас про них много чего болтают, но ты ведь, наверное, не понаслышке знаешь.
Хенкка вздохнул и стал рассказывать ей про Эрика Адамса. Девчонка слушала с таким живым интересом, что ему пришлось пересказать едва ли не все его подвиги, а подвигов у знаменитого воина было много. Когда харт рассказал о последнем, который знал, было уже совсем темно. Многие дверги спали, и только яркие звезды все так же светили с неба.
— Расскажи еще что-нибудь, — сонным голосом произнесла девушка. Хенкка внимательно взглянул ей в лицо и понял, что она уже засыпает. Но делать было нечего, не сгонять же ее, и он начал новый рассказ о мановарах. А когда закончил, увидел, что она мирно спит у него на руках.
***
Как он заснул, Хенкка, открыв глаза утром, не помнил. Девчонка исчезла, будто ее и не было. Харт вспомнил, что именно ее он видел тогда, в шатре варлорда. На ноге у нее был браслет — признак рабства. Наверное, она проснулась гораздо раньше и убежала, пока никто не заметил.
Лагерь медленно просыпался. Началась обычная возня. Хенкка на этот раз не оставался равнодушно в стороне, а прошелся по лагерю. И ему повезло: около одного из пышно расшитых шатров варлорда он заметил маленькую девушку в длинной мантии. Мантия была явно с чужого плеча: она так завернулась в нее, что была похожа на куклу в пеленках. Виктория подмигнула харту и тут же исчезла среди барахла, которое вез варлорд с собой.
Весь день, сидя на лошади, Хенкка вспоминал ее удивительные глаза. Таких девушек он еще не видел. Виктория теперь, наверное, ехала в одной повозке с варлордом, и Хенкка был почти рад, когда Аккха подозвал его к себе. И вправду, он заметил девушку. Увидев его, она игриво закрыла личико полупрозрачной тканью своего платья и уткнулась носом в плечо варлорда.
— Долго нам еще ехать до лагеря жрецов? — спросил Аккха, не обратив на нее никакого внимания, хотя ее ручка лежала на его колене. — Я имею в виду, по болотам. Мои солдаты не хотят идти по топям, это может быть опасно.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393631[/date]:[/size]
Выехали рано утром, еще не взошло солнце. Хенкка ехал впереди, уверенно ведя за собой все двергское войско. По ржаному полю колыхались золотые волны. Идя вперед, дверги сминали их, и оставались лишь жалкие остатки былой роскоши. Но кому были нужны теперь эти поля?
Хенкка был один. Воины варлорда так боялись его, что не смели даже близко подойти. И не только воины варлорда, но и все, кроме самого Аккхи. Слух о том, что он — мановар, быстро разлетелся по всему войску, и теперь на него показывали пальцем и убегали.
Хенкку такое положение дел вполне устраивало. Ему так хотелось побыть в одиночестве, спокойно подумать обо всем — и ему была дана такая возможность. Изредка его подзывал к себе варлорд, и только тогда Хенкка раскрывал рот, чтобы что-то сказать. А обычно он ехал молча.
Несколько дней спустя, когда до болот оставалось всего несколько миль, они остановились, как обычно, на ночлег. Было холодно, в воздухе витала привычная для Хенкки и неприятная для двергов сырость. Их страна, Даргарт, отличалась сухим и жарким климатом. Хенкка там ни разу не был, но читал о ней в письмах мановаров.
Вечером молодой харт, как обычно, устроился поодаль от всех ярких костров и суетящихся воинов. Он ничуть не устал за этот день, как и не уставал за предыдущие. Ненависть к жрецам вела его вперед. Постоянно перед глазами вставали родные, знакомые до боли лица. Чаще всего он видел Янне; мальчик улыбался, истекая кровью, и просил его остаться в живых. Хенкка ненавидел это видение точно так же, как и священнослужителей своего Храма: оно слишком сильно терзало его.
Теперь он сидел, сжавшись в клубок, и молча рассматривал яркие звезды. Когда-то давно, еще маленьким, он мечтал побывать там, высоко, и узнать, почему они светятся. Он хотел ухватиться за длинный и пышный хвост яркой кометы и улететь далеко отсюда, из Наргарда, и чтобы навсегда. Теперь его здесь ничто не держало.
Позади раздался тихий шорох босых ног о жухлую траву. Хенкка напрягся. Когда человек, кто бы он ни был, подошел слишком близко, харт резко повернулся и схватил пришельца за ногу. Ножка была тоненькая и мокрая от травы. Незнакомец не удержался и упал на землю рядом с хартом.
— Ай, ты меня задавишь, — прошипела маленькая гостья, отпинываясь от Хенкки и руками, и ногами. Хенкка от удивления даже отпустил ее.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, едва опомнившись.
Девушка встряхнулась по-кошачьи и расположилась подальше от него, в то же время с интересом его разглядывая.
— Никогда не видела хартов вблизи, а ведь сама наполовину хартской крови, — заметила она своим смешным сердитым голоском. — Так вот вы все какие. Нечего было меня хватать, сама бы села.
— Не думал, что это будешь ты, — уже равнодушно пожал Хенкка плечами и хотел уже отвернуться от нее, но не тут-то было. Маленькие пальчики с множеством ярких колец на них уцепились за его плечо и повернули с неожиданной силой к себе.
— Чего тебе? — разозлился Хенкка. Он бы запросто мог отопнуть ее, но почему-то рука, вернее, нога, не поднималась. Девушка была воистину миниатюрная, больше похожая на ребенка.
— Ну поговори со мной, мне скучно, — заныла она. — Они все такие неинтересные. Этот жирный старик только и знает, что тискать меня, а поговорить нам не о чем.
Хенкка немного смутился. С девушками он общался крайне мало, последним его опытом был разговор с умирающей Фиринэ.
— Ну, и о чем ты хочешь со мной поговорить? — он решил как-то спровадить ее, а лучшим способом было показать, что он ничуть не интереснее других воинов.
— А скажи, — ее большие темные, как спелые вишни, глаза хитро сощурились, — кем была та жертва, которую ты похитил с алтаря?
— Пять лет назад? — Хенкка пожал плечами с показным равнодушием. — Это был младенец, маленький мальчик. Я и сам тогда был маленький. Мы едва не умерли, когда бежали от жрецов. Но я смог его спасти и вырастить.
— А где он сейчас? — лицо девушки приняло странное, будто облегченное, выражение. А может, обрадованное.
— Умер, — плечи Хенкки снова пришли в движение.
— Как? — ее личико выражало высшую степень интереса. Хенкка выругался про себя, сообразив, что теперь она от него не отвяжется.
— Его убили, — ответил он и снова попытался отвернуться, понадеявшись на то, что этим она удовлетворится. Но девушка явно не собиралась от него отставать. Она почему-то прижалась к его плечу и прошептала:
— И ты решил за него отомстить, я правильно поняла?
Он не ответил. А девушка вздохнула по-кошачьи и так и осталась сидеть рядом, обняв его. Хенкке было удивительно, что она в нем нашла, что теперь не отходит, и он не решался ее оттолкнуть.
Наконец ему пришло в голову:
— А ты здесь откуда?
Ее головка с тяжелыми темными косами поднялась, и она ответила:
— Откуда еще может в военном лагере варлорда появиться женщина, дурачок, — он смутился немного. — Конечно, варлорд взял меня из своего гарема вместе с парой других. Чтобы мы его услаждали.
Она перебралась к нему на колени. Хенкка едва вовсе не ошалел от такой наглости.
— Так тебя зовут Хенкка Сеппайя? — спросила она. — О тебе все говорят. Особенно у нас в шатре, эти стервы просто мечтают познакомиться с тобой, они тоже никогда не видели хартов, и тем более мановаров.
— Ага, — кивнул он, так и не сообразив, откуда у нее столько наглости. — А как твое имя?
— Виктория, — девчонка манерно обхватила его руками за шею. — Имя мне досталось от матери. Она была хартом по крови, — казалось, она этим гордилась.
Хенкка молчал, не зная, что еще можно сказать. В общем-то, тем для разговора с ней у харта было тоже не густо, он не умел по два часа, как эти странные существа, трепаться о какой-то ерунде.
— А расскажи про мановаров, — попросила Виктория. — У нас про них много чего болтают, но ты ведь, наверное, не понаслышке знаешь.
Хенкка вздохнул и стал рассказывать ей про Эрика Адамса. Девчонка слушала с таким живым интересом, что ему пришлось пересказать едва ли не все его подвиги, а подвигов у знаменитого воина было много. Когда харт рассказал о последнем, который знал, было уже совсем темно. Многие дверги спали, и только яркие звезды все так же светили с неба.
— Расскажи еще что-нибудь, — сонным голосом произнесла девушка. Хенкка внимательно взглянул ей в лицо и понял, что она уже засыпает. Но делать было нечего, не сгонять же ее, и он начал новый рассказ о мановарах. А когда закончил, увидел, что она мирно спит у него на руках.
***
Как он заснул, Хенкка, открыв глаза утром, не помнил. Девчонка исчезла, будто ее и не было. Харт вспомнил, что именно ее он видел тогда, в шатре варлорда. На ноге у нее был браслет — признак рабства. Наверное, она проснулась гораздо раньше и убежала, пока никто не заметил.
Лагерь медленно просыпался. Началась обычная возня. Хенкка на этот раз не оставался равнодушно в стороне, а прошелся по лагерю. И ему повезло: около одного из пышно расшитых шатров варлорда он заметил маленькую девушку в длинной мантии. Мантия была явно с чужого плеча: она так завернулась в нее, что была похожа на куклу в пеленках. Виктория подмигнула харту и тут же исчезла среди барахла, которое вез варлорд с собой.
Весь день, сидя на лошади, Хенкка вспоминал ее удивительные глаза. Таких девушек он еще не видел. Виктория теперь, наверное, ехала в одной повозке с варлордом, и Хенкка был почти рад, когда Аккха подозвал его к себе. И вправду, он заметил девушку. Увидев его, она игриво закрыла личико полупрозрачной тканью своего платья и уткнулась носом в плечо варлорда.
— Долго нам еще ехать до лагеря жрецов? — спросил Аккха, не обратив на нее никакого внимания, хотя ее ручка лежала на его колене. — Я имею в виду, по болотам. Мои солдаты не хотят идти по топям, это может быть опасно.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393742[/date]:[/size]
Сразу вылкадываю конец, потому что он, во-первых, не очень далеко, а во-вторых, я долго не буду здесь появляться.
__
— Если все будут неотступно следовать за мной, никто не утонет, — с легким оттенком гнева произнес Хенкка. — Вам придется поверить, что я не шпион хартов, повелитель. Можете проверять меня до посинения. Я ненавижу и жрецов, и их подданных. Они все тупы, как бараны.
— Я не слишком охотно доверяю чужакам, — медленно проговорил варлорд. Намек на то, что он отказался принести присягу, подумал Хенкка. — Я обязательно проверю.
— Только не слишком задерживайте меня, — нарочито высокомерно кивнул харт, — иначе я могу обозлиться. Я своей жизнью не дорожу ни на грош, так что быть вам всем мертвыми в этом случае. Вместе со мной.
Варлорд крякнул, но делать было нечего.
— Веди, — кивнул он.
Болота начались около полудня. Хенкка тут же опытным взглядом отыскал нужную тропу и поехал по ней, наклонясь ниже крупа своей лошади, чтобы не потерять дорогу. Солдаты варлорда, немного пороптав, двинулись следом за ним. Двое сотников, как только они ступили на тропу, подъехали к Хенкке и вытащили сабли из ножен, специально громко звякнув ими. Тот будто не заметил, только похлопал свою лошадь по загривку рукой в черной перчатке, чтобы она шла быстрее.
Вскоре самый хвост войска оказался в окружении камышей и зловонной черной воды. Отступать варлорду было некуда, он это понимал. Понимал и Хенкка, и поэтому он старался вести солдат по самым безопасным тропам, как и обещал. Если бы они заметили, что он заводит их в топи, его бы прирезали немедля, а он должен был отомстить.
Шли медленно, конникам пришлось спешиться. Один Хенкка на привычной к болотам Милке ехал вперед. Лошадей оставили глубоко в чаще камыша, привязав их.
Когда телега варлорда начала застревать от собственной тяжести, Аккха выгнал из нее всех, кто там был, и заставил их выкинуть часть ненужного имущества. Хенкка видел, как Виктория шлепает крохотными босыми ножками по грязи, и ему стало ее жаль, но не подзывать же к себе рабыню хозяина.
***
Ночь в болотах полнилась звуками. Булькали пузыри, вылазящие на поверхность маслянистой воды. Квакали лягушки, которых здесь было в изобилии, кричала где-то вдалеке выпь. Хенкка по звукам различал каждого из обитателей болота. Он долгое время жил здесь, когда был совсем малышом; их с мастером Алу отправили на пост в самой глуши, и они провели здесь около года. Однажды Хенкка даже чуть не утонул здесь, с тех пор он прекрасно знает, где ходить можно, а где нельзя. Его не обманешь зеленой полянкой посреди жесткого камыша; он знает, что если ступить на траву — провалишься в отвратительную вонючую трясину.
Пожалуй, только благодаря ему еще не утонул ни один двергский воин. По его указкам они обходили трясины, не ходили по зеленым полянам, только шли и шли вперед по относительно устойчивой и широкой тропе.
Ночевать останавливались на маленьких островках, разбросанных по всем болотам. И на этот раз Хенкка сидел на самом краю такого островка, вспоминая о прошлом. У него уже не было ни настоящего, ни будущего; и он жил воспоминаниями. Предатель, иногда вредно звучало в мозгу. Но с другой стороны, кого он предал? Стадо тупоголовых баранов, которые убили его брата.
Он легко поднялся, гибкий, как тростник, и пошел по лагерю. Дверги спокойно спали, только двое караульных в испуге отшатнулись от костра, когда его тень скользнула из тьмы. Хенкка сделал им мягкий жест рукой, показывая, что все в порядке, и они относительно успокоились, хотя продолжали коситься на его высокую фигуру, пока он не скрылся между повозок.
Ему не спалось. Он уже вторую неделю не мог спать. Болота пугали его, хоть он и знал здесь каждую тропинку наизусть. Хенкке то и дело чудились здесь отчаянные крики, крики маленького мальчика, которых он так и не услышал. И от этого ему становилось плохо. Янне так и не вскрикнул ни разу, хотя кровь хлестала из его вен ручьями. Он не хотел показывать старшему брату свою слабость…
— Хенкка! — тихий голос окликнул его. Харт резко обернулся, прошелестел его длинный черный плащ. Из рядом стоящей крытой повозки, принадлежащей варлорду, высунулась знакомая лохматая голова. В кудрявых черных волосах бренчали монетки. — Идем сюда! — позвала она его.
Харт послушно подошел к повозке и привстал на цыпочки — даже ему было трудно дотянуться до верха.
— Ты чего? — спросил он Викторию. — Спи давай, завтра снова в путь.
— Ну и дурак, — тут же надулась девушка. — Ты думаешь, я так уж и сплю каждую ночь?
— Ну хочешь, я предложу варлорду идти и ночью, — равнодушно пожал плечами Хенкка, притворяясь безразличным ко всему. Она тут же повернулась к нему и дернула за длинную прядь, свисавшую с плеча.
— Ты чего меня дразнишь? — кажется, девчонка разозлилась. — Идем сюда, я же тебя по-нормальному зову.
Он послушно запрыгнул на край телеги и перекинул ноги внутрь. Виктория так, однако, дернула его за руку, что они оба свалились на пол и прокатились еще немножко. Хенкка после такого рывка немедленно поднялся и сел на корточки. Виктория осталась валяться на полу, где был расстелен мягкий пушистый ковер. Хенкка прислушался и понял, что она хохочет. В темноте было плохо видно, но он разглядел, что она одета в легкое платье, и на руках и шее у нее болтаются всякие женские побрякушки.
— Ну и чего тебе? — сердито спросил он, пятясь обратно. Пятиться, на вставая с корточек, было трудно, он запнулся обо что-то крепкое и упал на спину. Виктория захохотала громче.
— Ты забавный, — наконец, произнесла она сквозь смех. Хенкка вовсе разозлился. Затащила в этот дурацкий фургон, а теперь еще и смеется над ним.
— Так я сейчас уйду, — надулся он и приготовился уже спрыгнуть на землю, но она поймала его за щиколотку, и ему пришлось остаться. Виктория дернула его за ногу, и Хенкка подчинился.
— Меня тут одну оставили, — пожаловалась, наконец, она, когда оказалась у него на коленях. Хенкка уже не возражал, поняв, что от нее так просто не отвяжешься. — Товарки мои, видишь ли, отправились греть жирного старика, а обо мне никто не подумал. Я ему надоела. Слишком шумная.
— Оно заметно, — кивнул Хенкка. — Ты и мне так скоро надоешь.
— Ну во-от, — жалобным голоском вывела она. — Теперь и ты меня не любишь. Вообще уже, только вчера этот чертов сотник наорал, что верчусь у всех под ногами.
— Да ладно, — ему стало ее жаль, так она ныла. Хенкка обнял ее за хрупкие плечики, и Виктория довольно поместилась у него на руках. — Я тебя все равно люблю, у меня же никого, кроме тебя, и знакомых-то здесь нет.
— Правда любишь? — вскинулась она. Хенкка кивнул. Тут же, к его удивлению, ее тонкие ручки обвились вокруг его шеи, а губы коснулись его губ. Ему ничего не оставалось, кроме как ответить. Виктория, наконец, оторвалась от него и довольно захихикала.
— Так любишь? — спросила она еще раз. Хенкка пожал плечами:
— Ну, люблю.
Виктория уселась на его коленях верхом и наклонилась к его лицу, низко-низко. Ее носик коснулся его носа, и она довольно потерлась об него.
Хенкку она начала смущать. Он попытался освободиться от ее горячего тела, но Виктория тихо, гортанным смехом рассмеялась и прошептала, касаясь губами его уха:
— Врешь, не уйдешь теперь, — и ее губы скользнули вниз, будто сорвавшись.
Она наклонилась прямо на него всей своей тяжестью, и Хенкке пришлось упасть на пол, он не сохранил равновесия. Теперь она оказалась сверху, будто всадница. Харт положил руки ей на бедра, намереваясь снять ее с себя, но… не получилось. Он и сам не понял, — вернее, не сразу понял, — почему оказалось, что он прижимает ее к себе все сильней.
***
Рассвет был близок. Она мягко соскользнула с его колен. Хенкка с удивлением подумал, какая у нее белая и нежная кожа. Она была похожа на ангела, о каких рассказывали мановары, побывав в далеком и почти нереальном мире Норессеа.
Она натянула на себя длинную голубую накидку, валявшуюся на полу. Было холодно; Виктория снова прижалась к нему, и харт не возражал. Он положил руку ей на плечо, и она довольно посмотрела прямо в его прозрачно-зеленые глаза.
— Ты ведь будешь приходить ко мне? — спросила она, целуя его ладонь. — Ну хоть изредка.
— Буду, — ответил Хенкка, находясь в оторванном от реальности состоянии. Все было так чудесно… он в первый раз за последние пять лет не думал о Янне. Он вообще не думал ни о чем. Просто прижимал ее к себе и тихо сходил с ума от восторга.
— Обещаешь? — на ее треугольной формы личике засияла счастливая улыбка. Хенкка чмокнул ее в нос и прошептал:
— Обещаю. Только ты говори мне, когда можно приходить.
— Я тебя буду звать, — она довольно прищурилась и потянулась, как маленькая кошка.
Хенкка накинул себе на плечи плащ.
- Мне пора, - сказал он.
- Ну-у, посиди еще немножко, - попросила она, но харт уже поднимался на ноги.
- Светлеет, - только и сказал он. Крупными тяжелыми шагами подошел к краю повозки и спрыгнул. Виктория тут же бросилась следом за ним.
Она наклонилась сверху. Хенкка подождал немного. Ее руки обвили его за шею, отчего она сама едва не вывалилась из фургона, и она страстно поцеловала его.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393820[/date]:[/size]
Сразу вылкадываю конец, потому что он, во-первых, не очень далеко, а во-вторых, я долго не буду здесь появляться.
__
— Если все будут неотступно следовать за мной, никто не утонет, — с легким оттенком гнева произнес Хенкка. — Вам придется поверить, что я не шпион хартов, повелитель. Можете проверять меня до посинения. Я ненавижу и жрецов, и их подданных. Они все тупы, как бараны.
— Я не слишком охотно доверяю чужакам, — медленно проговорил варлорд. Намек на то, что он отказался принести присягу, подумал Хенкка. — Я обязательно проверю.
— Только не слишком задерживайте меня, — нарочито высокомерно кивнул харт, — иначе я могу обозлиться. Я своей жизнью не дорожу ни на грош, так что быть вам всем мертвыми в этом случае. Вместе со мной.
Варлорд крякнул, но делать было нечего.
— Веди, — кивнул он.
Болота начались около полудня. Хенкка тут же опытным взглядом отыскал нужную тропу и поехал по ней, наклонясь ниже крупа своей лошади, чтобы не потерять дорогу. Солдаты варлорда, немного пороптав, двинулись следом за ним. Двое сотников, как только они ступили на тропу, подъехали к Хенкке и вытащили сабли из ножен, специально громко звякнув ими. Тот будто не заметил, только похлопал свою лошадь по загривку рукой в черной перчатке, чтобы она шла быстрее.
Вскоре самый хвост войска оказался в окружении камышей и зловонной черной воды. Отступать варлорду было некуда, он это понимал. Понимал и Хенкка, и поэтому он старался вести солдат по самым безопасным тропам, как и обещал. Если бы они заметили, что он заводит их в топи, его бы прирезали немедля, а он должен был отомстить.
Шли медленно, конникам пришлось спешиться. Один Хенкка на привычной к болотам Милке ехал вперед. Лошадей оставили глубоко в чаще камыша, привязав их.
Когда телега варлорда начала застревать от собственной тяжести, Аккха выгнал из нее всех, кто там был, и заставил их выкинуть часть ненужного имущества. Хенкка видел, как Виктория шлепает крохотными босыми ножками по грязи, и ему стало ее жаль, но не подзывать же к себе рабыню хозяина.
***
Ночь в болотах полнилась звуками. Булькали пузыри, вылазящие на поверхность маслянистой воды. Квакали лягушки, которых здесь было в изобилии, кричала где-то вдалеке выпь. Хенкка по звукам различал каждого из обитателей болота. Он долгое время жил здесь, когда был совсем малышом; их с мастером Алу отправили на пост в самой глуши, и они провели здесь около года. Однажды Хенкка даже чуть не утонул здесь, с тех пор он прекрасно знает, где ходить можно, а где нельзя. Его не обманешь зеленой полянкой посреди жесткого камыша; он знает, что если ступить на траву — провалишься в отвратительную вонючую трясину.
Пожалуй, только благодаря ему еще не утонул ни один двергский воин. По его указкам они обходили трясины, не ходили по зеленым полянам, только шли и шли вперед по относительно устойчивой и широкой тропе.
Ночевать останавливались на маленьких островках, разбросанных по всем болотам. И на этот раз Хенкка сидел на самом краю такого островка, вспоминая о прошлом. У него уже не было ни настоящего, ни будущего; и он жил воспоминаниями. Предатель, иногда вредно звучало в мозгу. Но с другой стороны, кого он предал? Стадо тупоголовых баранов, которые убили его брата.
Он легко поднялся, гибкий, как тростник, и пошел по лагерю. Дверги спокойно спали, только двое караульных в испуге отшатнулись от костра, когда его тень скользнула из тьмы. Хенкка сделал им мягкий жест рукой, показывая, что все в порядке, и они относительно успокоились, хотя продолжали коситься на его высокую фигуру, пока он не скрылся между повозок.
Ему не спалось. Он уже вторую неделю не мог спать. Болота пугали его, хоть он и знал здесь каждую тропинку наизусть. Хенкке то и дело чудились здесь отчаянные крики, крики маленького мальчика, которых он так и не услышал. И от этого ему становилось плохо. Янне так и не вскрикнул ни разу, хотя кровь хлестала из его вен ручьями. Он не хотел показывать старшему брату свою слабость…
— Хенкка! — тихий голос окликнул его. Харт резко обернулся, прошелестел его длинный черный плащ. Из рядом стоящей крытой повозки, принадлежащей варлорду, высунулась знакомая лохматая голова. В кудрявых черных волосах бренчали монетки. — Идем сюда! — позвала она его.
Харт послушно подошел к повозке и привстал на цыпочки — даже ему было трудно дотянуться до верха.
— Ты чего? — спросил он Викторию. — Спи давай, завтра снова в путь.
— Ну и дурак, — тут же надулась девушка. — Ты думаешь, я так уж и сплю каждую ночь?
— Ну хочешь, я предложу варлорду идти и ночью, — равнодушно пожал плечами Хенкка, притворяясь безразличным ко всему. Она тут же повернулась к нему и дернула за длинную прядь, свисавшую с плеча.
— Ты чего меня дразнишь? — кажется, девчонка разозлилась. — Идем сюда, я же тебя по-нормальному зову.
Он послушно запрыгнул на край телеги и перекинул ноги внутрь. Виктория так, однако, дернула его за руку, что они оба свалились на пол и прокатились еще немножко. Хенкка после такого рывка немедленно поднялся и сел на корточки. Виктория осталась валяться на полу, где был расстелен мягкий пушистый ковер. Хенкка прислушался и понял, что она хохочет. В темноте было плохо видно, но он разглядел, что она одета в легкое платье, и на руках и шее у нее болтаются всякие женские побрякушки.
— Ну и чего тебе? — сердито спросил он, пятясь обратно. Пятиться, на вставая с корточек, было трудно, он запнулся обо что-то крепкое и упал на спину. Виктория захохотала громче.
— Ты забавный, — наконец, произнесла она сквозь смех. Хенкка вовсе разозлился. Затащила в этот дурацкий фургон, а теперь еще и смеется над ним.
— Так я сейчас уйду, — надулся он и приготовился уже спрыгнуть на землю, но она поймала его за щиколотку, и ему пришлось остаться. Виктория дернула его за ногу, и Хенкка подчинился.
— Меня тут одну оставили, — пожаловалась, наконец, она, когда оказалась у него на коленях. Хенкка уже не возражал, поняв, что от нее так просто не отвяжешься. — Товарки мои, видишь ли, отправились греть жирного старика, а обо мне никто не подумал. Я ему надоела. Слишком шумная.
— Оно заметно, — кивнул Хенкка. — Ты и мне так скоро надоешь.
— Ну во-от, — жалобным голоском вывела она. — Теперь и ты меня не любишь. Вообще уже, только вчера этот чертов сотник наорал, что верчусь у всех под ногами.
— Да ладно, — ему стало ее жаль, так она ныла. Хенкка обнял ее за хрупкие плечики, и Виктория довольно поместилась у него на руках. — Я тебя все равно люблю, у меня же никого, кроме тебя, и знакомых-то здесь нет.
— Правда любишь? — вскинулась она. Хенкка кивнул. Тут же, к его удивлению, ее тонкие ручки обвились вокруг его шеи, а губы коснулись его губ. Ему ничего не оставалось, кроме как ответить. Виктория, наконец, оторвалась от него и довольно захихикала.
— Так любишь? — спросила она еще раз. Хенкка пожал плечами:
— Ну, люблю.
Виктория уселась на его коленях верхом и наклонилась к его лицу, низко-низко. Ее носик коснулся его носа, и она довольно потерлась об него.
Хенкку она начала смущать. Он попытался освободиться от ее горячего тела, но Виктория тихо, гортанным смехом рассмеялась и прошептала, касаясь губами его уха:
— Врешь, не уйдешь теперь, — и ее губы скользнули вниз, будто сорвавшись.
Она наклонилась прямо на него всей своей тяжестью, и Хенкке пришлось упасть на пол, он не сохранил равновесия. Теперь она оказалась сверху, будто всадница. Харт положил руки ей на бедра, намереваясь снять ее с себя, но… не получилось. Он и сам не понял, — вернее, не сразу понял, — почему оказалось, что он прижимает ее к себе все сильней.
***
Рассвет был близок. Она мягко соскользнула с его колен. Хенкка с удивлением подумал, какая у нее белая и нежная кожа. Она была похожа на ангела, о каких рассказывали мановары, побывав в далеком и почти нереальном мире Норессеа.
Она натянула на себя длинную голубую накидку, валявшуюся на полу. Было холодно; Виктория снова прижалась к нему, и харт не возражал. Он положил руку ей на плечо, и она довольно посмотрела прямо в его прозрачно-зеленые глаза.
— Ты ведь будешь приходить ко мне? — спросила она, целуя его ладонь. — Ну хоть изредка.
— Буду, — ответил Хенкка, находясь в оторванном от реальности состоянии. Все было так чудесно… он в первый раз за последние пять лет не думал о Янне. Он вообще не думал ни о чем. Просто прижимал ее к себе и тихо сходил с ума от восторга.
— Обещаешь? — на ее треугольной формы личике засияла счастливая улыбка. Хенкка чмокнул ее в нос и прошептал:
— Обещаю. Только ты говори мне, когда можно приходить.
— Я тебя буду звать, — она довольно прищурилась и потянулась, как маленькая кошка.
Хенкка накинул себе на плечи плащ.
- Мне пора, - сказал он.
- Ну-у, посиди еще немножко, - попросила она, но харт уже поднимался на ноги.
- Светлеет, - только и сказал он. Крупными тяжелыми шагами подошел к краю повозки и спрыгнул. Виктория тут же бросилась следом за ним.
Она наклонилась сверху. Хенкка подождал немного. Ее руки обвили его за шею, отчего она сама едва не вывалилась из фургона, и она страстно поцеловала его.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393861[/date]:[/size]
Сразу вылкадываю конец, потому что он, во-первых, не очень далеко, а во-вторых, я долго не буду здесь появляться.
__
— Если все будут неотступно следовать за мной, никто не утонет, — с легким оттенком гнева произнес Хенкка. — Вам придется поверить, что я не шпион хартов, повелитель. Можете проверять меня до посинения. Я ненавижу и жрецов, и их подданных. Они все тупы, как бараны.
— Я не слишком охотно доверяю чужакам, — медленно проговорил варлорд. Намек на то, что он отказался принести присягу, подумал Хенкка. — Я обязательно проверю.
— Только не слишком задерживайте меня, — нарочито высокомерно кивнул харт, — иначе я могу обозлиться. Я своей жизнью не дорожу ни на грош, так что быть вам всем мертвыми в этом случае. Вместе со мной.
Варлорд крякнул, но делать было нечего.
— Веди, — кивнул он.
Болота начались около полудня. Хенкка тут же опытным взглядом отыскал нужную тропу и поехал по ней, наклонясь ниже крупа своей лошади, чтобы не потерять дорогу. Солдаты варлорда, немного пороптав, двинулись следом за ним. Двое сотников, как только они ступили на тропу, подъехали к Хенкке и вытащили сабли из ножен, специально громко звякнув ими. Тот будто не заметил, только похлопал свою лошадь по загривку рукой в черной перчатке, чтобы она шла быстрее.
Вскоре самый хвост войска оказался в окружении камышей и зловонной черной воды. Отступать варлорду было некуда, он это понимал. Понимал и Хенкка, и поэтому он старался вести солдат по самым безопасным тропам, как и обещал. Если бы они заметили, что он заводит их в топи, его бы прирезали немедля, а он должен был отомстить.
Шли медленно, конникам пришлось спешиться. Один Хенкка на привычной к болотам Милке ехал вперед. Лошадей оставили глубоко в чаще камыша, привязав их.
Когда телега варлорда начала застревать от собственной тяжести, Аккха выгнал из нее всех, кто там был, и заставил их выкинуть часть ненужного имущества. Хенкка видел, как Виктория шлепает крохотными босыми ножками по грязи, и ему стало ее жаль, но не подзывать же к себе рабыню хозяина.
***
Ночь в болотах полнилась звуками. Булькали пузыри, вылазящие на поверхность маслянистой воды. Квакали лягушки, которых здесь было в изобилии, кричала где-то вдалеке выпь. Хенкка по звукам различал каждого из обитателей болота. Он долгое время жил здесь, когда был совсем малышом; их с мастером Алу отправили на пост в самой глуши, и они провели здесь около года. Однажды Хенкка даже чуть не утонул здесь, с тех пор он прекрасно знает, где ходить можно, а где нельзя. Его не обманешь зеленой полянкой посреди жесткого камыша; он знает, что если ступить на траву — провалишься в отвратительную вонючую трясину.
Пожалуй, только благодаря ему еще не утонул ни один двергский воин. По его указкам они обходили трясины, не ходили по зеленым полянам, только шли и шли вперед по относительно устойчивой и широкой тропе.
Ночевать останавливались на маленьких островках, разбросанных по всем болотам. И на этот раз Хенкка сидел на самом краю такого островка, вспоминая о прошлом. У него уже не было ни настоящего, ни будущего; и он жил воспоминаниями. Предатель, иногда вредно звучало в мозгу. Но с другой стороны, кого он предал? Стадо тупоголовых баранов, которые убили его брата.
Он легко поднялся, гибкий, как тростник, и пошел по лагерю. Дверги спокойно спали, только двое караульных в испуге отшатнулись от костра, когда его тень скользнула из тьмы. Хенкка сделал им мягкий жест рукой, показывая, что все в порядке, и они относительно успокоились, хотя продолжали коситься на его высокую фигуру, пока он не скрылся между повозок.
Ему не спалось. Он уже вторую неделю не мог спать. Болота пугали его, хоть он и знал здесь каждую тропинку наизусть. Хенкке то и дело чудились здесь отчаянные крики, крики маленького мальчика, которых он так и не услышал. И от этого ему становилось плохо. Янне так и не вскрикнул ни разу, хотя кровь хлестала из его вен ручьями. Он не хотел показывать старшему брату свою слабость…
— Хенкка! — тихий голос окликнул его. Харт резко обернулся, прошелестел его длинный черный плащ. Из рядом стоящей крытой повозки, принадлежащей варлорду, высунулась знакомая лохматая голова. В кудрявых черных волосах бренчали монетки. — Идем сюда! — позвала она его.
Харт послушно подошел к повозке и привстал на цыпочки — даже ему было трудно дотянуться до верха.
— Ты чего? — спросил он Викторию. — Спи давай, завтра снова в путь.
— Ну и дурак, — тут же надулась девушка. — Ты думаешь, я так уж и сплю каждую ночь?
— Ну хочешь, я предложу варлорду идти и ночью, — равнодушно пожал плечами Хенкка, притворяясь безразличным ко всему. Она тут же повернулась к нему и дернула за длинную прядь, свисавшую с плеча.
— Ты чего меня дразнишь? — кажется, девчонка разозлилась. — Идем сюда, я же тебя по-нормальному зову.
Он послушно запрыгнул на край телеги и перекинул ноги внутрь. Виктория так, однако, дернула его за руку, что они оба свалились на пол и прокатились еще немножко. Хенкка после такого рывка немедленно поднялся и сел на корточки. Виктория осталась валяться на полу, где был расстелен мягкий пушистый ковер. Хенкка прислушался и понял, что она хохочет. В темноте было плохо видно, но он разглядел, что она одета в легкое платье, и на руках и шее у нее болтаются всякие женские побрякушки.
— Ну и чего тебе? — сердито спросил он, пятясь обратно. Пятиться, на вставая с корточек, было трудно, он запнулся обо что-то крепкое и упал на спину. Виктория захохотала громче.
— Ты забавный, — наконец, произнесла она сквозь смех. Хенкка вовсе разозлился. Затащила в этот дурацкий фургон, а теперь еще и смеется над ним.
— Так я сейчас уйду, — надулся он и приготовился уже спрыгнуть на землю, но она поймала его за щиколотку, и ему пришлось остаться. Виктория дернула его за ногу, и Хенкка подчинился.
— Меня тут одну оставили, — пожаловалась, наконец, она, когда оказалась у него на коленях. Хенкка уже не возражал, поняв, что от нее так просто не отвяжешься. — Товарки мои, видишь ли, отправились греть жирного старика, а обо мне никто не подумал. Я ему надоела. Слишком шумная.
— Оно заметно, — кивнул Хенкка. — Ты и мне так скоро надоешь.
— Ну во-от, — жалобным голоском вывела она. — Теперь и ты меня не любишь. Вообще уже, только вчера этот чертов сотник наорал, что верчусь у всех под ногами.
— Да ладно, — ему стало ее жаль, так она ныла. Хенкка обнял ее за хрупкие плечики, и Виктория довольно поместилась у него на руках. — Я тебя все равно люблю, у меня же никого, кроме тебя, и знакомых-то здесь нет.
— Правда любишь? — вскинулась она. Хенкка кивнул. Тут же, к его удивлению, ее тонкие ручки обвились вокруг его шеи, а губы коснулись его губ. Ему ничего не оставалось, кроме как ответить. Виктория, наконец, оторвалась от него и довольно захихикала.
— Так любишь? — спросила она еще раз. Хенкка пожал плечами:
— Ну, люблю.
Виктория уселась на его коленях верхом и наклонилась к его лицу, низко-низко. Ее носик коснулся его носа, и она довольно потерлась об него.
Хенкку она начала смущать. Он попытался освободиться от ее горячего тела, но Виктория тихо, гортанным смехом рассмеялась и прошептала, касаясь губами его уха:
— Врешь, не уйдешь теперь, — и ее губы скользнули вниз, будто сорвавшись.
Она наклонилась прямо на него всей своей тяжестью, и Хенкке пришлось упасть на пол, он не сохранил равновесия. Теперь она оказалась сверху, будто всадница. Харт положил руки ей на бедра, намереваясь снять ее с себя, но… не получилось. Он и сам не понял, — вернее, не сразу понял, — почему оказалось, что он прижимает ее к себе все сильней.
***
Рассвет был близок. Она мягко соскользнула с его колен. Хенкка с удивлением подумал, какая у нее белая и нежная кожа. Она была похожа на ангела, о каких рассказывали мановары, побывав в далеком и почти нереальном мире Норессеа.
Она натянула на себя длинную голубую накидку, валявшуюся на полу. Было холодно; Виктория снова прижалась к нему, и харт не возражал. Он положил руку ей на плечо, и она довольно посмотрела прямо в его прозрачно-зеленые глаза.
— Ты ведь будешь приходить ко мне? — спросила она, целуя его ладонь. — Ну хоть изредка.
— Буду, — ответил Хенкка, находясь в оторванном от реальности состоянии. Все было так чудесно… он в первый раз за последние пять лет не думал о Янне. Он вообще не думал ни о чем. Просто прижимал ее к себе и тихо сходил с ума от восторга.
— Обещаешь? — на ее треугольной формы личике засияла счастливая улыбка. Хенкка чмокнул ее в нос и прошептал:
— Обещаю. Только ты говори мне, когда можно приходить.
— Я тебя буду звать, — она довольно прищурилась и потянулась, как маленькая кошка.
Хенкка накинул себе на плечи плащ.
- Мне пора, - сказал он.
- Ну-у, посиди еще немножко, - попросила она, но харт уже поднимался на ноги.
- Светлеет, - только и сказал он. Крупными тяжелыми шагами подошел к краю повозки и спрыгнул. Виктория тут же бросилась следом за ним.
Она наклонилась сверху. Хенкка подождал немного. Ее руки обвили его за шею, отчего она сама едва не вывалилась из фургона, и она страстно поцеловала его.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075393934[/date]:[/size]
Болота для двергских воинов тянулись бесконечно. Сколько они уже шли здесь, никто не помнил. Кроме Хенкки. А харт все так же неутомимо ехал на своей лошади впереди войска, низко наклонившись, чтобы отыскать правильную тропу. Теперь в войске ходили о мановарах еще более устрашающие слухи, потому что он казался им не живым человеком, а каким-то автоматом или привидением. Будто зомби, он мог весь день ехать в одной и той же позе, свесив голову так, что волосы закрывали его лицо. Лошадь его тоже шла, как заведенная. Словно и Милку, выкормившую Янне своим молоком, вела вперед та же ненависть.
В ненастный вечер двадцать пятого октября Хенкка сидел у костра рядом с владыкой двергов. Его уже давно не видели таким улыбчивым. Солдаты то и дело оглядывались на него, наблюдая, как он говорит с владыкой, - на этот раз язык у него несколько развязался, - и постоянно отпивает из бутылки со сливочным элем. Они и не знали, что мановары тоже умеют пить.
- Осталось совсем немного, - горячо говорил Хенкка, рассматривая бутылку. – Еще дня два или три – и мы доберемся. Они не могли уйти далеко, они идут в одну сторону и медленно, потому что не боятся двергов здесь, в их родных болотах. А зря, - с этими словами он опрокинул остатки эля себе в рот, даже не заметив, что это была добрая половина всего содержимого бутылки. Варлорд посмотрел на него с оттенком некоторого уважения.
- Ты провел нас через самые страшные топи, - заметил он. – Думаешь, я не знаю карты здешней местности. Конечно, наша, двергская, карта была составлена через огромные усилия и множество смертей. Всех тропинок там не отмечено. А вернее будет сказать, только одна, и та не лучшая. Так в тех местах, где мы не потеряли ни одного воина, в свое время сгинуло более двухсот разведчиков еще моего отца.
- Топи каждый день меняются, - пожал плечами Хенкка. Глаза его блестели. Маленькая девушка, прижавшаяся к ноге своего повелителя, улыбнулась ему так, чтобы никто не заметил. От этого огоньки в его глазах разгорелись еще ярче. – Я и то не всегда могу предугадать, чем закончится ведущая меня тропинка. Но на этот раз я уверен в себе.
Варлорд нахмурился.
- Не можешь ты нарисовать мне хотя бы примерную карту болот Вархарта? – спросил он.
- Конечно, - Хенкка кивнул и взял в руки веточку, валявшуюся на земле.
Карта заняла столько земли, что Хенкке пришлось отодвинуться далеко в сторону. Он рисовал, а сам тем временем объяснял, где что находится. Наконец, когда все было готово, он воткнул веточку к северу карты и сказал:
- Вот здесь, по моим расчетам, должен быть лагерь хартов. Быть может, еще севернее, вот здесь, - он провел палочкой по карте. – Но в любом случае, недалеко.
Варлорда такие заверения успокоили. Аккха прикрыл свой единственный уцелевший глаз, положил руку на бедро рабыни и приготовился дремать. Хенкка прислонился спиной к колесу телеги. Его глаза тоже были прикрыты, но еле заметный блеск выдавал его. Виктория подмигнула ему, осторожно отодвинулась от варлорда и свернулась в клубок, умудрившись даже не пошевелить бедром, на котором покоилась рука ее господина.
***
Тихая звездная ночь никак не подразумевала конца октября. Снег все еще не выпал; впрочем, здесь, на болотах, было относительно тепло. Где-то далеко к юго-юго-западу горел торф, Хенкка это уже давно понял и сообразил, что в крайнем случае он всегда сможет скрыться за стеной пламени.
Варлорд около полуночи уединился с двумя женщинами в своем шатре. Он никогда не ночевал в повозке, считая это занятием ниже своего достоинства. Хенкка так не думал.
Виктория уже ждала его. Когда он подошел к крытому фургону, оттуда немедленно высунулась ее черноволосая голова, и девушка едва ли не затащила харта к себе. Если учесть, что он был выше ее на полторы головы и шире в два раза, это казалось почти невероятным.
Они устроились на пуховике. Виктория растянулась на его коленях, и Хенкка перебирал ее густые волосы. Вся ночь, до рассвета, была впереди.
- У тебя когда-нибудь была девушка? – спросила она, жеманно перекатившись на спинку. Хенкка помотал головой.
- Откуда же, я большую часть своей жизни провел в Храме, где не было женщин, - ответил он, - вернее, не было для меня.
- А что, жрецы прямо на женщин и не смотрят? – удивилась Виктория. – Неужели они действительно такие святоши, как о них говорят?
- Уж я не знаю, что о них говорят, - пожал плечами Хенкка, - но святошами они не были никогда. Только у Верховного жреца больше десяти наложниц.
- А он красивый? – кокетливо накрутила длинную прядь на палец девушка.
- Ну, примерно такой же красивый, как Аккха, - харт усмехнулся. – Пожалуй, он в твоем вкусе.
Тут же в него прилетела маленькая подушечка с пуховика. Виктория, яростно шипя, откатилась в сторону.
- Дурак несчастный! – раздалось ее шипение из темного угла. Хенкка захохотал, и вскоре ему уже вторил ее звонкий смех.
- Как ты только мог такое про меня сказать! – смеясь, спросила она, выползая из своего угла. – Я же ненавижу этого толстого бегемота!
- Ну, я просто подумал, что он тебе, наверное, понравится, - пожал плечами Хенкка, уже невозмутимо рассматривая ее.
- Не-ет, - покачала девушка головой. – Тебе никогда не научиться понимать женщин так, как им этого хочется. Но ты все равно забавный, и я тебя люблю.
Глава 9.
Вплотную к лагерю хартов они подошли поздно вечером. Хенкка уже чуял запах чужих костров. Милка, казалось, тоже это почувствовала и жадно устремилась вперед. Однако он затормозил лошадь, подождал, пока варлорд поравняется с ним, и произнес хищным, сразу же охрипшим от ярости голосом:
- Лагерь хартов близко, повелитель. Не более двадцати ярдов. Слышите их голоса?
Несмотря на то, что варлорд голосов не слышал, он поверил Хенкке на слово: слух у мановаров всегда был на высоте. Двергские солдаты приготовились к бою и вперед пошли уже куда осторожнее, чтобы враги не заметили их.
Хенкка ехал впереди. Меч его вылетел из ножен и был наготове разить и колоть. Крепкая рука в черной перчатке сжимала вороненую рукоять. Губы харта были плотно сжаты: наконец-то он достиг своей цели, еще чуть-чуть – и они все, все будут убиты. Быть может, тогда неотмщенный дух Янне найдет свой покой и перестанет мучить своего брата по ночам. Хенкка мог забыть о мальчике только в объятиях Виктории, и это лишь подстегивало его жажду мести.
Еще немного… он так закусил губу, что из ранки засочилась кровь. Еще один поворот тропы… другой… и огромная гнедая кобыла с диким ржаньем вылетела точно в центр лагеря хартов. Хенкка с воинственным рыком занес меч, чтобы опустить его, опустить, еще раз опустить…
Харты оказались не готовы к битве, на что он и рассчитывал. Первые же его удары сразили несколько десятков человек, растерявшихся, испуганных. Пусть, пусть они перед самой своей смертью боятся его, Хенкки, пусть они трясутся от страха за свои никчемные жизни, и, быть может, тогда на душе у него полегчает.
Дверги напали неожиданно, они рубили и рубили, продвигаясь к другому концу лагеря. И попутно их солдаты грабили. Они забегали в палатки хартов, выходили оттуда с набитыми карманами. Кто-то волок на спине красивую девушку. Хенкка не видел этого, перед глазами плыла кровавая муть. Он мчался вперед, словно грозный дух войны, и не замечал, что харты уже сломлены, они бегут прочь из лагеря.
Не ушел никто. Когда Хенкка пришел в себя, вокруг были одни лишь дверги. Они ходили по лагерю и добивали уцелевших.
Хенкке стало противно. Когда очередной клинок занесся вверх и ударил мальчика лет тринадцати, с ненавистью смотревшего на своего убийцу в последний час, Хенкка едва было не кинулся спасать его, но остановился, подумав: ведь этот же мальчик мог в будущем стать новым жрецом и приносить новые жертвы. Так же равнодушно со стороны и с болью в душе смотрел он, как убивали женщин. И пытался заглушить в себе жалость, последние ее остатки. Именно этого он хотел: чтобы все его враги, тупоголовые бараны, были убиты.
Двадцатилетний харт, называвший себя мановаром, в общем-то, в первый раз в жизни видел ужасы настоящей войны. И это его пугало. Он не так представлял себе свою жизнь, когда мечтал стать воином. Реальность оказалась куда жестче фантазий и самонадеянных иллюзий.
Он пришпорил Милку и поскакал к варлорду, сам еще не зная, зачем. Аккха стоял посреди всего этого разгрома, с удовольствием наблюдая за своими солдатами, будто за интересным спектаклем.
- Зачем они добивают женщин и детей? – гневно спросил Хенкка, приблизившись к нему.
- Потому что это вражеские отродья, мой мановар, - довольно усмехнулся варлорд. – Таковы правила большой войны. Когда ты будешь воевать один, можешь щадить хоть всех подряд, но я не могу остановить своих людей. Не видишь, они просто рвутся изничтожить весь лагерь врага.
Хенкка отошел от него, разочарованно оглядываясь. Он не думал, что его предательство… да, именно предательство приведет к таким большим потерям.
Разумом он старался понять их, их желание убивать. А сердцем понять был не в силах. Наконец он разъяренно пнул ногой какой-то камень так, что тот отлетел далеко в сторону, и быстрым шагом пошел прочь с места сражения.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394056[/date]:[/size]
Виктория сидела в самом темном уголке повозки варлорда, испуганно озираясь. Никого здесь не было; остальные женщины ушли смотреть на битву вместе со своим повелителем.
Когда чья-то лохматая голова показалась над краем фургона, Виктория испуганно сжалась в комок и приготовилась ударить пришельца тяжелым кубком. Но, приглядевшись, узнала Хенкку. Однако кубок не опустила.
- Зачем ты пришел сюда? – в голосе ее слышалось презрение.
- Чтобы забрать тебя с собой, - спокойно ответил он, не догадавшись, что она изменила свое отношение к нему.
- Я не пойду, ненавистный убийца, - Виктория забилась еще глубже в свой угол и сжала кубок крепче.
- Что с тобой, солнышко? – удивился он, запрыгнув в повозку. – Я обидел тебя?
- Это ты, это ты во всем виноват, - она приготовилась метнуть кубок ему в голову. – Ты привел их сюда. Они стольких убили! И вся эта кровь – на твоих руках! Ты слишком жесток. Убирайся прочь отсюда.
- Я не знал, - мягко произнес харт, вставая на колени – крыша повозки была для него слишком низка. – Я думал, они не такие, как те, кто убил моих близких. Оказалось иначе. Я ухожу. Ты можешь пойти со мной, а можешь и остаться с варлордом – воля твоя, я не принуждаю.
Послышалось будто тихое мяуканье, и Хенкка с трудом сообразил, что это Виктория всхлипывает. Брякнулся о деревянный пол тяжелый бронзовый кубок. Хенкка разглядел его и понял, что сделан кубок из человеческого черепа, только покрыт металлом. Его передернуло.
- Я не хочу больше воевать, - произнес он в темноту. – Идем со мной, Виктория. Я потерял слишком многих и не хочу терять последнего друга.
Раздался шорох, и вскоре она оказалась рядом с ним на четвереньках. Заплаканное личико поднялось к нему, и она сказала:
- Меня тоже много раз били. И бросали… моя мать оставила меня, а сама ушла вместе с очередным любовником. Она была хартом только по крови. Надо мной издеваются каждый день, не варлорд, так его подданные. А я тоже человек, пусть и с рабским браслетом на ноге. Забери меня с собой, Хенкка, забери!
Он нежно погладил ее по плечу.
- Тогда идем, - шепнул он ей на ухо и выскользнул из повозки. Виктория бесшумно спустилась за ним.
Один из полупьяных от крови воинов заметил две тени, бегущие к тропинке. Он махнул в ту сторону рукой:
- Вон еще двое презренных беглецов, - на его крик оглянулись еще трое солдат. Среди них – Аккха. Он пригляделся, прищурив единственный глаз, и лицо его приняло хищное выражение.
- Мановар сдержал свое слово, - заметил он. – Он привел нас сюда, и мы вдоволь напились вражеской крови. Надо будет принести жертву нашим богам. Но он бежит от нас, прихватив с собой одну из моих женщин. Мы не будем мешать ему, он купил свою жизнь потоками крови. А ее… стреляйте!
Тут же подбежали плечом в плечу двое лучников и выполнили приказ варлорда. Две толстые длиннооперенные стрелы для долгого полета ринулись вперед.
Одна из них упала у самых ног бегущей девушки. А вторая вонзилась ей в спину.
Виктория остановилась. Все смотрели на нее, кто-то с оттенком ужаса, кто-то с усмешкой. Варлорд улыбался. Хенкка тоже остановился и в ужасе смотрел, как расплывается у нее на груди широкое темное пятно. Она пошатнулась и рухнула бы на землю, если бы он не подхватил ее.
Они оба опустились вниз. Хенкка в отчаянии заглянул в ее красивые глаза, полные боли.
- Оставь меня, беги, - прошептала она, и личико ее перекосилось. – Он всегда мечтал об этом. Когда-то давно он безумно любил мою мать, а она отказалась выйти за него замуж. Она любила другого.
Хенкка не заметил, как его лицо вспыхнуло светом ярости.
- Я убью их, убью их всех, - прошипел он.
- Не надо, - ответила она, и голос ее все затихал. – Потом ты будешь видеть их во сне… я не хочу. Беги, спасайся, останься в живых… ради нас с тем мальчиком. Я знаю, для тебя я просто друг… а я люблю тебя…
Головка ее с густыми кудрями откинулась назад, на его руку. Хенкка застыл на мгновение. А потом он поднял голову, и в глазах его не было горя, только усмешка человека, воистину потерявшего последнее, что у него было. Злорадная усмешка.
- Будьте вы все прокляты, - зловеще произнес он. – Вы все, все умрете! Весь мир будет объят огнем, и тебе, Аккха, будет очень жаль эту девушку!
С этими словами он вскочил и ринулся прямо в заросли камыша. Два лучника не успели выстрелить. А мертвое тело Виктории осталось лежать на земле, и на лице ее, освещенном багровыми огнями, будто появилась перекошенная, кровожадная улыбка.
Аккха рассмеялся, но смех его был нервным. Он явно боялся трупа.
- Уберите ее, уберите отсюда немедленно, - приказал он дрожащим голосом. Двое солдат нерешительно направились к трупу. Но тут рука девушки пошевелилась – а быть может, им просто показалось. Но они оба закричали и бросились бежать прочь от страшного тела.
Аккха остался один. Он оглянулся, ища взглядом хоть одного своего подданного, но никого не было, только он – и мертвая Виктория. Он стоял на месте, не в силах пошевелиться, прикованный взглядом к трупу. Внезапно ему почудилось, что ее глаза моргнули. Он тихонько закричал, и голос его был похож на блеянье барана. И тут тело начало медленно подниматься на ноги.
Ее глаза блестели, остекленев. Она была мертва, вне сомнения, но что заставляло ее двигаться – Аккха не понимал. Он не мог сдвинуться с места, пока она не подошла к нему вплотную и он не заглянул в эти страшные зрачки, не хранившие в себе уже ничего человеческого.
- А я любила его… любила… - прохрипел труп, протягивая грязные, выпачканные в тине руки к его горлу. Аккха еле опомнился и бросился бежать, дико крича, будто его режут. Однако он ничего не видел; от страха в глазах у него потемнело, он слышал только хриплое дыхание ожившего трупа у себя за спиной.
- Любила… любила… - только и повторяла она, и Аккха бежал от одного звука ее хриплого голоса, так не похожего на тот голосок, что был при ее жизни. Тут он споткнулся обо что-то с ужасом посмотрел себе под ноги и увидел труп маленького пятилетнего мальчика с длинными мягкими темными волосами, и его голубые глаза были широко открыты.
- Он отомстил за меня, мой Хенкка, - прошипел мальчишка, - а ты отнял у него последнюю его надежду. Так умри!
Аккха откатился от трупа, в ужасе пытаясь оттолкнуть тянувшиеся к нему руки, но не удержался на краю островка и упал в зловонную черную воду. Маслянистая поверхность сомкнулась над ним, и несколько больших слоть же зловонных пузырей поднялись кверху.
Двое солдат осторожно выглянули из шатра. Никого на площади лагеря не было, только валялись трупы убитых хартов. Куда делся их владыка, они не знали. Лишь хрупкое тельце убитой девушки лежало на том же месте, где она и умерла, и толстая черная стрела торчала из ее груди.
***
Ночь потемнела. Звезды куда-то скрылись, наверное, их затянуло тучами. Хенкка без памяти бежал вперед, не ощущая земли под ногами. Перед глазами стояло мертвое лицо Виктории. Они убили ее. Все люди на свете одинаковы. Одинаково жестоки. И он такой же, только думает, что нет. Он действительно виноват в пролитой крови сегодняшних жертв. Он солгал Виктории. Он знал, что так будет. Он лгал ей и верил в собственную ложь.
Все было зря. Месть была напрасной. Разве это воскресило Янне? Нет. Это только лишило Викторию жизни. Он виноват и в этом. Не надо было звать ее с собой, и тогда, быть может, она прожила бы еще несколько лет… до конца света. А конец был близок, он ощущал это.
Он споткнулся о какой-то сучок и упал, даже не попытавшись удержаться на ногах. Так он лежал, тяжело дыша. А в голове звучал хохот Аккхи.
Он не знал, сколько времени он пролежал на мокрой и холодной земле. Пошел снег. Пушистые снежинки падали на него сверху и тут же таяли. Хенкка почувствовал, что мокреют щеки, но не от снега, а от опять пришедших слез.
Его заставил очнуться осторожный пинок в бок. Харт перевернулся на спину и увидел, что над ним склонилась верная Милка. Как уж она нашла своего хозяина в зарослях, никто так и не узнает. Хенкка уцепился за ее гриву и кое-как залез на нее. Милка медленно побрела по чаще, продираясь к тропе. Хенкка едва не падал с лошади при каждом ее шаге.
- Ты одна у меня теперь, Милка, - прошептал он ей на ухо. Она тряхнула им, ударив Хенкку по губе. Он прислонился головой к ее теплой шее. Надо было жить.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394114[/date]:[/size]
Глава 10.
Утром он уже был далеко от болот. Милка шла самыми короткими, хоть и опасными тропами. Хенкка долго думал, пока ему совсем не стало плохо, и теперь он точно знал, куда ему надо.
Ему надо было успокоиться. А самым спокойным местом во всем мире для него теперь был, как ни странно, Храм.
Там прошло его детство. Там он был еще беззаботным мальчишкой, который готовился стать жрецом и даже не думал о том, что когда-то будет люто ненавидеть своих бывших учителей.
Он остановился на том же самом золотистом ранее поле, теперь покрытом белым снегом. Было холодно. Он кое-как сполз со спины Милки и устроился на земле, завернувшись в плащ. Умирать, так умирать. Хенкка чувствовал, что рано или поздно он замерзнет здесь.
Замерзнуть ему не дала Милка, очевидно, возомнившая себя спасительницей отважного, но совсем потерявшего ум воина-мановара. Она так подопнула прислонившегося к ее ноге харта, что тот отлетел ярда на два, ругнувшись. Это хоть как-то привело его в чувство. Хенкка, продолжая ругать лошадь на чем свет стоит, залез на нее, и Милка пошла вперед. Постепенно она перешла на крупную рысь, и несчастного воителя так трясло, что зубы поневоле выбивали чечетку. Хенкке уже было наплевать. Ему хотелось лечь куда-нибудь… да, упасть в какую-нибудь ямку, закопаться в снег и лежать там до скончания всего сущего. А эта несносная кобыла, как он обзывал ее про себя (впрочем, и вслух тоже), тащила его куда-то вперед. Хотя она, кажется, знала, куда ехать.
Сколько времени прошло, Хенкка не помнил. Да и не хотел помнить, хотя пустой желудок уже давал знать о себе. И довольно громко. Но седельная сумка была пуста, вернее, ее вовсе не было, только странный мешок какой-то, и впереди не намечалось никакого жилья.
Он так растянулся на спине лошади, что непонятным образом одна его нога оказалась свисающей вместе с Милкиным хвостом, а голова болталась на одном уровне с ее мордой. Ему хотелось спать, но голоса умерших не давали ему сделать этого. Хенкка едва не рыдал в голос, хотя сам толком не знал, зачем. Так и не упавшие слезы замерзли маленькими ледышками на его ресницах, и глаза нельзя было открыть, только чуть-чуть. Хенкке этого и не требовалось. Ему было все равно, куда "эта чертова кобыла" его везет.
***
Он не понял, сон это был или явь, когда Милка остановилась около полуразваленной избы, кое-как собранной из тяжелых нетесаных бревен. Она встряхнулась, и Хенкка, не успев сообразить, в чем дело, рухнул в небольшой сугроб, который, очевидно, намело за те четыре дня, что он ехал. Как он выжил, он и сам не знал. Все четыре дня он не съел ни крошки, только глотал холодный снег, чтобы не умереть с жажды. От снега болело горло, начался хриплый, лающий кашель.
Милка не дала ему лежать в сугробе просто так, она стала толкать его мокрым носом. Хенкка кое-как поднялся на ноги, огляделся.
Они были в заброшенной деревне. Милка куда-то скрылась, пока он с изумлением разглядывал разрушенные дома, валяющиеся на снегу побрякушки женщин и детские игрушки. Пришла война и забрала с собой их хозяев. Кое-где валялись и их останки, еле припорошенные снегом. Хенкка поморщился и решил зайти, - вернее, заползти, придерживаясь рукой за забор, - в дом.
Там было прохладно, но терпимо. Он обнаружил перед входом небольшую дровяницу, вернулся туда и кое-как зажег огонь в камине. Постепенно иней на стенах начал таять. Бревна, из которых была сложена изба, потрескивали.
Хенкка пошарился по всей избе. Ничего интересного здесь не было; все полезное забрали вторгшиеся в Вархарт двергские солдаты. Но так только казалось. Для себя Хенкка отыскал теплый тулуп явно с широкого плеча, правда, он все равно был ему коротковат. В общем-то, доставал только до колен, но это теперь не имело значения. А потом харт обнаружил люк, ведущий в подвал. Он залез и туда, и уж там оказалось полно всего: видимо, хозяева были вполне зажиточными крестьянами. На стене висели окорока, живо напомнившие своим видом кладовую Храма, рядом стояли две бочки явно с элем. Хенкка нашел еще немало вкусных и полезных в его положении вещей, прихватил с собой кое-что и направился вверх, поправлять физическое состояние, раз уж был не в силах попарвить состояние душевное.
Вскоре обнаружилось, куда делать Милка. Он выглянул в маленькое замерзшее окно, сделав в морозном узоре дырку размером с отпечаток большого пальца, и увидел, что лошадь бродит по двору, а неподалеку стоит сарай, очевидно, служивший ранее стойлом для других коней. На этом Хенкка успокоился и устроился на медвежьей шкуре около камина, немного потрепанной, правда, но мягкой. Там он и уснул, наевшись так, что трудно было пошевелиться.
***
В заброшенной деревне было относительно спокойно, но надолго оставаться здесь, среди костей прежних хозяев, ему не хотелось. Поэтому рано утром пятого дня своего пребывания там Хенкка снова оседлал Милку и выехал дальше, на юг.
Теперь мысли его были заняты оракулом мановаров. Он остался единственным настоящим воином: и его волновало, что делать дальше. Как возрождать клан мановаров, если все, кто становится ему дорог, умирают? Или возрождать – дело бессмысленное, кому теперь нужны вот такие вот благородные рыцари… перед его глазами предстала маленькая сжавшаяся в комочек фигурка Виктории. Таким несчастным, как она? Возможно.
Путь длился нескончаемо долго. Прошла неделя. Хенкка столько передумал за эти семь дней, что ему порой казалось, надумался он на всю оставшуюся жизнь. И снова думал, думал…
Еще через два дня показались высокие колокольни Храма. Увидев их, Хенкка вздохнул с облегчением и похлопал лошадь по шее.
- Ты у меня умница, кобыла несносная, - пробормотал он, усмехнувшись. – Давай, вперед, лошадка моя залетная!
Милка заржала, вскинув голову, будто смеялась вместе с ним. И уверенно пошла вперед крупной рысью – только почему-то через некоторое время перешла на бешеный галоп. Хенкка оглянулся и понял причину.
Еще одна лошадь мчалась следом за ними. И наездником был не кто иной, как сам сильно отощавший, с горящими ненавистью глазами Куаппола.
Милка тревожно заржала, перепрыгивая через канаву, полузасыпанную снегом. Хенкка оглянулся еще раз. Жрец хохотал, и безумие было в его глазах.
- Не уйдешь от меня, предатель! – завопил он страшным, охрипшим голосом. – Уж я тебя достану!
Хенкка увидел в его руках лук, но тряска верхом на лошади была слишком сильной, и первая же стрела пролетела мимо. Хенкка пригнулся к самой шее Милки и шепнул:
- Давай, милая, только вперед, скачи, там лес, в лесу он отстанет!
Но ему не суждено было во второй раз укрыться в том же самом лесу. Грозно просвистела вторая стрела, пущенная дрожащей рукой, и, возможно, сыграла ирония судьбы: если бы не бешеная скачка, Куаппола обязательно бы промазал. Но стрела, направленная чересчур низко, от резкого скачка лошади полетела несколько выше и нашла свою цель.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394147[/date]:[/size]
Глава 10.
Утром он уже был далеко от болот. Милка шла самыми короткими, хоть и опасными тропами. Хенкка долго думал, пока ему совсем не стало плохо, и теперь он точно знал, куда ему надо.
Ему надо было успокоиться. А самым спокойным местом во всем мире для него теперь был, как ни странно, Храм.
Там прошло его детство. Там он был еще беззаботным мальчишкой, который готовился стать жрецом и даже не думал о том, что когда-то будет люто ненавидеть своих бывших учителей.
Он остановился на том же самом золотистом ранее поле, теперь покрытом белым снегом. Было холодно. Он кое-как сполз со спины Милки и устроился на земле, завернувшись в плащ. Умирать, так умирать. Хенкка чувствовал, что рано или поздно он замерзнет здесь.
Замерзнуть ему не дала Милка, очевидно, возомнившая себя спасительницей отважного, но совсем потерявшего ум воина-мановара. Она так подопнула прислонившегося к ее ноге харта, что тот отлетел ярда на два, ругнувшись. Это хоть как-то привело его в чувство. Хенкка, продолжая ругать лошадь на чем свет стоит, залез на нее, и Милка пошла вперед. Постепенно она перешла на крупную рысь, и несчастного воителя так трясло, что зубы поневоле выбивали чечетку. Хенкке уже было наплевать. Ему хотелось лечь куда-нибудь… да, упасть в какую-нибудь ямку, закопаться в снег и лежать там до скончания всего сущего. А эта несносная кобыла, как он обзывал ее про себя (впрочем, и вслух тоже), тащила его куда-то вперед. Хотя она, кажется, знала, куда ехать.
Сколько времени прошло, Хенкка не помнил. Да и не хотел помнить, хотя пустой желудок уже давал знать о себе. И довольно громко. Но седельная сумка была пуста, вернее, ее вовсе не было, только странный мешок какой-то, и впереди не намечалось никакого жилья.
Он так растянулся на спине лошади, что непонятным образом одна его нога оказалась свисающей вместе с Милкиным хвостом, а голова болталась на одном уровне с ее мордой. Ему хотелось спать, но голоса умерших не давали ему сделать этого. Хенкка едва не рыдал в голос, хотя сам толком не знал, зачем. Так и не упавшие слезы замерзли маленькими ледышками на его ресницах, и глаза нельзя было открыть, только чуть-чуть. Хенкке этого и не требовалось. Ему было все равно, куда "эта чертова кобыла" его везет.
***
Он не понял, сон это был или явь, когда Милка остановилась около полуразваленной избы, кое-как собранной из тяжелых нетесаных бревен. Она встряхнулась, и Хенкка, не успев сообразить, в чем дело, рухнул в небольшой сугроб, который, очевидно, намело за те четыре дня, что он ехал. Как он выжил, он и сам не знал. Все четыре дня он не съел ни крошки, только глотал холодный снег, чтобы не умереть с жажды. От снега болело горло, начался хриплый, лающий кашель.
Милка не дала ему лежать в сугробе просто так, она стала толкать его мокрым носом. Хенкка кое-как поднялся на ноги, огляделся.
Они были в заброшенной деревне. Милка куда-то скрылась, пока он с изумлением разглядывал разрушенные дома, валяющиеся на снегу побрякушки женщин и детские игрушки. Пришла война и забрала с собой их хозяев. Кое-где валялись и их останки, еле припорошенные снегом. Хенкка поморщился и решил зайти, - вернее, заползти, придерживаясь рукой за забор, - в дом.
Там было прохладно, но терпимо. Он обнаружил перед входом небольшую дровяницу, вернулся туда и кое-как зажег огонь в камине. Постепенно иней на стенах начал таять. Бревна, из которых была сложена изба, потрескивали.
Хенкка пошарился по всей избе. Ничего интересного здесь не было; все полезное забрали вторгшиеся в Вархарт двергские солдаты. Но так только казалось. Для себя Хенкка отыскал теплый тулуп явно с широкого плеча, правда, он все равно был ему коротковат. В общем-то, доставал только до колен, но это теперь не имело значения. А потом харт обнаружил люк, ведущий в подвал. Он залез и туда, и уж там оказалось полно всего: видимо, хозяева были вполне зажиточными крестьянами. На стене висели окорока, живо напомнившие своим видом кладовую Храма, рядом стояли две бочки явно с элем. Хенкка нашел еще немало вкусных и полезных в его положении вещей, прихватил с собой кое-что и направился вверх, поправлять физическое состояние, раз уж был не в силах попарвить состояние душевное.
Вскоре обнаружилось, куда делать Милка. Он выглянул в маленькое замерзшее окно, сделав в морозном узоре дырку размером с отпечаток большого пальца, и увидел, что лошадь бродит по двору, а неподалеку стоит сарай, очевидно, служивший ранее стойлом для других коней. На этом Хенкка успокоился и устроился на медвежьей шкуре около камина, немного потрепанной, правда, но мягкой. Там он и уснул, наевшись так, что трудно было пошевелиться.
***
В заброшенной деревне было относительно спокойно, но надолго оставаться здесь, среди костей прежних хозяев, ему не хотелось. Поэтому рано утром пятого дня своего пребывания там Хенкка снова оседлал Милку и выехал дальше, на юг.
Теперь мысли его были заняты оракулом мановаров. Он остался единственным настоящим воином: и его волновало, что делать дальше. Как возрождать клан мановаров, если все, кто становится ему дорог, умирают? Или возрождать – дело бессмысленное, кому теперь нужны вот такие вот благородные рыцари… перед его глазами предстала маленькая сжавшаяся в комочек фигурка Виктории. Таким несчастным, как она? Возможно.
Путь длился нескончаемо долго. Прошла неделя. Хенкка столько передумал за эти семь дней, что ему порой казалось, надумался он на всю оставшуюся жизнь. И снова думал, думал…
Еще через два дня показались высокие колокольни Храма. Увидев их, Хенкка вздохнул с облегчением и похлопал лошадь по шее.
- Ты у меня умница, кобыла несносная, - пробормотал он, усмехнувшись. – Давай, вперед, лошадка моя залетная!
Милка заржала, вскинув голову, будто смеялась вместе с ним. И уверенно пошла вперед крупной рысью – только почему-то через некоторое время перешла на бешеный галоп. Хенкка оглянулся и понял причину.
Еще одна лошадь мчалась следом за ними. И наездником был не кто иной, как сам сильно отощавший, с горящими ненавистью глазами Куаппола.
Милка тревожно заржала, перепрыгивая через канаву, полузасыпанную снегом. Хенкка оглянулся еще раз. Жрец хохотал, и безумие было в его глазах.
- Не уйдешь от меня, предатель! – завопил он страшным, охрипшим голосом. – Уж я тебя достану!
Хенкка увидел в его руках лук, но тряска верхом на лошади была слишком сильной, и первая же стрела пролетела мимо. Хенкка пригнулся к самой шее Милки и шепнул:
- Давай, милая, только вперед, скачи, там лес, в лесу он отстанет!
Но ему не суждено было во второй раз укрыться в том же самом лесу. Грозно просвистела вторая стрела, пущенная дрожащей рукой, и, возможно, сыграла ирония судьбы: если бы не бешеная скачка, Куаппола обязательно бы промазал. Но стрела, направленная чересчур низко, от резкого скачка лошади полетела несколько выше и нашла свою цель.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394180[/date]:[/size]
Глава 10.
Утром он уже был далеко от болот. Милка шла самыми короткими, хоть и опасными тропами. Хенкка долго думал, пока ему совсем не стало плохо, и теперь он точно знал, куда ему надо.
Ему надо было успокоиться. А самым спокойным местом во всем мире для него теперь был, как ни странно, Храм.
Там прошло его детство. Там он был еще беззаботным мальчишкой, который готовился стать жрецом и даже не думал о том, что когда-то будет люто ненавидеть своих бывших учителей.
Он остановился на том же самом золотистом ранее поле, теперь покрытом белым снегом. Было холодно. Он кое-как сполз со спины Милки и устроился на земле, завернувшись в плащ. Умирать, так умирать. Хенкка чувствовал, что рано или поздно он замерзнет здесь.
Замерзнуть ему не дала Милка, очевидно, возомнившая себя спасительницей отважного, но совсем потерявшего ум воина-мановара. Она так подопнула прислонившегося к ее ноге харта, что тот отлетел ярда на два, ругнувшись. Это хоть как-то привело его в чувство. Хенкка, продолжая ругать лошадь на чем свет стоит, залез на нее, и Милка пошла вперед. Постепенно она перешла на крупную рысь, и несчастного воителя так трясло, что зубы поневоле выбивали чечетку. Хенкке уже было наплевать. Ему хотелось лечь куда-нибудь… да, упасть в какую-нибудь ямку, закопаться в снег и лежать там до скончания всего сущего. А эта несносная кобыла, как он обзывал ее про себя (впрочем, и вслух тоже), тащила его куда-то вперед. Хотя она, кажется, знала, куда ехать.
Сколько времени прошло, Хенкка не помнил. Да и не хотел помнить, хотя пустой желудок уже давал знать о себе. И довольно громко. Но седельная сумка была пуста, вернее, ее вовсе не было, только странный мешок какой-то, и впереди не намечалось никакого жилья.
Он так растянулся на спине лошади, что непонятным образом одна его нога оказалась свисающей вместе с Милкиным хвостом, а голова болталась на одном уровне с ее мордой. Ему хотелось спать, но голоса умерших не давали ему сделать этого. Хенкка едва не рыдал в голос, хотя сам толком не знал, зачем. Так и не упавшие слезы замерзли маленькими ледышками на его ресницах, и глаза нельзя было открыть, только чуть-чуть. Хенкке этого и не требовалось. Ему было все равно, куда "эта чертова кобыла" его везет.
***
Он не понял, сон это был или явь, когда Милка остановилась около полуразваленной избы, кое-как собранной из тяжелых нетесаных бревен. Она встряхнулась, и Хенкка, не успев сообразить, в чем дело, рухнул в небольшой сугроб, который, очевидно, намело за те четыре дня, что он ехал. Как он выжил, он и сам не знал. Все четыре дня он не съел ни крошки, только глотал холодный снег, чтобы не умереть с жажды. От снега болело горло, начался хриплый, лающий кашель.
Милка не дала ему лежать в сугробе просто так, она стала толкать его мокрым носом. Хенкка кое-как поднялся на ноги, огляделся.
Они были в заброшенной деревне. Милка куда-то скрылась, пока он с изумлением разглядывал разрушенные дома, валяющиеся на снегу побрякушки женщин и детские игрушки. Пришла война и забрала с собой их хозяев. Кое-где валялись и их останки, еле припорошенные снегом. Хенкка поморщился и решил зайти, - вернее, заползти, придерживаясь рукой за забор, - в дом.
Там было прохладно, но терпимо. Он обнаружил перед входом небольшую дровяницу, вернулся туда и кое-как зажег огонь в камине. Постепенно иней на стенах начал таять. Бревна, из которых была сложена изба, потрескивали.
Хенкка пошарился по всей избе. Ничего интересного здесь не было; все полезное забрали вторгшиеся в Вархарт двергские солдаты. Но так только казалось. Для себя Хенкка отыскал теплый тулуп явно с широкого плеча, правда, он все равно был ему коротковат. В общем-то, доставал только до колен, но это теперь не имело значения. А потом харт обнаружил люк, ведущий в подвал. Он залез и туда, и уж там оказалось полно всего: видимо, хозяева были вполне зажиточными крестьянами. На стене висели окорока, живо напомнившие своим видом кладовую Храма, рядом стояли две бочки явно с элем. Хенкка нашел еще немало вкусных и полезных в его положении вещей, прихватил с собой кое-что и направился вверх, поправлять физическое состояние, раз уж был не в силах попарвить состояние душевное.
Вскоре обнаружилось, куда делать Милка. Он выглянул в маленькое замерзшее окно, сделав в морозном узоре дырку размером с отпечаток большого пальца, и увидел, что лошадь бродит по двору, а неподалеку стоит сарай, очевидно, служивший ранее стойлом для других коней. На этом Хенкка успокоился и устроился на медвежьей шкуре около камина, немного потрепанной, правда, но мягкой. Там он и уснул, наевшись так, что трудно было пошевелиться.
***
В заброшенной деревне было относительно спокойно, но надолго оставаться здесь, среди костей прежних хозяев, ему не хотелось. Поэтому рано утром пятого дня своего пребывания там Хенкка снова оседлал Милку и выехал дальше, на юг.
Теперь мысли его были заняты оракулом мановаров. Он остался единственным настоящим воином: и его волновало, что делать дальше. Как возрождать клан мановаров, если все, кто становится ему дорог, умирают? Или возрождать – дело бессмысленное, кому теперь нужны вот такие вот благородные рыцари… перед его глазами предстала маленькая сжавшаяся в комочек фигурка Виктории. Таким несчастным, как она? Возможно.
Путь длился нескончаемо долго. Прошла неделя. Хенкка столько передумал за эти семь дней, что ему порой казалось, надумался он на всю оставшуюся жизнь. И снова думал, думал…
Еще через два дня показались высокие колокольни Храма. Увидев их, Хенкка вздохнул с облегчением и похлопал лошадь по шее.
- Ты у меня умница, кобыла несносная, - пробормотал он, усмехнувшись. – Давай, вперед, лошадка моя залетная!
Милка заржала, вскинув голову, будто смеялась вместе с ним. И уверенно пошла вперед крупной рысью – только почему-то через некоторое время перешла на бешеный галоп. Хенкка оглянулся и понял причину.
Еще одна лошадь мчалась следом за ними. И наездником был не кто иной, как сам сильно отощавший, с горящими ненавистью глазами Куаппола.
Милка тревожно заржала, перепрыгивая через канаву, полузасыпанную снегом. Хенкка оглянулся еще раз. Жрец хохотал, и безумие было в его глазах.
- Не уйдешь от меня, предатель! – завопил он страшным, охрипшим голосом. – Уж я тебя достану!
Хенкка увидел в его руках лук, но тряска верхом на лошади была слишком сильной, и первая же стрела пролетела мимо. Хенкка пригнулся к самой шее Милки и шепнул:
- Давай, милая, только вперед, скачи, там лес, в лесу он отстанет!
Но ему не суждено было во второй раз укрыться в том же самом лесу. Грозно просвистела вторая стрела, пущенная дрожащей рукой, и, возможно, сыграла ирония судьбы: если бы не бешеная скачка, Куаппола обязательно бы промазал. Но стрела, направленная чересчур низко, от резкого скачка лошади полетела несколько выше и нашла свою цель.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394209[/date]:[/size]
Глава 10.
Утром он уже был далеко от болот. Милка шла самыми короткими, хоть и опасными тропами. Хенкка долго думал, пока ему совсем не стало плохо, и теперь он точно знал, куда ему надо.
Ему надо было успокоиться. А самым спокойным местом во всем мире для него теперь был, как ни странно, Храм.
Там прошло его детство. Там он был еще беззаботным мальчишкой, который готовился стать жрецом и даже не думал о том, что когда-то будет люто ненавидеть своих бывших учителей.
Он остановился на том же самом золотистом ранее поле, теперь покрытом белым снегом. Было холодно. Он кое-как сполз со спины Милки и устроился на земле, завернувшись в плащ. Умирать, так умирать. Хенкка чувствовал, что рано или поздно он замерзнет здесь.
Замерзнуть ему не дала Милка, очевидно, возомнившая себя спасительницей отважного, но совсем потерявшего ум воина-мановара. Она так подопнула прислонившегося к ее ноге харта, что тот отлетел ярда на два, ругнувшись. Это хоть как-то привело его в чувство. Хенкка, продолжая ругать лошадь на чем свет стоит, залез на нее, и Милка пошла вперед. Постепенно она перешла на крупную рысь, и несчастного воителя так трясло, что зубы поневоле выбивали чечетку. Хенкке уже было наплевать. Ему хотелось лечь куда-нибудь… да, упасть в какую-нибудь ямку, закопаться в снег и лежать там до скончания всего сущего. А эта несносная кобыла, как он обзывал ее про себя (впрочем, и вслух тоже), тащила его куда-то вперед. Хотя она, кажется, знала, куда ехать.
Сколько времени прошло, Хенкка не помнил. Да и не хотел помнить, хотя пустой желудок уже давал знать о себе. И довольно громко. Но седельная сумка была пуста, вернее, ее вовсе не было, только странный мешок какой-то, и впереди не намечалось никакого жилья.
Он так растянулся на спине лошади, что непонятным образом одна его нога оказалась свисающей вместе с Милкиным хвостом, а голова болталась на одном уровне с ее мордой. Ему хотелось спать, но голоса умерших не давали ему сделать этого. Хенкка едва не рыдал в голос, хотя сам толком не знал, зачем. Так и не упавшие слезы замерзли маленькими ледышками на его ресницах, и глаза нельзя было открыть, только чуть-чуть. Хенкке этого и не требовалось. Ему было все равно, куда "эта чертова кобыла" его везет.
***
Он не понял, сон это был или явь, когда Милка остановилась около полуразваленной избы, кое-как собранной из тяжелых нетесаных бревен. Она встряхнулась, и Хенкка, не успев сообразить, в чем дело, рухнул в небольшой сугроб, который, очевидно, намело за те четыре дня, что он ехал. Как он выжил, он и сам не знал. Все четыре дня он не съел ни крошки, только глотал холодный снег, чтобы не умереть с жажды. От снега болело горло, начался хриплый, лающий кашель.
Милка не дала ему лежать в сугробе просто так, она стала толкать его мокрым носом. Хенкка кое-как поднялся на ноги, огляделся.
Они были в заброшенной деревне. Милка куда-то скрылась, пока он с изумлением разглядывал разрушенные дома, валяющиеся на снегу побрякушки женщин и детские игрушки. Пришла война и забрала с собой их хозяев. Кое-где валялись и их останки, еле припорошенные снегом. Хенкка поморщился и решил зайти, - вернее, заползти, придерживаясь рукой за забор, - в дом.
Там было прохладно, но терпимо. Он обнаружил перед входом небольшую дровяницу, вернулся туда и кое-как зажег огонь в камине. Постепенно иней на стенах начал таять. Бревна, из которых была сложена изба, потрескивали.
Хенкка пошарился по всей избе. Ничего интересного здесь не было; все полезное забрали вторгшиеся в Вархарт двергские солдаты. Но так только казалось. Для себя Хенкка отыскал теплый тулуп явно с широкого плеча, правда, он все равно был ему коротковат. В общем-то, доставал только до колен, но это теперь не имело значения. А потом харт обнаружил люк, ведущий в подвал. Он залез и туда, и уж там оказалось полно всего: видимо, хозяева были вполне зажиточными крестьянами. На стене висели окорока, живо напомнившие своим видом кладовую Храма, рядом стояли две бочки явно с элем. Хенкка нашел еще немало вкусных и полезных в его положении вещей, прихватил с собой кое-что и направился вверх, поправлять физическое состояние, раз уж был не в силах попарвить состояние душевное.
Вскоре обнаружилось, куда делать Милка. Он выглянул в маленькое замерзшее окно, сделав в морозном узоре дырку размером с отпечаток большого пальца, и увидел, что лошадь бродит по двору, а неподалеку стоит сарай, очевидно, служивший ранее стойлом для других коней. На этом Хенкка успокоился и устроился на медвежьей шкуре около камина, немного потрепанной, правда, но мягкой. Там он и уснул, наевшись так, что трудно было пошевелиться.
***
В заброшенной деревне было относительно спокойно, но надолго оставаться здесь, среди костей прежних хозяев, ему не хотелось. Поэтому рано утром пятого дня своего пребывания там Хенкка снова оседлал Милку и выехал дальше, на юг.
Теперь мысли его были заняты оракулом мановаров. Он остался единственным настоящим воином: и его волновало, что делать дальше. Как возрождать клан мановаров, если все, кто становится ему дорог, умирают? Или возрождать – дело бессмысленное, кому теперь нужны вот такие вот благородные рыцари… перед его глазами предстала маленькая сжавшаяся в комочек фигурка Виктории. Таким несчастным, как она? Возможно.
Путь длился нескончаемо долго. Прошла неделя. Хенкка столько передумал за эти семь дней, что ему порой казалось, надумался он на всю оставшуюся жизнь. И снова думал, думал…
Еще через два дня показались высокие колокольни Храма. Увидев их, Хенкка вздохнул с облегчением и похлопал лошадь по шее.
- Ты у меня умница, кобыла несносная, - пробормотал он, усмехнувшись. – Давай, вперед, лошадка моя залетная!
Милка заржала, вскинув голову, будто смеялась вместе с ним. И уверенно пошла вперед крупной рысью – только почему-то через некоторое время перешла на бешеный галоп. Хенкка оглянулся и понял причину.
Еще одна лошадь мчалась следом за ними. И наездником был не кто иной, как сам сильно отощавший, с горящими ненавистью глазами Куаппола.
Милка тревожно заржала, перепрыгивая через канаву, полузасыпанную снегом. Хенкка оглянулся еще раз. Жрец хохотал, и безумие было в его глазах.
- Не уйдешь от меня, предатель! – завопил он страшным, охрипшим голосом. – Уж я тебя достану!
Хенкка увидел в его руках лук, но тряска верхом на лошади была слишком сильной, и первая же стрела пролетела мимо. Хенкка пригнулся к самой шее Милки и шепнул:
- Давай, милая, только вперед, скачи, там лес, в лесу он отстанет!
Но ему не суждено было во второй раз укрыться в том же самом лесу. Грозно просвистела вторая стрела, пущенная дрожащей рукой, и, возможно, сыграла ирония судьбы: если бы не бешеная скачка, Куаппола обязательно бы промазал. Но стрела, направленная чересчур низко, от резкого скачка лошади полетела несколько выше и нашла свою цель.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394261[/date]:[/size]
Милка встала на дыбы, взбрыкнула копытами и повалилась на бок. Хенкку едва не придавило, он еле успел откатиться в сторону. Жрец приближался, хохоча, будто какой-то их божок. Хенкка в отчаянии склонился над покрытой пеной мордой Милки. Лошадь грустно заржала, ткнувшись носом в его ладонь.
Он осмотрел ее и нашел место, куда впилась стрела. В пылу скачки Милка слишком высоко задрала задние копыта, и черная палочка торчала у нее из груди, странным образом проколов шкуру в двух местах. Бедная лошадь слишком сильно мучилась.
- Милочка, - Хенкка наклонился к ней и прижался щекой к ее морде. – Ну как же ты так, не умирай…
Но было поздно. Темная пузырящаяся кровь струилась из раны. Милка оттолкнула человека от себя копытом. Хенкка злобно оглянулся. Безумный жрец был совсем близко, он спешился, держа в руке длинный нож, на котором засохла кровь.
- Я всегда буду помнить тебя, - вздохнул Хенкка и вонзил лезвие меча ей в грудь – чтобы не мучилась. Агония смерти тут же прекратилась, и Милка застыла, оросив белый снег почти черной кровью. Хенкка медленно поднялся на ноги. Вечерело. Пылающее, словно огромный костер, на горизонте солнце послало прощальные лучи последнему мановару. Солнечные блики отразились яркой вспышкой на кровостоке.
- Иди сюда, мой ученик, - хрипло позвал Куаппола. – Настала пора научиться кое-чему большему, нежели глупые схватки с врагами.
- Будем учиться поединку, - ехидно поддразнил его Хенкка. – Если раньше я сражался в строю, - хотя как раз там я, в общем-то, меньше всего и сражался, только с двергами, - то теперь я должен буду сделать обрезание обезумевшему служителю культа несуществующих божков!
Куаппола зарычал.
- Откуда ты здесь взялся, бывший учитель? – тем временем спросил Хенкка. – Неужели догадался, что я буду здесь?
- Не тебе знать, - хищно огрызнулся Куаппола. – Ты, жалкий выродок, чьих родителей не знает ни одна религия! Тебя выбросили под двери Храма, чтобы мы принесли тебя в жертву нашим богам, но этот сумасшедший Лайхо зачем-то спас тебя!
- Тебе никогда не понять, зачем, - нахмурился Хенкка. – Точно так же, как и не понять, зачем тогда я спас этого мальчика.
Куаппола рассмеялся, но смех его почти не был слышен.
- Идем в Храм, мой ученик, - предложил он. – Там я пролью твою кровь на алтарь.
- Хорошо, - кивнул Хенкка и послушно направился в здание, не поворачиваясь спиной к Куапполе. Тот следовал за ним, с жадностью в глазах рассматривая его. Хенкка догадался, что тот всего-навсего хочет есть, и избрал свою жертву в качестве пищи. А больше ничего не было. Хенкке повезло, и он честно признавал это. А Куаппола, скорее всего, ехал несколько недель без пищи. Тут озвереешь, равнодушно подумал харт.
Они оказались в той самой комнате, где стоял алтарь. Теперь было холодно; иней покрыл стены густым слоем, никто за Храмом не следил, и Хенкка яснее, чем когда-либо, ощутил, что конец близок.
Однако не только это изменилось. К своему удивлению он заметил, что кто-то умудрился притащить оракул мановаров сюда, и серебристый конь возвышался над черным алтарем, стоя позади. Хенкка при виде его обрадовался, а вот Куапполу это привело в ужас:
- Что здесь делает эта кляча?! – завопил он сорвавшимся на фальцет голосом. – Что она здесь делает?!
- Стоит, - пожал плечами Хенкка, и его голос мигом успокоил жреца. По крайней мере, более или менее привел в чувство.
- Положи меч, - холодно произнес Куаппола таким тоном, что Хенкке поневоле захотелось повиноваться. Он внимательно взглянул в безумные глаза жреца и решил, что можно исполнить просьбу старика. В конце концов, не дело это – честному воину-мановару драться с мечом против почти безоружного больного.
- Так лучше, - кажется, Куаппола уверовал в гипнотизирующую силу своего голоса, хотя Хенкка всего лишь один раз согласился с его предложением.
- А теперь иди ко мне, мой ученик, и ты познаешь сладость собственной крови, текущей из твоей глотки, - прошелестел голос Куапполы.
- Ну, предположим, я к тебе подойду, - недоверчиво прищурился Хенкка, - и что?
Однако он сделал несколько шагов навстречу жрецу. В общем-то, он не боялся и смерти: все было кончено, он повидал оракул, и тот ничего не сказал ему. Значит, он – не тот, кого избрал оракул своим глашатаем, и, возможно, именно тот, другой, зачем-то переместил прекрасного коня сюда.
По правде говоря, Куаппола даже не догадывался, что у Хенкки спрятан один нож в сапоге и еще один – за поясом. Поэтому Хенкка спокойно подошел к жрецу настолько, что тот мог бы достать ножом до горла харта. Чем Куаппола и хотел воспользоваться. Его тощая жилистая рука метнулась к харту, но на полпути кровавый клинок столкнулся с другим клинком, из вороненой стали. Хенкка даже не пошевелился, только рука его взлетела вверх и жилы на ней вздулись – все-таки Куаппола обладал чудовищной силой, несмотря на все тяготы пути сюда.
Лезвие Куапполы быстро соскользнуло с клинка Хенкки, и парень едва успел отразить удар откуда-то сбоку. Куаппола оказался левшой; это немного затрудняло положение. Завязалась ожесточенная схватка. Один дрался за власть, власть тьмы, а другой – за жизнь.
Хенкка почти бездумно отражал удары Куапполы, а сам размышлял над другими вещами. Он о стольком думал, пока ехал сюда… и это было еще не все, о чем он мог размышлять.
Теперь он не мог решить, зачем же он сражается. Чтобы спасти свою жизнь? А зачем она ему? Горевать по ушедшим оставшиеся несколько лет? месяцев? дней? часов?
Возможно, он сражается ради Виктории, подумал Хенкка и тут же отбросил подобную идею. Девчонка тут вообще ни при чем. Конечно, она была ему верным другом… даже любила его. Но он так и не узнал, что такое любовь.
Снаружи совсем стемнело. Теперь харт мог ориентироваться только по блеску клинка; сам он не нападал, лишь защищался.
- Умри, несчастный, - рычал Куаппола, и Хенкке не было страшно ни капли. Он так давно готовился к смерти, что даже надоело ждать.
Молодому мановару пришлось прыгнуть на алтарь, туда его загнал Куаппола. Хенкке стало немного не по себе, безумный жрец кружил вокруг него, будто голодный шакал, норовя ударить ножом по нехащищенному участку ноги. Вскоре он и сам залез на алтарь, и его желтые зубы блестели в темноте, - жрец тянулся ими к горлу жертвы.
Хенкка слетел с алтаря, будто птица; его плащ развевался. Следом ринулся и Куаппола, но харт его не боялся. Безумец оказался сильным противником; и он сражался гораздо яростнее, нежели Хенкка.
На мгновение зал осветила луна, и Хенкка отчетливо увидел блеск в глазах жреца… и в глазах умерших, но не покинувших эту комнату душ. Завыл ветер, отчего его плащ взметнулся черным облаком.
- Зачем ты убиваешь? Зачем тебе власть над мертвыми? – спросил он Куапполу, легко взмыв в воздух и тем самым избежав смертоносного удара по бедру.
- А зачем тебе живые? – ответил жрец, скалясь. – Все умирают, рано или поздно, но они умирают! А я хочу жить! Пусть один среди мертвых, но я хочу жить!
- А я не хочу, - прошипел Хенкка, уклоняясь от очередного взмаха клинка. – Но я хочу, чтобы жили другие. Пусть они и тупоголовые бараны, даже бараны имеют право жить!
Эти слова он произнес в запале. И тут же почувствовал, насколько они оказались справедливы. Жрец злобно оскалился, его нож пролетел немыслимо изворотливую траекторию, и Хенкка снова оказался на алтаре. Тяжелые сапоги загремели по камню, впитавшему в себя столько крови. Куаппола взлетел следом за ним.
- Хочу есть, - прохрипел он. – Хочу, хочу, хочу! Всего хочу! Власти хочу! Где ты, черный демон, что явился ко мне во сне и обещал весь мир? Приди сюда!
Хенкка на единое мгновение застыл, и этого хватило жрецу. Лезвие глубоко вошло в его незащищенное горло.
Мановар покачнулся, с изумлением глядя, как горячая темно-красная струя крови бьет вниз из его горла. Вместе с кровью уходила жизнь.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394294[/date]:[/size]
Милка встала на дыбы, взбрыкнула копытами и повалилась на бок. Хенкку едва не придавило, он еле успел откатиться в сторону. Жрец приближался, хохоча, будто какой-то их божок. Хенкка в отчаянии склонился над покрытой пеной мордой Милки. Лошадь грустно заржала, ткнувшись носом в его ладонь.
Он осмотрел ее и нашел место, куда впилась стрела. В пылу скачки Милка слишком высоко задрала задние копыта, и черная палочка торчала у нее из груди, странным образом проколов шкуру в двух местах. Бедная лошадь слишком сильно мучилась.
- Милочка, - Хенкка наклонился к ней и прижался щекой к ее морде. – Ну как же ты так, не умирай…
Но было поздно. Темная пузырящаяся кровь струилась из раны. Милка оттолкнула человека от себя копытом. Хенкка злобно оглянулся. Безумный жрец был совсем близко, он спешился, держа в руке длинный нож, на котором засохла кровь.
- Я всегда буду помнить тебя, - вздохнул Хенкка и вонзил лезвие меча ей в грудь – чтобы не мучилась. Агония смерти тут же прекратилась, и Милка застыла, оросив белый снег почти черной кровью. Хенкка медленно поднялся на ноги. Вечерело. Пылающее, словно огромный костер, на горизонте солнце послало прощальные лучи последнему мановару. Солнечные блики отразились яркой вспышкой на кровостоке.
- Иди сюда, мой ученик, - хрипло позвал Куаппола. – Настала пора научиться кое-чему большему, нежели глупые схватки с врагами.
- Будем учиться поединку, - ехидно поддразнил его Хенкка. – Если раньше я сражался в строю, - хотя как раз там я, в общем-то, меньше всего и сражался, только с двергами, - то теперь я должен буду сделать обрезание обезумевшему служителю культа несуществующих божков!
Куаппола зарычал.
- Откуда ты здесь взялся, бывший учитель? – тем временем спросил Хенкка. – Неужели догадался, что я буду здесь?
- Не тебе знать, - хищно огрызнулся Куаппола. – Ты, жалкий выродок, чьих родителей не знает ни одна религия! Тебя выбросили под двери Храма, чтобы мы принесли тебя в жертву нашим богам, но этот сумасшедший Лайхо зачем-то спас тебя!
- Тебе никогда не понять, зачем, - нахмурился Хенкка. – Точно так же, как и не понять, зачем тогда я спас этого мальчика.
Куаппола рассмеялся, но смех его почти не был слышен.
- Идем в Храм, мой ученик, - предложил он. – Там я пролью твою кровь на алтарь.
- Хорошо, - кивнул Хенкка и послушно направился в здание, не поворачиваясь спиной к Куапполе. Тот следовал за ним, с жадностью в глазах рассматривая его. Хенкка догадался, что тот всего-навсего хочет есть, и избрал свою жертву в качестве пищи. А больше ничего не было. Хенкке повезло, и он честно признавал это. А Куаппола, скорее всего, ехал несколько недель без пищи. Тут озвереешь, равнодушно подумал харт.
Они оказались в той самой комнате, где стоял алтарь. Теперь было холодно; иней покрыл стены густым слоем, никто за Храмом не следил, и Хенкка яснее, чем когда-либо, ощутил, что конец близок.
Однако не только это изменилось. К своему удивлению он заметил, что кто-то умудрился притащить оракул мановаров сюда, и серебристый конь возвышался над черным алтарем, стоя позади. Хенкка при виде его обрадовался, а вот Куапполу это привело в ужас:
- Что здесь делает эта кляча?! – завопил он сорвавшимся на фальцет голосом. – Что она здесь делает?!
- Стоит, - пожал плечами Хенкка, и его голос мигом успокоил жреца. По крайней мере, более или менее привел в чувство.
- Положи меч, - холодно произнес Куаппола таким тоном, что Хенкке поневоле захотелось повиноваться. Он внимательно взглянул в безумные глаза жреца и решил, что можно исполнить просьбу старика. В конце концов, не дело это – честному воину-мановару драться с мечом против почти безоружного больного.
- Так лучше, - кажется, Куаппола уверовал в гипнотизирующую силу своего голоса, хотя Хенкка всего лишь один раз согласился с его предложением.
- А теперь иди ко мне, мой ученик, и ты познаешь сладость собственной крови, текущей из твоей глотки, - прошелестел голос Куапполы.
- Ну, предположим, я к тебе подойду, - недоверчиво прищурился Хенкка, - и что?
Однако он сделал несколько шагов навстречу жрецу. В общем-то, он не боялся и смерти: все было кончено, он повидал оракул, и тот ничего не сказал ему. Значит, он – не тот, кого избрал оракул своим глашатаем, и, возможно, именно тот, другой, зачем-то переместил прекрасного коня сюда.
По правде говоря, Куаппола даже не догадывался, что у Хенкки спрятан один нож в сапоге и еще один – за поясом. Поэтому Хенкка спокойно подошел к жрецу настолько, что тот мог бы достать ножом до горла харта. Чем Куаппола и хотел воспользоваться. Его тощая жилистая рука метнулась к харту, но на полпути кровавый клинок столкнулся с другим клинком, из вороненой стали. Хенкка даже не пошевелился, только рука его взлетела вверх и жилы на ней вздулись – все-таки Куаппола обладал чудовищной силой, несмотря на все тяготы пути сюда.
Лезвие Куапполы быстро соскользнуло с клинка Хенкки, и парень едва успел отразить удар откуда-то сбоку. Куаппола оказался левшой; это немного затрудняло положение. Завязалась ожесточенная схватка. Один дрался за власть, власть тьмы, а другой – за жизнь.
Хенкка почти бездумно отражал удары Куапполы, а сам размышлял над другими вещами. Он о стольком думал, пока ехал сюда… и это было еще не все, о чем он мог размышлять.
Теперь он не мог решить, зачем же он сражается. Чтобы спасти свою жизнь? А зачем она ему? Горевать по ушедшим оставшиеся несколько лет? месяцев? дней? часов?
Возможно, он сражается ради Виктории, подумал Хенкка и тут же отбросил подобную идею. Девчонка тут вообще ни при чем. Конечно, она была ему верным другом… даже любила его. Но он так и не узнал, что такое любовь.
Снаружи совсем стемнело. Теперь харт мог ориентироваться только по блеску клинка; сам он не нападал, лишь защищался.
- Умри, несчастный, - рычал Куаппола, и Хенкке не было страшно ни капли. Он так давно готовился к смерти, что даже надоело ждать.
Молодому мановару пришлось прыгнуть на алтарь, туда его загнал Куаппола. Хенкке стало немного не по себе, безумный жрец кружил вокруг него, будто голодный шакал, норовя ударить ножом по нехащищенному участку ноги. Вскоре он и сам залез на алтарь, и его желтые зубы блестели в темноте, - жрец тянулся ими к горлу жертвы.
Хенкка слетел с алтаря, будто птица; его плащ развевался. Следом ринулся и Куаппола, но харт его не боялся. Безумец оказался сильным противником; и он сражался гораздо яростнее, нежели Хенкка.
На мгновение зал осветила луна, и Хенкка отчетливо увидел блеск в глазах жреца… и в глазах умерших, но не покинувших эту комнату душ. Завыл ветер, отчего его плащ взметнулся черным облаком.
- Зачем ты убиваешь? Зачем тебе власть над мертвыми? – спросил он Куапполу, легко взмыв в воздух и тем самым избежав смертоносного удара по бедру.
- А зачем тебе живые? – ответил жрец, скалясь. – Все умирают, рано или поздно, но они умирают! А я хочу жить! Пусть один среди мертвых, но я хочу жить!
- А я не хочу, - прошипел Хенкка, уклоняясь от очередного взмаха клинка. – Но я хочу, чтобы жили другие. Пусть они и тупоголовые бараны, даже бараны имеют право жить!
Эти слова он произнес в запале. И тут же почувствовал, насколько они оказались справедливы. Жрец злобно оскалился, его нож пролетел немыслимо изворотливую траекторию, и Хенкка снова оказался на алтаре. Тяжелые сапоги загремели по камню, впитавшему в себя столько крови. Куаппола взлетел следом за ним.
- Хочу есть, - прохрипел он. – Хочу, хочу, хочу! Всего хочу! Власти хочу! Где ты, черный демон, что явился ко мне во сне и обещал весь мир? Приди сюда!
Хенкка на единое мгновение застыл, и этого хватило жрецу. Лезвие глубоко вошло в его незащищенное горло.
Мановар покачнулся, с изумлением глядя, как горячая темно-красная струя крови бьет вниз из его горла. Вместе с кровью уходила жизнь.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394412[/date]:[/size]
Наконец он умирал; и это было так необыкновенно. Даже не больно, он всего лишь видел свою кровь, покидавшую тело, и не осознавал ничего.
Темная кровь оросила алтарь и забрызгала серебристого коня. Хенкка рухнул вниз и едва успел ухватиться за изящную мускулистую шею каменного животного.
- Вот и все, - прошептал он, отчего кровь полилась сильнее. – Последняя капля крови пролилась.
И был он прав, потому что это воистину была последняя капля. Первые лучи рассвета заглянули в пробоину в стене; и были это не ласковые солнечные блики, но беспощадные, палящие струи света. Стало нестерпимо жарко, и снег начал таять прямо на глазах изумленного Куапполы.
- Я властитель! – закричал он, бросаясь вниз с алтаря, на котором так и стоял. – Я властитель! Я… властитель? – последний его вопрос был заглушен громким треском рушащихся стен. Хенкка еще видел, как огромный кусок стены упал прямо на безумного жреца и задавил его, отчего его тело превратилось в кошмарную лепешку. А сверху, на стене были высечены руны мановаров, гласящие о конце света и предсказании Андгрена.
Хенкка подумал, что теперь все кончено. И почувствовал мягкое тепло под своими окровавленными пальцами.
Он с удивлением повернул голову, чувствуя, как бежит освобожденная кровь, и увидел, что прекрасный конь оракула весь светится; сияние исходило от самого камня, постепенно превращавшегося в плоть. Наконец, конь встал на дыбы, поднимая за собой мановара, и заржал, радуясь свободе. Хенкка и сам не понял, каким образом он оказался верхом на прекрасном жеребце. И тут они полетели вперед.
Не было больше перед мановаром и его чудесным конем ничего; открылся лучистый коридор, и Хенкка оглянулся, чтобы посмотреть на остатки рушащегося мира. Наргард предстал перед ним, весь как на ладони; его родной мир был объят солнечным пламенем, как когда-то видел во сне лорд Андгрен.
Хенкка повернулся вперед и с удивлением заметил, что кровь больше не хлещет из его горла, а рана зажата потоками солнечного света. И тут он догадался, в чем дело. Он был спасен; волею оракула, волею судьбы он оказался тем самым мальчиком, о котором говорил лорд Андгрен. Мановар немножко ошибся, Хенкка уже был взрослым мановаром… хотя кто знает, быть может, чуть позже он сам поймет, насколько был прав Андгрен… а все дело было в фамилии, подумал Хенкка и счастливо засмеялся: ведь его фамилия переводилась с языка мановаров, как "кузнец".
***
Сколько они так летели в солнечном тоннеле, Хенкка не знал; было трудно хранить представление о времени, когда непонятно было, день сейчас или ночь. Однако неожиданно полет прекратился. Прекрасный жеребец остановился так резко, что мановар перелетел через его голову и приземлился на зеленую поляну. Смена погоды тоже оказалась не ахти: разом хлынул дождь. Харт с изумлением успел увидеть в последний раз чудный солнечный коридор, и тут же видение скрылось от него за пеленой воды. Но прекрасный конь спокойно улегся около Хенкки, и парень прижался щекой к его мягкому боку, чувствуя, как силы все же уходят. Его немного тошнило от собственной крови. Хенкка закрыл глаза и погрузился в приятную, щадящую его уставшее сознание тьму.
08.01.2004 1:04
Ой, все... короче, это вся первая часть моего огромного романа. Роман - не потому, что любовь, а потому, что про жизнь одного героя!
Так вам понравилось? Надо вторую часть? Про похороны.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394443[/date]:[/size]
Наконец он умирал; и это было так необыкновенно. Даже не больно, он всего лишь видел свою кровь, покидавшую тело, и не осознавал ничего.
Темная кровь оросила алтарь и забрызгала серебристого коня. Хенкка рухнул вниз и едва успел ухватиться за изящную мускулистую шею каменного животного.
- Вот и все, - прошептал он, отчего кровь полилась сильнее. – Последняя капля крови пролилась.
И был он прав, потому что это воистину была последняя капля. Первые лучи рассвета заглянули в пробоину в стене; и были это не ласковые солнечные блики, но беспощадные, палящие струи света. Стало нестерпимо жарко, и снег начал таять прямо на глазах изумленного Куапполы.
- Я властитель! – закричал он, бросаясь вниз с алтаря, на котором так и стоял. – Я властитель! Я… властитель? – последний его вопрос был заглушен громким треском рушащихся стен. Хенкка еще видел, как огромный кусок стены упал прямо на безумного жреца и задавил его, отчего его тело превратилось в кошмарную лепешку. А сверху, на стене были высечены руны мановаров, гласящие о конце света и предсказании Андгрена.
Хенкка подумал, что теперь все кончено. И почувствовал мягкое тепло под своими окровавленными пальцами.
Он с удивлением повернул голову, чувствуя, как бежит освобожденная кровь, и увидел, что прекрасный конь оракула весь светится; сияние исходило от самого камня, постепенно превращавшегося в плоть. Наконец, конь встал на дыбы, поднимая за собой мановара, и заржал, радуясь свободе. Хенкка и сам не понял, каким образом он оказался верхом на прекрасном жеребце. И тут они полетели вперед.
Не было больше перед мановаром и его чудесным конем ничего; открылся лучистый коридор, и Хенкка оглянулся, чтобы посмотреть на остатки рушащегося мира. Наргард предстал перед ним, весь как на ладони; его родной мир был объят солнечным пламенем, как когда-то видел во сне лорд Андгрен.
Хенкка повернулся вперед и с удивлением заметил, что кровь больше не хлещет из его горла, а рана зажата потоками солнечного света. И тут он догадался, в чем дело. Он был спасен; волею оракула, волею судьбы он оказался тем самым мальчиком, о котором говорил лорд Андгрен. Мановар немножко ошибся, Хенкка уже был взрослым мановаром… хотя кто знает, быть может, чуть позже он сам поймет, насколько был прав Андгрен… а все дело было в фамилии, подумал Хенкка и счастливо засмеялся: ведь его фамилия переводилась с языка мановаров, как "кузнец".
***
Сколько они так летели в солнечном тоннеле, Хенкка не знал; было трудно хранить представление о времени, когда непонятно было, день сейчас или ночь. Однако неожиданно полет прекратился. Прекрасный жеребец остановился так резко, что мановар перелетел через его голову и приземлился на зеленую поляну. Смена погоды тоже оказалась не ахти: разом хлынул дождь. Харт с изумлением успел увидеть в последний раз чудный солнечный коридор, и тут же видение скрылось от него за пеленой воды. Но прекрасный конь спокойно улегся около Хенкки, и парень прижался щекой к его мягкому боку, чувствуя, как силы все же уходят. Его немного тошнило от собственной крови. Хенкка закрыл глаза и погрузился в приятную, щадящую его уставшее сознание тьму.
08.01.2004 1:04
Ой, все... короче, это вся первая часть моего огромного романа. Роман - не потому, что любовь, а потому, что про жизнь одного героя!
Так вам понравилось? Надо вторую часть? Про похороны.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075394470[/date]:[/size]
Наконец он умирал; и это было так необыкновенно. Даже не больно, он всего лишь видел свою кровь, покидавшую тело, и не осознавал ничего.
Темная кровь оросила алтарь и забрызгала серебристого коня. Хенкка рухнул вниз и едва успел ухватиться за изящную мускулистую шею каменного животного.
- Вот и все, - прошептал он, отчего кровь полилась сильнее. – Последняя капля крови пролилась.
И был он прав, потому что это воистину была последняя капля. Первые лучи рассвета заглянули в пробоину в стене; и были это не ласковые солнечные блики, но беспощадные, палящие струи света. Стало нестерпимо жарко, и снег начал таять прямо на глазах изумленного Куапполы.
- Я властитель! – закричал он, бросаясь вниз с алтаря, на котором так и стоял. – Я властитель! Я… властитель? – последний его вопрос был заглушен громким треском рушащихся стен. Хенкка еще видел, как огромный кусок стены упал прямо на безумного жреца и задавил его, отчего его тело превратилось в кошмарную лепешку. А сверху, на стене были высечены руны мановаров, гласящие о конце света и предсказании Андгрена.
Хенкка подумал, что теперь все кончено. И почувствовал мягкое тепло под своими окровавленными пальцами.
Он с удивлением повернул голову, чувствуя, как бежит освобожденная кровь, и увидел, что прекрасный конь оракула весь светится; сияние исходило от самого камня, постепенно превращавшегося в плоть. Наконец, конь встал на дыбы, поднимая за собой мановара, и заржал, радуясь свободе. Хенкка и сам не понял, каким образом он оказался верхом на прекрасном жеребце. И тут они полетели вперед.
Не было больше перед мановаром и его чудесным конем ничего; открылся лучистый коридор, и Хенкка оглянулся, чтобы посмотреть на остатки рушащегося мира. Наргард предстал перед ним, весь как на ладони; его родной мир был объят солнечным пламенем, как когда-то видел во сне лорд Андгрен.
Хенкка повернулся вперед и с удивлением заметил, что кровь больше не хлещет из его горла, а рана зажата потоками солнечного света. И тут он догадался, в чем дело. Он был спасен; волею оракула, волею судьбы он оказался тем самым мальчиком, о котором говорил лорд Андгрен. Мановар немножко ошибся, Хенкка уже был взрослым мановаром… хотя кто знает, быть может, чуть позже он сам поймет, насколько был прав Андгрен… а все дело было в фамилии, подумал Хенкка и счастливо засмеялся: ведь его фамилия переводилась с языка мановаров, как "кузнец".
***
Сколько они так летели в солнечном тоннеле, Хенкка не знал; было трудно хранить представление о времени, когда непонятно было, день сейчас или ночь. Однако неожиданно полет прекратился. Прекрасный жеребец остановился так резко, что мановар перелетел через его голову и приземлился на зеленую поляну. Смена погоды тоже оказалась не ахти: разом хлынул дождь. Харт с изумлением успел увидеть в последний раз чудный солнечный коридор, и тут же видение скрылось от него за пеленой воды. Но прекрасный конь спокойно улегся около Хенкки, и парень прижался щекой к его мягкому боку, чувствуя, как силы все же уходят. Его немного тошнило от собственной крови. Хенкка закрыл глаза и погрузился в приятную, щадящую его уставшее сознание тьму.
08.01.2004 1:04
Ой, все... короче, это вся первая часть моего огромного романа. Роман - не потому, что любовь, а потому, что про жизнь одного героя!
Так вам понравилось? Надо вторую часть? Про похороны.

[Anna Angell]

Child Of Bodom, я сохранила для себя твое произведение, буду читать и перечитывать, чтобы вникнуть. Но общее впечатление очень и очень хорошее - особенно язык. Обычно фэнтези пишут тяжелым, тягучим языком, подделываясь под древность, а у тебя почти нет этой тяжести (только местами попадается), а наоборот - легкость, не выбивающаяся из общего контекста. В общем, спасибо за удовольствие прочесть первую часть твоего романа. Ну и, сама понимаешь, ждем вторую. Похороны - святое дело!

[Hullu]

Anna Angell, спа-асибо за отзыв! Насчет языка, может, я бы и писала тяжело, как пишут все фантазийные писатели, но просто не умею. Вторая часть готова, готова и третья. Всего их будет 6, каждая - все светлее и светлее. Это конкретно (слово-паразит) роман, по всем параметрам. Фэнтезийный(к слову сказать, решила просветить по всем поводам). ПОсвящен моей любимой группе (угадайте с трех раз, как она называется?!! Children Of Bodom!) и любимому басисту Хенкке Сеппайе!
Похороны будут длиться еще очень и очень долго. А в шестой части, как мы с подругами обычно шутим, Хенкка вскочит из могилы, схватит меч и застрелится!!!. ГЛуповатая шутка. НО это оговорка.
Вторую часть выложу, быть может, через несколько дней, не больше 3х.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1075466853[/date]:[/size]
З.Ы. Хенкка бы, наверное, очень обиделся, если бы узнал, что я его убила.

[Hullu]

А вот и продожение прибыло. Ну вот, вижу, никто и не читает. Ну и ладно, я все равно выложу.
Вторая часть называется Начало. А вся книга называется "Сквозь Вселенную", правда, я еще, может, сменю название.
__
Here I see you stand from all around the world
Waiting in a line to hear the battle cry
All are gathered here, victory is near
The sound will fill the hall, bringing power to us all
Manowar
Дети красной звезды,
Дети черной звезды,
Дети новых могил…
Ария
Глава 1.
Наступал вечер, обычный летний вечер на Вардарге. Лил дождь, как всегда. Небо затянуло мрачными тучами. Неслись раскаты грома; но на этот раз гремело не небо, и молнии извергали не тяжелые грозовые тучи.
Осажденный город Осванкке отбивался из последних сил. Почти все его защитники были убиты. Красное знамя, развевавшееся на стене, было порвано метким выстрелом; тут же висела, запутавшись в ткани, стрела, это дело сделавшая.
На центральной площади высилось мощное здание на колоннах в виде львиных лап. Потоки воды текли по улицам, сливаясь в бурные ручьи; строить дома на Вардарге приходилось только на колоннах, иначе их заливало. Везде была сплошная вода, только высоко в горах еще можно было найти сухие участки, и те лишь под каким-нибудь нависшим утесом.
В главном холле проходило торопливое военное заседание. Вождь Красных, как называли они себя, Тонса, нервничал и вертел в руках палочку из слоновой кости, пока вконец не сломал ее.
— Черные наступают, — докладывал один из командующих войском. — Мой повелитель, мы вынуждены покинуть город.
— Нет, мы этого не сделаем, — заявил Тонса. — Мы не можем, это уже девятый город, который мы сдаем врагу. Мы просто не имеем права. Черные слишком обнаглели. Они использовали катапульты в прошлый раз, и неизвестно еще, что будет сейчас.
Раздался дикий грохот за окном, такой, что заложило уши.
— Вот черт, — выругался Тонса. — До чего я оказался прав. Катапульты.
Он резко поднялся и подошел к окну. Одно из зданий охватило пламя. Люди, мелкие с высоты главного строения, выбегали на улицу, бросались в воду и плыли. Пловцами все жители Вардарга были отменными; ничего иного и не оставалось.
— Мы отступаем, — убедительно произнес военачальник, стоя за спиной повелителя. — Господин, если мы не отступим, они перебьют нас всех, и тогда некому будет защищать другие города.
Тонса поморщился. Анкка начинает ему мешать. Военачальник Анкка, талантливый полководец, добился уже больших высот. Если так пойдет и дальше, ему, Тонсе, придется что-то предпринимать для укрепления своей власти.
— Хорошо, — ему пришлось согласиться, глядя, как тонут придавленные обломками здания люди. Его люди.
***
Тем же вечером Анкка сидел в своей палатке и курил трубку. Они успешно отступили; Осванкке сдали врагу, но все жители спаслись. Благодаря отличному знанию его, Анкки, местности, они сумели пробраться через такие заросли, где ни один бы Черный не прошел.
Анкка давно знал, что вождь Красных, Тонса, боится его. Анкка с детства был при дворе; он рос и воспитывался в семье одного знаменитого тогда полководца. Отец научил его всему, что должен был знать воин. Анкку не жалели, заставляли работать, как простого солдата. И за это теперь он был благодарен своему отцу.
В палатку заполз на четвереньках гибкий юноша с длинными черными волосами, вьющимися немного. Вилле был совсем не похож на отца, скорее на мать.
— Мой господин, — произнес он своим юношеским, не огрубевшим голосом, — вождь Тонса зовет вас.
Анкка не сказал сыну ни слова и вышел. Вилле остался сидеть на месте отца, повертел в руках трубку и отбросил ее на меховую подстилку. Анкку он не очень любил, отец был порой слишком жесток с сыном. Он хотел сделать из мальчика военачальника, каким был его собственный отец и каким был он сам; но Вилле страстно увлекался живописью, обожал музыку и думать не хотел о войне. Под подушкой он хранил самое сокровенное: свирель. Если бы Анкка узнал об этом, он бы избил сына.
Лагерь Красных был расположен высоко в горах, где Анкка знал каждую тропинку. Сюда Черным, обитателям равнин, было бы трудно забраться, чем он и воспользовался, составляя свой план.
Именитый полководец прошелся по лагерю. Сновали солдаты, и лязганье их оружия было для Анкки лучше всякой музыки.
Палатка Тонсы ничем не отличалась от любой другой. Тонса тоже был опытным воином, иначе его бы не избрали вождем Красные.
Убранство тоже не сияло роскошью. Анкка спокойно расположился на шкуре у огня, горевшего в маленьком сложенном из камней очаге, и приготовился слушать, что же ему скажет Тонса.
Вождь, невысокий черноволосый человек с густой бородой, неожиданно появился из темноты.
— Приветствую тебя снова, почтенный Анкка, — мягко заметил он. — Твой план спас наших воинов, и хочу поблагодарить тебя за это.
— Приветствую и тебя, повелитель, — кивнул Анкка, чувствуя себя намного увереннее, чем утром, в осажденном городе. Теперь он был гораздо более уважаем, чем даже Тонса. А тогда он был одним из многих.
— Хотел спросить твоего совета, — с легким оттенком усмешки произнес Тонса, усаживаясь напротив своего военачальника. — Возможно, на этот раз ты окажешься умнее меня. Скажи, как ты думаешь, куда следует нам отступать дальше?
Это уже было явной насмешкой. Намек на позорное бегство — и в то же время проявление уважения. Анкка не пошевелился, совсем не отреагировал на столь очевидное оскорбление. Потом спокойно ответил:
— Мне кажется, пора не отступать, но наступать, мой повелитель.
***
Вождь Черных, великий и могучий Карна, восседал на своем черном троне в огромном зале главной цитадели Черных, Дворце Ночи. Юная и прекрасная девушка, его дочь Агата, сидела рядом с ним и с интересом рассматривала красивую поделку Красных, браслет в виде змеи.
— Я заберу ее себе, пап? — спросила она.
— Конечно, дочь моя, — важно кивнул Карна, не обратив внимания на ее некоторую развязность. Он ждал. Должны были явиться шпионы Черных, только что побывавшие в лагере вождя Тонсы.
— Приветствуем тебя, о великий и могучий повелитель наших соединенных народов, вождь не менее великого союза Черных сил Вардарга, который вскоре станет повелителем всего мира! — провозгласил неожиданно появившийся у порога низенький пухлый человечек в простой черной мантии. Следом за ним в зал бесшумно проскользнули еще трое таких же людей. Шпионы явились.
— Мы потеряли двоих, — докладывал их предводитель, пухлый человечек по прозвищу Мышь; настоящего имени его никто не знал, да и он сам позабыл, наверное. — Однако мы выведали, что Тонса собирается наступать. Его первый удар будет направлен на нашу слабо защищенную крепость на юге, Наршагрхх. Прошу извинить меня за вольность, но мне кажется, следует отбить их удар так, чтобы эти гнусные воры запомнили нас на всю оставшуюся жизнь.
— Думаю, ты прав, мой верный помощник, — благожелательно кивнул Карна. — Вели части войска отступать в Наршагрхх. Пусть встретят их достойно.
Шпион низко поклонился. Его длинные сальные волосы метнулись по полу, и все вместе бесшумно удалились, будто и не было их вовсе. Карна сидел на своем месте, укрытый тенью от посторонних глаз, и усмехался.
Глава 2.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1076081270[/date]:[/size]
Военачальник отдаленной крепости Красных, Ранса, был человеком спокойным, дружелюбным даже, если можно так назвать бывалого воина. Ранса уже около тридцати лет жил в этой крепости Вайкарна. В войне ему приходилось участвовать совсем немного, но он и не переживал: давно свыкся с отсутствием каких-то великих подвигов, какие совершали на далеком фронте его бывшие однокурсники по единственной академии, существовавшей у Красных. Когда-то он знавал и Анкку. Давно это было, уже стерлись из его памяти черты лица бывшего друга.
Высоко в горах, там, где постоянно льет дождь, было всегда холодно. Ранса и к этому привык, и все же не мог тосковать рано утром, вставая и видя, как падают бесконечные струи дождя на изможденную, измученную гнилой влагой землю.
Утро первого дня лета было мрачным, как и всегда. Ранса принимал почту. Несчастные, все измокшие голуби, кое-как долетевшие до крепости, несли столь же мокрые письма.
Открыв одно из них, Ранса поморщился. Снова отступление. Ну конечно. Красные проигрывают одну схватку за другой. Того и следовало ожидать с таким бездарным руководителем, как этот Тонса.
Ранса отложил письмо в сторону и встал.
— Седлайте лошадей, отправляемся в дозор, — произнес он свою обыденную фразу. Двое солдат нехотя поднялись со своих мест и поплелись в конюшню.
***
Он очнулся от криков. Было все так же холодно и сыро; только у горла разлилась теплая липкая кровь. Он вяло приподнял голову и тут же уронил ее обратно. Он только успел увидеть серебристый бок жеребца и голые камни где-то сбоку.
— Он ранен! — раздались крики уже ближе. Кто-то басом спросил:
— Он черный?
К нему подошли вплотную. Парень не мог даже пошевелиться, столько он потерял крови.
— Эй, — грубо окликнули его, и нога в тяжелом сапоге коснулась его бока. — Ты Черный или Красный?
— Я пока что вроде белый, — ответил он, пытаясь разглядеть человека, спросившего его. — Но скоро буду черный, как все трупы.
Они загоготали.
— Верно подмечено, парень, — хохотнул тот самый, с басовитым голосом. — Давайте, берите его на руки, он же смертельно ранен. Не оставлять же его тут, на то мы и Красные.
Так значит, это какие-то обозначения, подумал он, пока ему помогали сесть на лошадь. Рану на горле кто-то перевязал тугим шерстяным платком. Кровь перестала течь, наверное, потому, что ее и так оставалось немного.
Они, переговариваясь, ехали вокруг него. Он ничего не видел; в глазах что-то мельтешило, никак не удавалось сфокусироваться хоть на одном из них. Все тряслось, верно, из-за того, что они ехали трусцой по крутой горной тропинке, это он понял из того, что все было вокруг серо.
Дождь не переставал. Всадники переругивались; он еле понимал, о чем они говорят. Впрочем, вслушиваться было бессмысленно.
Они ехали долго, он уже потерял отсчет времени. Но все рано или поздно кончается, кончилось и их путешествие. Он еле сообразил, что они остановились. Лошади недовольно фыркали; слышалось громкое журчанье воды. Он приоткрыл глаза и понял, что они находятся в центре какого-то поселения. Тут его подхватили крепкие руки и куда-то понесли.
***
Ранса нахмурился.
— Он умирает, — сообщил лекарь. — По-моему, бесполезно уже делать хоть что-то. Задета гортань.
— Все равно продолжайте делать все, что можете, — ответил военачальник. — Любая жизнь имеет огромную цену. Быть может, чудом, но он выживет.
— Это так же реально, как если бы нож прошел совсем рядом с сердцем и задел его, — покачал головой седовласый лекарь, самый искусный во всей округе. — А было бы интересно узнать, кто же он такой.
— Именно этого я и хочу. Осмотрите его одежду, — распорядился Ранса. — Быть может, у него есть что-то с собой, что может сказать о нем хоть немного.
В плаще один из воинов нашел маленький медальон.
— Здесь написано "Виктория Вимлей, Серпантер", — сообщил он. Едва ли не единственный из его воинов, кто умел читать, подумал с тоской Ранса.
Довольно высокого роста мальчишка осторожно проскользнул в полуоткрытую дверь комнаты.
— Ты, Кайне? — не глядя, спросил Ранса.
— Я, — последовал короткий, по-военному лаконичный ответ. Мальчишка пробрался к самой постели, на которой лежал умирающий.
— Кто это? — спросил он в свою очередь.
— Мы подобрали его, смертельно раненного, когда совершали очередной обход, — пояснил Ранса мимоходом, разглядывая побрякушку. — Кто он, мы не знаем. — Держи, — и он бросил медальончик парню. Кайне с любопытством разглядел его.
— Верно, это был чей-то подарок, — пожал плечами Ранса. — Единственное, что было у воина. Кто такая Виктория Вимлей, никто не знает. Сохрани его у себя. Если он выживет, — что ж, отдашь. А если нет — будет тебе еще одна погремушка.
— Я не маленький, чтобы играться с такой ерундой, — обиженно надулся Кайне, но медальончик припрятал.
***
Вечером все носились по дому, как сумасшедшие. Кайне забился в дальний угол и тайком курил самодельную трубку. В руках он вертел медальон. Пустое украшение, к тому же женское. Откуда оно могло быть у воина? Верно, у того была возлюбленная. Вот интересно, где она.
Верно, он уже никогда об этом не узнает. Да и неинтересно ему, будущему могучему воину Кайне, копаться в старых слезливых историях. А медальончик… что ж, вещь красивая. Можно и оставить, тем более, пришелец все равно умирает. Кайне слышал, как говорили друг с другом две служанки его матери.
— А такой красивый, — закатила глаза одна. Он втихомолку фыркнул. — И почему у нас таких нет, все какие-то низкорослые да кривоногие.
— Ну, а Черные еще страшнее, — сообщила другая, скорчив забавную рожицу. — Так что радуйся. А зеленоглазого красавца придется тебе позабыть, Молли, потому что он на грани. И скоро шагнет в могилу обеими ногами. Дела его плохи, мне наш лекарь говорил, что осталось жить ему до рассвета. Жаль, конечно. А что делать.
Кайне, вспомнив их разговор, глянул в окошко. Сверху, из комнат, где был раненый воин, раздались какие-то крики. Он безразлично подумал о том, что, верно, тот уже скончался. Мамаша с ее служанками слишком много нервничает.
А за окном тихонько светало. Дождь на несколько мгновений перестал, и Кайне увидел безрадостный серый рассвет. В Вайкарну приходил новый день.
Глава 3.
В это холодное весеннее время крепость Вайкарна напоминала собой огромную деревню. Таял снег, по-прежнему моросил ледяной дождь вперемешку со снежинками и кусочками льда. Темные крыши деревянных домов все вымокли, напитались влагой, и отяжелели. Низкорослые горные лошадки еле пробирались через неимоверные завалы рыхлого, проваливающегося снега. В это время года в Вардарге было не так уж и много воды. Относительно. Основные потоки схлынули, напитав собой реки. Дождь утих на долгие зимние месяцы, и теперь, хоть он и принимался заново, было почти что сухо — по меркам коренных жителей.
Высокий мужчина сидел на крыльце дома Рансы, который и приютил его, и чистил клинок меча. Делать было нечего, да ничего и не хотелось. В такую погоду ломило все кости, несмотря даже не то, что ему шел всего двадцать второй год. Отвратительно, противно ныла рана на шее, так и не зажившая до конца. Иногда шрам расходился, и начинала течь кровь. Впрочем, такое случалось очень редко. Очевидно, у врага был какой-то особенный нож.
Совсем юный мальчишка, лет пятнадцати, выбежал на крыльцо и плюхнулся рядом с ним. У мальчишки было узкое, словно вытянутое лицо, резко очерченные скулы, орлиный нос с горбинкой. Длинные спутанные волосы постоянно лезли ему в рот, чем его сильно донимали.
— Зачем ты это делаешь? — без всяких предисловий спросил он. Голос у него был хриплый, только сломавшийся. — Ты куда-то собираешься?
— Нет, — мужчина пожал плечами. — Куда мне собираться? Ваша война — не моя война.
— Но как же так, Хенкка, — загорячился мальчишка, — ты же воин, или нет? Ты рассказывал мне про мановаров, почему ты ведешь себя не так, как они? Эрик Адамс ни за что бы так не сказал!
— Значит, ты невнимательно слушал, — равнодушно продолжал чистить клинок Хенкка. — Ты еще совсем мальчишка, Кайне. Только думаешь, что взрослый. Поверь, я тебя прекрасно понимаю. Сам такой же был, думал, что уже самостоятельно могу принимать решения. Принял решение — и убили всех, кто хоть немного был мне дорог. Ты вот тоже думаешь скрыться отсюда, я знаю. Конечно, я не считаю, что Ранса поступает правильно, держа тебя в полной изоляции ото всех. Но бежать тебе еще рано.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1076081324[/date]:[/size]
— Ты бежал, и, наверное, только поэтому спасся, один из миллионов, — надул тонкие губы Кайне. — А вдруг наш мир тоже стоит на грани гибели? И я — как ты, единственный, кто спасется.
— Ну да, — скептически хмыкнул Хенкка, вертя клинок в руках. Мокрая до отвращения капля упала с лезвия на его лицо. Он поморщился. — Ты знаешь, малыш, что два раза в одну воронку ядро не падает?
— А стрела падает, — похвастался Кайне. — В моих руках.
— Ну конечно, — усмехнулся Хенкка, остро мелькнуло в голове воспоминание точно тех же гордых слов, произнесенных перед мастером Алу. Тот тогда так же усмехнулся. — Ты ее специально направляешь. А катапульта думать не умеет. Вряд ли то, что движет судьбами людей, подобно стрелку из лука. Скорее это катапульта.
Кайне наморщил лоб.
— А ты бы удрал на моем месте? — внезапно спросил он. — Будь тебе пятнадцать.
— Конечно, удрал бы, — согласился Хенкка. — Если бы меня никто не остановил. Вот я теперь хочу остановить тебя от необдуманного поступка.
Кайне внимательно посмотрел прямо ему в глаза.
— Ты ведь не говорил отцу, что я хочу уйти? — в его голосе прозвучала тревога.
— Нет, я еще не настолько стар, — рассмеялся Хенкка. — Хотя кое-чему уже научился.
— Я тоже не дурак, — надулся Кайне. Тут крепкая рука харта настигла его врасплох, так взъерошив непослушную копну волос на голове парнишки, что можно было спутать лицо с затылком.
— Не дурак, а много не умеешь, — спокойно заметил Хенкка, продолжая, как ни в чем ни бывало, чистить клинок — хотя тот уже блестел, как новый. Этот меч он выковал через несколько дней после того, как смог вставать. Времена были опасные, — да и теперь таковы же. Новый меч был похож на предыдущий, самый первый его меч. Однако Хенкка исхитрился, совершенно не зная технологии мановаров, выковать на лезвии длинные косые руны. Руны эти гласили о том, что владелец меча — мановар по имени Хенкка Сеппайя. Все, как полагалось воину — последователю Эрика Адамса.
Кайне разъяренно попытался отомстить старшему товарищу, но ничего не получилось. Казалось, что Хенкка даже рук не отрывал от клинка — и в то же время непонятным образом мальчишка оказался валяющимся на мокрой и заснеженной земле.
— Ну что ты валяешься-то, приятель, — сдерживая смех так, что было вовсе не заметно, смеется он или нет, спросил Хенкка. — Решил голову горячую остудить? Оно видно, даже пар валит.
— Ты опять… опять! — Кайне от возмущения не мог даже придумать подходящего слова. — Жульничаешь, вот! Что я, не видел, что ли, как ты притворился, будто рука с лезвия соскользнула?
— Мановары не притворяются, — важно ответил Хенкка. — Это рука притворяется. Я тут ни при чем.
Кайне, растрепанный, будто щенок, снова сел рядом с Хенккой. От него было не так-то просто отвязаться.
— Так ты точно никуда не собираешься? — спросил он, хитро скосив на друга глаза. Хенкка, не отрывая взгляда от клинка, кивнул:
— Никуда.
***
Темный вечер быстро спустился на горные хребты и укутал их мокрым туманом. Толстая крестьянская баба загнала последнюю курицу в сарай, и закрылись шторы в крепком простом доме Рансы.
Сам хозяин сидел у огня и хл**** теплое пиво. Он о чем-то задумался, да так крепко, что не заметил приближения Хенкки. Впрочем, приближение мановара было довольно трудно заметить. Хотя на этот раз он не скрывался и шел спокойно, не сдерживая звук шагов.
Харт уселся напротив Рансы и закутался теплее в кожаную куртку. Пиво он пить не стал. Погода давала знать о себе. Глотать было больно.
Наконец Ранса очнулся от раздумий и спросил постояльца:
— Ты куда-то собираешься?
— Все задают мне этот вопрос в последнее время, — пожал плечами Хенкка, и кожа куртки легонько скрипнула. — И я всем отвечаю — нет. Но тебе, хозяин жилища, приютившего меня, я скажу: да, я собираюсь.
— Куда же, если не таишь от меня? — вполне обычный вопрос. Глаза Рансы блеснули в свете очага.
— Воевать, куда же еще может отправиться мановар, — точно так же обыденно ответил Хенкка. — Я хочу встретиться с вождем Красных.
— Он теряет свою силу, — заметил Ранса, потягивая пиво. — Авторитет Тонсы как вождя заметно ослабел после того, как линия фронта была отодвинута Черными намного ближе к горам. Возможно, даже я сумею выслужить себе какую-то награду за мужество и подвиги в сражении. Быть может, тебе не стоит ехать? Оставайся и живи, я буду счастлив.
— Какая тебе выгода оттого, что я останусь? — прямолинейно спросил харт. — Я нужен тебе?
— Еще как нужен, — вздохнул Ранса. — Пацан мой, Кайне, совсем от рук отбился. Только ты можешь заставить его слушаться меня и мать. Наверное, он так привязался к тебе, потому что ты — загадка, о тебе никто ничего не знает, кроме того, что ты из другого мира. И уже одно это заставляет всех шептаться и с уважением и страхом смотреть на тебя. А может, потому что ты столько умеешь. Я не уверен, что самый бывалый разведчик Тонсы сумеет так незаметно двигаться, как ты.
— Меня учил настоящий мановар, — тихо заметил Хенкка. — Но он умер, и теперь я — последний. Наверное, только потому и лучший. Не знаю, за что был избран именно я… — голос его снизился настолько, что Ранса еле разобрал последние слова.
— Так ты останешься? — с надеждой в голосе спросил он. — Если же нет, мне придется посадить мальчишку на слишком короткую цепь.
— Я попытаюсь убедить его, что настоящий воин слушается старших, пока молод, — пожал плечами харт. — Я должен ехать, Ранса, прости меня. Уж и не знаю в точности, что влечет меня, но я должен. Мановары были странствующими рыцарями, а в моих жилах течет их кровь… наверное, поэтому.
Он внезапно широко распахнул полуприкрытые глаза, и зрачки полыхнули ясной зеленью. Рансе даже на мгновение показалось, что уши харта напряженно шевелятся, словно у кошки. Но тут же Хенкка будто успокоился, сжался еще плотнее на своем месте, будто ему было холодно. Крепкие руки со слегка проступившими жилами обхватили локти, и Хенкка опустил голову так, что волосами закрыло его лицо. Ранса вздохнул и повернулся к огню, поняв, что харт уже решил.
***
Кайне осторожно подкрался к двери по всем правилам, которым его учил Хенкка. Мальчишка учился жадно, впитывая знания, будто сухая губка воду. Он мечтал о судьбе воина, такого же сильного и отважного, как Хенкка. А может быть, еще сильнее.
— … Я должен ехать, Ранса, прости меня, — услышал он, и все его поджилки затряслись. — Уж и не знаю в точности, что влечет меня, но я должен. Мановары были странствующими рыцарями, а в моих жилах течет их кровь… — Кайне задрожал еще сильнее. Он уезжает, он обманул его! Мальчишка умудрился тихо открыть дверь, так, чтобы в маленькую щелку было видно хотя бы фигуру отца, и прислушался. — Наверное, поэтому, — завершил харт. Наступило напряженное молчание. Кайне будто почувствовал что-то неладное и немедленно отодвинулся в тень. Вовремя. Но больше разговор не продолжался, а ему было достаточно и того, что он услышал. Кайне так же тихо побежал обратно.
***

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1076081355[/date]:[/size]
— Ты бежал, и, наверное, только поэтому спасся, один из миллионов, — надул тонкие губы Кайне. — А вдруг наш мир тоже стоит на грани гибели? И я — как ты, единственный, кто спасется.
— Ну да, — скептически хмыкнул Хенкка, вертя клинок в руках. Мокрая до отвращения капля упала с лезвия на его лицо. Он поморщился. — Ты знаешь, малыш, что два раза в одну воронку ядро не падает?
— А стрела падает, — похвастался Кайне. — В моих руках.
— Ну конечно, — усмехнулся Хенкка, остро мелькнуло в голове воспоминание точно тех же гордых слов, произнесенных перед мастером Алу. Тот тогда так же усмехнулся. — Ты ее специально направляешь. А катапульта думать не умеет. Вряд ли то, что движет судьбами людей, подобно стрелку из лука. Скорее это катапульта.
Кайне наморщил лоб.
— А ты бы удрал на моем месте? — внезапно спросил он. — Будь тебе пятнадцать.
— Конечно, удрал бы, — согласился Хенкка. — Если бы меня никто не остановил. Вот я теперь хочу остановить тебя от необдуманного поступка.
Кайне внимательно посмотрел прямо ему в глаза.
— Ты ведь не говорил отцу, что я хочу уйти? — в его голосе прозвучала тревога.
— Нет, я еще не настолько стар, — рассмеялся Хенкка. — Хотя кое-чему уже научился.
— Я тоже не дурак, — надулся Кайне. Тут крепкая рука харта настигла его врасплох, так взъерошив непослушную копну волос на голове парнишки, что можно было спутать лицо с затылком.
— Не дурак, а много не умеешь, — спокойно заметил Хенкка, продолжая, как ни в чем ни бывало, чистить клинок — хотя тот уже блестел, как новый. Этот меч он выковал через несколько дней после того, как смог вставать. Времена были опасные, — да и теперь таковы же. Новый меч был похож на предыдущий, самый первый его меч. Однако Хенкка исхитрился, совершенно не зная технологии мановаров, выковать на лезвии длинные косые руны. Руны эти гласили о том, что владелец меча — мановар по имени Хенкка Сеппайя. Все, как полагалось воину — последователю Эрика Адамса.
Кайне разъяренно попытался отомстить старшему товарищу, но ничего не получилось. Казалось, что Хенкка даже рук не отрывал от клинка — и в то же время непонятным образом мальчишка оказался валяющимся на мокрой и заснеженной земле.
— Ну что ты валяешься-то, приятель, — сдерживая смех так, что было вовсе не заметно, смеется он или нет, спросил Хенкка. — Решил голову горячую остудить? Оно видно, даже пар валит.
— Ты опять… опять! — Кайне от возмущения не мог даже придумать подходящего слова. — Жульничаешь, вот! Что я, не видел, что ли, как ты притворился, будто рука с лезвия соскользнула?
— Мановары не притворяются, — важно ответил Хенкка. — Это рука притворяется. Я тут ни при чем.
Кайне, растрепанный, будто щенок, снова сел рядом с Хенккой. От него было не так-то просто отвязаться.
— Так ты точно никуда не собираешься? — спросил он, хитро скосив на друга глаза. Хенкка, не отрывая взгляда от клинка, кивнул:
— Никуда.
***
Темный вечер быстро спустился на горные хребты и укутал их мокрым туманом. Толстая крестьянская баба загнала последнюю курицу в сарай, и закрылись шторы в крепком простом доме Рансы.
Сам хозяин сидел у огня и хл**** теплое пиво. Он о чем-то задумался, да так крепко, что не заметил приближения Хенкки. Впрочем, приближение мановара было довольно трудно заметить. Хотя на этот раз он не скрывался и шел спокойно, не сдерживая звук шагов.
Харт уселся напротив Рансы и закутался теплее в кожаную куртку. Пиво он пить не стал. Погода давала знать о себе. Глотать было больно.
Наконец Ранса очнулся от раздумий и спросил постояльца:
— Ты куда-то собираешься?
— Все задают мне этот вопрос в последнее время, — пожал плечами Хенкка, и кожа куртки легонько скрипнула. — И я всем отвечаю — нет. Но тебе, хозяин жилища, приютившего меня, я скажу: да, я собираюсь.
— Куда же, если не таишь от меня? — вполне обычный вопрос. Глаза Рансы блеснули в свете очага.
— Воевать, куда же еще может отправиться мановар, — точно так же обыденно ответил Хенкка. — Я хочу встретиться с вождем Красных.
— Он теряет свою силу, — заметил Ранса, потягивая пиво. — Авторитет Тонсы как вождя заметно ослабел после того, как линия фронта была отодвинута Черными намного ближе к горам. Возможно, даже я сумею выслужить себе какую-то награду за мужество и подвиги в сражении. Быть может, тебе не стоит ехать? Оставайся и живи, я буду счастлив.
— Какая тебе выгода оттого, что я останусь? — прямолинейно спросил харт. — Я нужен тебе?
— Еще как нужен, — вздохнул Ранса. — Пацан мой, Кайне, совсем от рук отбился. Только ты можешь заставить его слушаться меня и мать. Наверное, он так привязался к тебе, потому что ты — загадка, о тебе никто ничего не знает, кроме того, что ты из другого мира. И уже одно это заставляет всех шептаться и с уважением и страхом смотреть на тебя. А может, потому что ты столько умеешь. Я не уверен, что самый бывалый разведчик Тонсы сумеет так незаметно двигаться, как ты.
— Меня учил настоящий мановар, — тихо заметил Хенкка. — Но он умер, и теперь я — последний. Наверное, только потому и лучший. Не знаю, за что был избран именно я… — голос его снизился настолько, что Ранса еле разобрал последние слова.
— Так ты останешься? — с надеждой в голосе спросил он. — Если же нет, мне придется посадить мальчишку на слишком короткую цепь.
— Я попытаюсь убедить его, что настоящий воин слушается старших, пока молод, — пожал плечами харт. — Я должен ехать, Ранса, прости меня. Уж и не знаю в точности, что влечет меня, но я должен. Мановары были странствующими рыцарями, а в моих жилах течет их кровь… наверное, поэтому.
Он внезапно широко распахнул полуприкрытые глаза, и зрачки полыхнули ясной зеленью. Рансе даже на мгновение показалось, что уши харта напряженно шевелятся, словно у кошки. Но тут же Хенкка будто успокоился, сжался еще плотнее на своем месте, будто ему было холодно. Крепкие руки со слегка проступившими жилами обхватили локти, и Хенкка опустил голову так, что волосами закрыло его лицо. Ранса вздохнул и повернулся к огню, поняв, что харт уже решил.
***
Кайне осторожно подкрался к двери по всем правилам, которым его учил Хенкка. Мальчишка учился жадно, впитывая знания, будто сухая губка воду. Он мечтал о судьбе воина, такого же сильного и отважного, как Хенкка. А может быть, еще сильнее.
— … Я должен ехать, Ранса, прости меня, — услышал он, и все его поджилки затряслись. — Уж и не знаю в точности, что влечет меня, но я должен. Мановары были странствующими рыцарями, а в моих жилах течет их кровь… — Кайне задрожал еще сильнее. Он уезжает, он обманул его! Мальчишка умудрился тихо открыть дверь, так, чтобы в маленькую щелку было видно хотя бы фигуру отца, и прислушался. — Наверное, поэтому, — завершил харт. Наступило напряженное молчание. Кайне будто почувствовал что-то неладное и немедленно отодвинулся в тень. Вовремя. Но больше разговор не продолжался, а ему было достаточно и того, что он услышал. Кайне так же тихо побежал обратно.
***

[Arrgot]

Моя последняя книга...

Child Of Bodom Срочно переименовывай тему! Какая, блин, последняя книга?! Пиши ещёёё

[Hullu]

Да мне лень... А последняя - в смысле та, которую я написала недавнее всех. Я еще буду писать. А вот и продолжение подвалило.
Он прислушался. В ночи все было отчетливо слышно, только не видно ничего. Опять моросил опротивевший за полгода дождь. Тихо таял снег, и он ощущал запах талой воды. Возможно, долгое время прожив вместе с маленьким мальчиком в лесу, наравне с дикими животными, он и сам стал наполовину животным, так остро он чувствовал все запахи, даже с малейшим дуновением ветерка.
Ветер дул от двери конюшни. Хенкка нахмурился и как ни в чем ни бывало начал седлать Оракула. Конь за это время так и не привык ни к кому, кроме самого Хенкки. Несносный мальчишка Кайне пытался приручить неподатливого жеребца, но после двух крепких ударов копытом, один раз — прямо в грудь, а второй — в пятую точку опоры, перестал стараться. Это было бесполезно.
Тихо скрипнула дверь. Могло показаться, это ветром. Но опытного мановара ничто не могло сбить с толку.
— Я знал, что ты придешь сюда, — спокойно заметил он, подтягивая подпругу. Оракул не пошевелился. — Я заметил тебя у дверей. Знаешь, что подслушивать нехорошо?
Мальчишка фыркнул в темноте и, не таясь уже, подошел к старшему товарищу. Хенкка заметил короткий меч, болтающийся на поясе Кайне, лук и стрелы за спиной. На нем был надет серый дорожный плащ. Мальчишка собрался бежать.
— Глупости, — сказал Кайне. — Но как ты меня заметил? Я только открыл дверь. Ты не мог видеть меня и знать, что это я.
— Я тебя учуял, — фыркнул в ответ харт. — Куришь тайком от матери, несносный пацан.
— Но ведь у нас многие курят, — продолжал допытываться Кайне. — Хочешь сказать, ты узнал меня из тысячи других точно таких же? Тогда тебя гораздо легче узнать, потому что ты единственный в нашем доме не куришь.
— Ну да, — пожал плечами харт. — Иногда это помогает незаметно подкрасться к врагу. А ты еще и пытаешься скрыть запах от матери, перебивая его чесноком. От тебя воняет, как от старухи, только что съевшей целую связку чеснока!
Лица харта снизу видно не было, но Кайне догадался, что тот смеется над ним, как и всегда. Это только усиливало его желание учиться.
— Значит, я должен бросить курить? — спросил он. — И тогда ты возьмешь меня с собой?
— Я же сказал, что нет, — нахмурился Хенкка.
— Но я хочу поехать, — заупрямился Кайне. — Если ты меня с собой не возьмешь, я убегу один.
— Ну,- Хенкка притворился раздумывающим, — если ты будешь бежать следом за Оракулом и не отстанешь, тогда еще посмотрим.
— Я готов, — глаза мальчишки полыхнули радостью. — Я побегу.
Хенкка внимательно заглянул в его лицо.
— Только ты учти, я не такой тупой, — продолжил Кайне. — Я схвачусь руками за хвост Оракула и поеду по грязи, как на лыжах! Так что тебе придется взять меня с собой!
— Я не вижу той искры в твоих глазах, — задумчиво пробормотал Хенкка. — Только упрямое желание. Не слишком хорошо для воина, да… — он и сам не заметил, что стал говорить в точности, как Алекси Лайхо когда-то, пять лет назад. Только Алекси о нем сказал другое. — Что же. Я осмелюсь взять на себя всю ответственность за твою жизнь. Если с тобой что-то случится, я заплачу твоему отцу своей собственной жизнью. Ты только не подведи меня, а то отправлю обратно.
Кайне затаил дыхание в предвкушении.
— Ну что ты стоишь, седлай вон хоть того каурого жеребенка, — мотнул головой с длинными рыжими волосами, изрядно потемневшими за последнее время, харт. Легко вспрыгнул в седло Оракула. Кайне бросился седлать, сам не свой от счастья.
Они выехали из ворот крепости в молчании. Жеребцы шли нога в ногу. Кайне еле сдерживался, чтобы не завизжать по-собачьи от восторга, а Хенкка мрачно размышлял о своем. Правильно ли он поступил? Он в очередной раз совершает столь необдуманный поступок, ведомый своим сердцем, но не разумом. Что толкнуло его взять с собой этого мальчишку? Кайне без него, скорее всего, потеряется в суете войны. А хотя, может быть, нет… Он действительно не заметил в глазах парня того, что когда-то заметил в нем самом мастер Алекси. Но в них было горячее, страстное желание… чего? Жить? Прославиться? Быть может. Все может быть… стал же он, незаметный харт по имени Хенкка, вначале учеником жреца, а затем — и вовсе избранником оракула мановаров.
Наверняка Ранса будет очень переживать. Возможно, и совсем проклянет его, и так всеми силами вселенной проклятого мановара. Хенкке не хотелось об этом пока думать. Он боялся. И даже не стеснялся этого. Столько людей умерли, находясь под его защитой… столько людей умерло от его неправильных решений.
Глава 4.
Наступило ли утро, не наступило ли — было не понять. Хенкка еще каким-то образом ориентировался в этой темноте, будто в сумерках, а Кайне совсем ничего уже не понимал. Глаза начинали слипаться. Да, отважный воин едва ли не сваливался с седла, усмехнулся Хенкка, глядя на мальчишку.
— Эй, парень, ты не засни на ходу, — негромко окликнул он. В тумане все равно ничего не было слышно дальше, чем на два ярда, и Хенкке это не нравилось.
От его голоса глаза Кайне снова открылись и приняли самое внимательное и настороженное выражение.
— Насколько я знаю, здесь еще на многие мили вокруг никого не должно быть, — заметил Хенкка. Он так долго ни с кем не говорил на равных, что даже хотелось поговорить. С Кайне они, пока жили в крепости, были на положении учителя и ученика. Впрочем, теперь Кайне не видел разницы в их положении, считая себя учеником Хенкки, но мановару виделся равноправный путник в невысоком мальчишке с растрепанными волосами.
— Я тоже много ездил здесь с отцом, — поддержал разговор Кайне. — Только мне не разрешали долго задерживаться на одном месте, я всегда скакал рядом с Рансой. Ты, наверное, все тут вдоль и поперек знаешь?
— Ну да, — равнодушно кивнул Хенкка. Внешнее равнодушие было его отличительной чертой среди многих, и это его заметно выделяло. — Я не люблю ездить по незнакомой территории с кем-то.
Тонкий намек на то, что Кайне — нежелательный спутник. Мальчишку это уязвило, но он не обратил особого внимания. Хенкка всегда был таким язвительным.
— А мы… — наконец решился парень, — мы когда-нибудь вообще остановимся? Отдохнуть там, чтобы лошади отдохнули…
— Оракул совершенно не устал, — лицо Хенкки по-прежнему хранило безразличное выражение. Будто не догадался, что Кайне вот-вот свалится с лошади и заснет. Мальчишка предпринял еще одну попытку:
— Ну да, он у тебя как заговоренный. Но я-то… то есть, моя-то лошадь — самая обыкновенная.
— Насколько я вижу, твой Громобой нисколько не просится отдохнуть, он застоялся в конюшне, — так же безучастно пожал плечами Хенкка. Кайне понял: приучает его к тяготам пути. Мы не будем останавливаться из-за того, что ты всего-навсего устал, Кайне, сказал он сам себе, мы поедем дальше, и чем скорее мы достигнем фронта, тем быстрее ты станешь воином.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1076426302[/date]:[/size]
Больше Кайне не промолвил ни слова. А Хенкка с некоторой горечью почувствовал, насколько мальчишка слаб духом, несмотря на все его старания казаться сильным. Нет, Кайне не подал и виду, что он слаб; никто иной бы так не подумал. Но Хенкка отчего-то остро это ощутил.
***
Они остановились только вечером. Маленькая деревушка Красных; настороженные лица, везде мечи и луки. Мужчин совсем мало. Ушли на войну.
Кайне, когда настала пора наконец-то слезть с коня, едва не упал в грязь. Стало стыдно перед Хенккой, который легко соскочил на землю и бережно подхватил мальчишку на руки, будто совсем ребенка.
— Устал? — спросил он, осторожно сажая Кайне на стул в местном трактире; занес его туда в охапке, будто куклу. Мальчишка буркнул:
— Нет.
— Никогда не лги мне, если хочешь, чтобы я тебя чему-то научил, — голос Хенкки несколько посуровел. Кайне опустил взгляд, а когда поднял его, харт уже отошел к трактирщику и о чем-то говорил с ним; лица обоих были хмуры, будто небо за оконцем, засиженным мухами. Парнишка прислушался, но так и не уловил ни слова из того, что сказал трактирщик Хенкке и отчего тот так помрачнел.
Когда мановар подошел к Кайне, парень спросил:
— В чем дело?
— Тебе незачем забивать этим свою и так не слишком вместительную голову, — хмыкнул харт, закатив мальчишке такой звонкий щелчок, что голова Кайне отлетела в сторону. Однако ему почему-то даже не было столь обидно за незаслуженный щелчок, как за то, что от него что-то скрывали. Кайне этого никогда не любил. — Лучше бы набил ее чем-нибудь полезным. Помимо войны, мановары были великолепными целителями. Я, конечно, не лучший из воинов Наргарда, но все лучшие давно мертвы, так что тебе придется довольствоваться этим. Хотя, по-моему, тебе и этого может оказаться многовато.
Харт явно был не в настроении. Язвил сильнее обычного; Кайне сообразил, что что-то случилось, и не стал дуться на него. Все равно потом он скажет, что был неправ. Вернее, не скажет; но Кайне увидит извинение в его глазах.
Трактирщик молча поставил перед ними две дымящихся кружки со сливочным элем. Хенкка сделал мощный глоток и стал на вид немножко добрее. Кайне робко пододвинул вторую кружку к себе: раньше ему никогда не позволяли даже приближаться к сливочному элю. Смело попробовал и едва не закашлялся: обожгло горло. Хенкка был настолько увлечен своими мыслями, что даже не заметил, что было крайне удивительно. Ну, может, и заметил. Так, краем глаза. Кайне наклонился над кружкой, завесив все своими волосами, похожими на пегий конский хвост, и отпил еще, на этот раз куда осторожнее. Теперь он смог почувствовать пряный, горьковатый вкус. Закружилась голова.
Хенкка с такой силой поставил пустую кружку на стол, что Кайне едва не подпрыгнул. Но харт не обратил совершенно никакого внимания на мальчишку. Кайне даже стал исподтишка наблюдать за выражением его лица. Но он оставалось равномерно мрачным, не поймешь, о чем он думает. Только и ясно, что не о веселье.
Переночевали они в том трактире, а на следующее утро снова отправились в путь. На этот раз Хенкка со своим спутником вовсе не разговаривал, и слова не вымолвил, только хмуро глядел вперед.
***
В первый раз за многие дни небо прояснилось. Кайне, который все пятнадцать лет своей жизни прожил здесь, вообще в первый раз увидел солнце.
— Что это? — изумленно спросил он, когда мягкий прохладный лучик коснулся его щеки. — Оно светится.
Хенкка удивленно посмотрел на него.
— Это же солнце, малыш, ты чего, — голос его стал заметно мягче. — Неужели ты его ни разу не видел? Или ты только разыгрываешь меня?
— да тебя разыграешь, — фыркнул Кайне. — Нет, я серьезно, что это за штуковина такая? Вот ты знаешь, ты мне скажи. Почему дождь перестал?
— Вот уж чего не знаю, так кто останавливает дождь, — улыбнулся он, спокойно признавая свое незнание перед парнем и нисколько этого не стыдясь. — А солнце — это то, что всем нам дает жизнь, греет и освещает. Правда, в моем мире солнце, которое мы все любили, стало и причиной гибели Наргарда. Оно превратилось в разъяренного монстра. Вам такое, похоже, не грозит. Небо будто не перестает оплакивать кого-то. Или что-то.
— Я вообще не помню, чтобы это самое солнце выглядывало из-за туч, — сообщил Кайне. — Хотя отец говорит, что когда-то оно ярко светило и у нас.
— Возможно, это означает, что темным временам скоро придет конец, — хмыкнул Хенкка. — А может быть, и нет. Может быть, и нет… — повторил он, потерев подбородок. — Никогда не знаешь, о чем думать.
Он снова вспомнил свои забавы в Храме. Как он, ни о чем таком не думая, изобразил знамение над оракулом жрецов… и знамение оказалось правдивым.
— Скорее, наоборот, настанет вечная ночь, — заметил с кривой усмешкой Кайне. — Черные наступают, и недолго осталось до нашего падения. Зло восторжествует навсегда.
— Не бывает такого, чтобы торжествовало зло, — заметил философски Хенкка. — И добро тоже не торжествует. Ни в одном из миров. Они просто не могут друг без друга. Если здесь останется одна сила, вы не сможете понять, что это за сила, потому что не будет ей противника.
— Ты имеешь в виду власть? — спросил Кайне. Хенкка не успел ответить. — А вот я бы хотел, чтобы вечно торжествовало добро. И тогда будет одна власть, зато справедливая. И плевать я хотел, что никто об этом не будет знать. Все равно большинство из них тупы, как пробки.
— Я тоже так думал о жителях своего мира, — усмехнулся Хенкка. — Но ты подумай, всегда есть те, кто еще тупее.
Кайне хотел что-то сказать, но внезапно рука харта сделала неуловимое движение. Мальчишка заметил только потому, что оно предназначалось для него. Кайне замолчал, а харт будто начал потихоньку засыпать — так казалось издали. Прошло около получаса. Лошади шли медленно, не торопясь. Вскоре удивленный до крайности Кайне взглянул на Хенкку и понял, что тот уснул.
Тихо стучали друг о друга голые ветки. Почки на них еще не распустились; в таком сыром месте растениям трудно оживать после холодного периода. Кайне залюбовался маленькой птичкой, которая сидела на одной из веточек. Неожиданно птичка вспорхнула, будто испугавшись. Кайне некоторое время удивлялся, обычно они не боялись ни Хенкки, ни его самого. Но все было тихо.
Будто в один миг взбесившись, Оракул резко взбрыкнул и понесся вперед. Хенкка так и остался сидеть верхом на нем, низко-низко пригнувшись. Будто повинуясь воле могучего жеребца учителя, Громобой тоже помчался галопом следом за ним. Кайне еле успел ухватиться за уздечку.
Они вовремя отъехали вперед: стоило морде Громобоя поравняться с мордой застывшего на месте Оракула, сзади что-то тихо и неприятно просвистело, и на дорогу обрушилась тяжелая сеть. Испугавшийся Громобой, доныне не ведавший ужасов войны и сражений, поднялся на дыбы и едва не скинул со своей спины Кайне. Хенкка уже был наготове, в руках своих он держал ярко сверкавший меч; руны будто горели золотистым светом. Будто и не спал уставший воин на своем почувствовавшем свободу жеребце. Кайне понял, что оказался ловко обманут, как и те, кто в следующее мгновение высыпали на дорогу. Все в черных масках и плащах, в руках у каждого был короткий, как у Кайне, меч.
— Сдавайтесь, жалкие крысы! — возгласил их предводитель, низенький человечек с горящими даже под капюшоном глазами.
— Кого ты называешь крысами, презренный трус, прячущийся в кустах, будто мышь?! — вскричал Кайне, готовый ринуться в бой, но тяжелая рука харта в черной перчатке опустилась на его плечо. Человечек вздрогнул, будто Кайне смертельно оскорбил его. Хенкка, казалось, о чем-то догадался.
— Не вы ли — люди, называющие себя Черными? — спокойно спросил он, держа Кайне за плечо так, что мальчишка едва не выл от боли.
— Да, мы Черные, — ответил человечек, и по его знаку, остальные немного опустили мечи. Меч опустил и Хенкка, в знак перемирия на время разговора.
— Как же вы оказались глубоко в тылу Красных и что здесь делаете? — продолжал спрашивать Хенкка.
— Не твое это дело, Красный, которого мы все равно убьем, и твоего крысенка тоже, — грубо сказал человечек.
— Я не Красный, — несколько удивился Хенкка. — Я не принадлежу вашей войне. И мальчишка тоже. Он, однако, не переносит мышей, — несколько язвительно добавил харт. Кайне хотел сказать, что он — Красный, и его всего затрясло, когда Хенкка сказал обратное. Но рука старшего товарища так сильно сжимала плечо Кайне, что мальчишке пришлось замолчать, иначе из его горла вырвался бы крик.
— Мир давно поделен на Красных и Черных, — холодно сообщил шпион. — Ты либо врешь, либо сумасшедший.
— Ни то и ни другое, — безразлично, словно и не их судьба решалась сейчас, заметил Хенкка. — Я — мановар, о которых ты, верно, даже и не слышал. Я не за Красных и не за Черных. Мне абсолютно все равно, кто из вас проиграет. Я всего лишь ищу место для своего жилья, ибо мой мир разрушен. Мальчишка напросился ехать со мной, хоть я и не хотел брать его. Слишком горяч.
— Другой мир? — подозрительно переспросил человек, похожий и в самом деле на мышь. — Я слышал что-то о том, что существуют и другие миры, отличные от нашего.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1076426346[/date]:[/size]
— А я читал достоверные рукописи древних мановаров, побывавших в них, — согласился Хенкка. — И этот конь, который подо мной, — бывший оракул мановаров. Ты видишь, он необычный.
Человечек хмыкнул, что-то пробормотал своим на незнакомом Хенкке языке. Очевидно, тайное наречие Черных.
— Езжайте, — наконец, кивнул он. Черные плащи взметнулись в воздухе и тут же исчезли в кустах, точно их и не было. Рука Хенкки безжалостно сжала плечо мальчишки.
— Почему ты сказал им, что я не Красный? — возмутился Кайне. — Я не хочу скрывать этого! И ты сам говорил, что мановары никогда не лгут!
— Не лгут, но скрывают, — усмехнулся с горечью Хенкка. — Я тоже не люблю врать, малыш, но знаешь, сколько раз мне пришлось говорить неправду, чтобы защитить людей, которые были мне дороги, чтобы защитить собственную жизнь, когда в ней нуждался не я один. Понимаешь, мановары — тоже люди, а люди не безгрешны, даже самые честные и правильные. Да я думаю, что с правильными людьми было бы тоскливо жить. Они предсказуемы. Правда, ты тоже порой бываешь предсказуем. Прямо до боли. Я знал слово в слово, что ты мне сейчас скажешь, и заранее готовил ответ. Хотя люди — на то они и люди, чтобы совершать неожиданные поступки.
***
— Так о чем тебя предупреждал трактирщик? — хитро спросил Кайне, догадываясь, каким будет ответ. Но Хенкка безмятежно щурился на солнце и будто не думал отвечать. Оракул ехал медленной трусцой, и Громобой спешил за ним. Кайне уже привык к долгим до бесконечности дневным переездам.
— А оно тебе надо? — лениво пробормотал харт. — Я обо всем позабочусь, если это что-то важное. А если нет, то и вообще какого черта ты спрашиваешь.
— Ну тогда хотя бы скажи, важное это или нет, — попросил Кайне.
— Ну, скажем, для нас — абсолютно все равно, — пожал плечами харт, приоткрыв сонные глаза. — Для меня, например, сейчас вообще важнее всего то, светит ли солнце или нет. Если светит — значит, хорошо. Не светит — значит, плохо. И так здесь так сыро, что у меня скоро начнется насморк просто от тоски.
— А почему ты так встревожился в первый день? — продолжал допытываться Кайне.
— Ой, малыш, перестань, — отмахнулся Хенкка. — А то отошлю обратно в Вайкарну. Ты мне вообще не нужен. Так, в принципе. Это я тебе за каким-то дьяволом понадобился.
— Так я тебе не нужен? — обиделся Кайне. — Ну ладно, я могу один ехать.
— Ну нет, я тебя так спроважу, что прямиком в Вайкарну, — усмехнулся Хенкка. — Послушай, парень, ты сам напросился, так что не злись на меня. Я вообще тут ни при чем. Ты хоть знаешь, кстати говоря, вообще, куда мы направляемся?
— На войну, — уверенно ответил Кайне. — А что, ты уже передумал?
— Ну, как сказать, — Хенкка отвернулся от него и снова уставился на солнце. Это была еще одна его особенность — он мог смотреть на солнце, не мигая. — Я ничего не менял в своем решении. Кроме того, что взял с собой некоторого мелкого карапуза, который очень уж просился со мной в путь, даже не зная толком, куда я еду. Вот только, быть может, единственная моя вина, да и то сомнительная, — я тебя не предупредил о направлении нашего пути. Мы едем в лагерь Красных, да, но я там остановлюсь лишь переночевать, возможно. И то, может, вряд ли.
— Как это? — с подозрением спросил Кайне.
— А так, — Хенкка с безразличием рассматривал неяркое светило. — Ну, конечно, ты можешь остаться в главном лагере, если я найду, что человек, рядом с которым ты остаешься, присмотрит за тобой. А я поеду дальше, я не хочу оставаться в тех местах, где царит война. Видишь ли, Красные действительно проигрывают, раз Черные пробрались так далеко.
— Я так и не могу смириться с тем, что мы их пропустили, — в ярости прошипел Кайне. — Как ты мог?
— Так. Я повторю еще раз, ваша война — не моя война. Мне наплевать на ваши склоки. Более того, я не хочу подчиняться ни Красным, ни Черным, отчего и уезжаю прочь. Если в вашем мире не найдется для меня места — что ж, отправлюсь в другой. Для меня не имеет значения, в каком мире жить, потому что все они для меня равны, нигде нет такого человека, что бы держал меня привязанным к одному миру. Ведь я для тебя никто, согласись.
— Нет, ты мне — учитель, — возразил Кайне.
— Разве я брался тебя учить? Я только показывал самые простые трюки мановаров, — легко уклонился от него Хенкка. — Конечно, у каждого мановара должен быть ученик, но мое время еще не пришло.
Кайне промолчал, молчал и харт, вообще не любивший разговаривать. Хенкка впервые задумался о том, что ему и вправду придется кого-то учить, если уж ему суждено возродить клан мановаров. Но пусть это будет кто-то из мира, где он решит остановиться на всю оставшуюся жизнь, подумал он. Так будет легче. Гораздо легче.
***
Лагерь Красных показался Хенкке чересчур шумным и несобранным. Бегали солдаты, что-то кричали сотники и тысячные. Увидев пришельцев, они немедленно окружили их, и вперед вышел один из военачальников:
— Кто вы? — холодно спросил он.
— Мы Красные, — вырвался вперед Кайне, не дав Хенкке промолвить ни слова. Впрочем, харт не собирался его сдерживать. — Мы приехали издалека, я — чтобы сражаться вместе со всеми, а мой товарищ…
— Я из другого мира, — спокойно сообщил Хенкка, воспользовавшись замешательством Кайне. — Паренек немножко погорячился, сказав "мы". Я не Красный и не Черный, я никакой. Я не желаю вам вреда, Красные, я просто чужой.
Они помолчали, потом начали тихо совещаться. Наконец тысячник вышел вперед и предложил:
— Пройдите за мной. Военачальник Анкка примет вас и решит, что с вами делать.
Хенкка мирно спешился и пошел следом за тысячником, даже не потрудившись к чему-нибудь привязать Оракула. Многие с восхищением осматривали его. Кайне так же оставил Громобоя, гордый тем, что обе лошади никуда не сдвинутся без воли их хозяев — Оракул странным образом оказывал влияние на Громобоя, сдерживая его собственный пыл и обучая послушанию.
Палатка Анкки оказалась в самом центре лагеря. Хенкка не чувствовал себя пленником, которого ведут на допрос, между тем как Кайне стало немного не по себе.
Когда они вошли, Кайне ничего не смог разглядеть из-за темноты. Потом кое-как привык. А Хенкке было все равно, он видел в темноте не хуже кошки. Он первым разглядел высокого черноволосого парня, сидевшего в самом углу, будто спрятавшегося там. Возможно, никто иной парня и не видел, — но не Хенкка.
— Итак, — раздался низкий мужской голос. Хенкка тут же увидел и его обладателя — высокого мужчину с волосами, завязанными в конский хвост. Это был Анкка, самый могущественный и влиятельный полководец Красных.
Глава 5.
Внимательно рассматривая пришельца, Анкка слушал то, о чем он говорит, лишь наполовину. Ему и так все было ясно. О мановарах ему рассказывала еще бабушка, некогда встретившая одного из них, тогда совсем, правда, малыша, лет десяти, но уже необыкновенно способного. Имя его начиналось как-то на "А"…
Голова же его была занята совершенно другими мыслями. Тонса совсем ослабел, и это видели все. Он уже не сдерживал натиск армии Черных. Пора было его заменить. Самое удобное, конечно, — с помощью вот такого воина-мановара убить его, тогда не придется волноваться, все будет надежно. Но мановар никогда на это не согласится, а другой просто не справится с такой сильной охраной, какая была у Тонсы. Ведь убийца должен быть один — иначе все узнают. Анкка внимательно изучал взглядом харта и все больше убеждался в том, что этот никогда не убьет по расчету. Можно было бы, конечно, все подстроить с хитростью…
Где-то глубоко, в самой душе, шевелился противный червячок под названием "совесть". Он, настоящий воитель, убьет ударом в спину? Как же так… но Анкка понимал: если не он, родина, все, чем он дорожил, Красные, наконец, будут уничтожены. Не лучше ли нечестно убить одного, чем честно подвести под удар судьбы многие миллионы других?
***
Тонса уже которую ночь не мог спать спокойно. Ему все чудились блики свечи на стене, шаги убийцы… он знал, что теперь его ожидает смерть, знали это все вокруг. Ни один вождь не умер своей смертью. И обычно тот, кто первым успевал убить ослабевшего повелителя, становился следующим — неизвестно, как уж так получалось.
Он сходил с ума и отчетливо понимал это. То на него находили странные припадки, когда хотелось грызть что-то, кусать, царапать ногтями. Вернее, кого-то. А иногда наваливалась тяжелым камнем апатия, и Тонса даже рукой не мог пошевелить, настолько казалось ненужным даже это простое движение. Он бы с удовольствием отказался от своего трона — если бы мог. Власть не имела никакого значения перед смертью.
***
Хенкка довольно много рассказал Анкке о том, как попал сюда, прекрасно понимая, что тот не слушает по какой-то непонятной причине. Хотя взгляд военачальника очень внимательно скользил по нему. Хенкке стало немного не по себе. Он никак не мог почувствовать, что таится за этой оболочкой. Так же, как не мог он почувствовать, что за человек Кайне на самом деле.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1076426392[/date]:[/size]
Мальчишка будто не раскрывался ему до конца, оставляя какие-то темные уголки потайными.
— Почему же ты не хочешь остаться здесь и сражаться? — спросил Анкка, когда понял, что Хенкка все сказал.
— Я уже говорил вам, — без малейшего оттенка раздражения в голосе произнес харт, — ваша война меня не касается. Я не хочу сражаться, не зная, за что.
Он мог бы еще много сказать, объясняя, но опять почувствовал, что внимание Анкки ускользает от него.
— Предположим, ты узнаешь, — пожал плечами Анкка. — Тогда ты будешь сражаться?
— А вы этого хотите? — брови Хенкки взлетели вверх.
— В общем, да, и очень, — кивнул Анкка. — Причем я хочу, чтобы ты сражался на моей стороне.
— А я не хочу сражаться ни на чьей стороне, — Хенкка внимательно посмотрел, скосив глаза, на парня, сидевшего в углу. Тот казался внимательно слушающим их разговор, но Анкка его явно не замечал.
— А если мы правы в своем стремлении бороться за свободу? — поинтересовался, как о пустяке, Анкка.
— Я в этом не уверен, а значит, к вам не присоединюсь, — спокойно сообщил харт. — Обычно ни одна сторона не бывает абсолютно правой.
— А если я предложу тебе просто остаться в лагере? — спросил военачальник.
— Зачем? В разгар военных действий?
— Враг затих, — произнес равнодушно воин. — А ты очень пригодишься мне, пусть даже и не в военном деле. Ведь ты мановар.
Хенкка промолчал, только слегка пожав плечами.
— Мой сын упорно отказывается учиться военному делу, — будто пожаловался Анкка. — Я вижу, твой мальчишка, Кайне, — он кивнул в сторону парня, — очень неплохо владеет многими приемами этого искусства.
— Война — не искусство, — жестко сказал харт. — Это грязь, смерть и боль.
— Не имеет значения, — возразил полководец. — Это дает нам честь. И иногда прибыль. В любом случае, я не хотел бы, чтобы мой сын оказался беспомощен в поединке. Если ты можешь научить его, я позволю Кайне остаться здесь и сам присмотрю за ним. Ведь ты этого хотел.
Хенкка хмуро взглянул в сторону Кайне. Тот весь сиял и умоляюще смотрел на харта.
— Хорошо, я попробую, — кивнул мановар. — Но ничего не обещаю, у нас говорили: если человек не желает учиться, он не научится.
— А ты попробуй сделать так, чтобы он захотел, — Анкка пожал плечами. — Я пришлю его к тебе, как только его найдут. Он куда-то опять запропастился, негодник.
Хенкка открыл рот, хотел сказать что-то, но осекся.
— Я сам его разыщу, — спокойно предложил он спустя мгновение. — Этим и докажу то, что я — настоящий мановар, а не шпион Черных.
***
Он вышел из палатки один. Кайне отправился вместе с Анккой, смотреть лагерь. Как ни был силен в единоборстве Хенкка, устройства военного лагеря он не знал, вернее, представлял себе, но плохо.
Несколько мгновений спустя из палатки выскользнул худенький парень лет восемнадцати. Тот самый, которого заметил в темноте Хенкка. Харт притворился, что не видел его, и направился в сторону, где ему была отведена приказом Анкки своя палатка.
Оказавшись в темноте, он опустился на корточки у самого входа. Через минуту туда же вошел, осторожно ступая, молодой парень, следовавший за хартом всю дорогу. Хенкка использовал свой любимый прием и сшиб его с ног, схватив за щиколотку.
Когда паренек оказался лежащим на полу, Хенкка поднялся на ноги, сразу став выше на добрых три фута, и спросил, сохраняя равнодушное выражение лица:
— Так это ты — сын Анкки?
— Я, — ответил парень, недовольно отряхиваясь и кое-как поднимаясь на ноги. Хенкка легко схватил его за шиворот и посадил на плащ, расстеленный в темноте.
— Я все равно не буду ничему учиться, — сердито заявил парень, потирая ушибленное плечо. — Я не хочу быть воином, вообще не хочу. И что бы вы ни делали со мной, я не выучу ни одного приема.
Хенкка будто не обратил внимания на его пламенную тираду.
— Как тебя зовут? — спокойно спросил он, с оттенком безразличия рассматривая парня. Он был довольно высок, худощав, гибок. Темные слегка вьющиеся волосы до плеча, еле пробивающийся пушок на подбородке. Упрямые серые глаза.
— Вильгельм, — ответил парень, насупившись. — Можно просто Вилле.
— А меня зовут Хенкка, — не меняя тона, назвал свое имя харт.
— Вот и познакомились, — буркнул Вилле, отворачиваясь в сторону. Но крепкая рука мановара развернула его обратно.
— Так не дело, приятель, — заметил Хенкка, но голос его не потеплел ни на йоту. — Я, конечно, не имею ни малейшего желания тебя вообще чему-то учить. Но придется, раз обещал. Ты меч-то в руках держал вообще?
— Ага, тренировочный, — с какой-то тоской в голосе ответил Вилле. — Уронил на ногу и отшиб пальцы. Три дня потом ходить не мог.
— М-да, — казалось, он по-прежнему серьезен, а в глазах прыгали веселые искорки, которых Вилле еще не заметил. — Тебе меч в руки давать опасно. Будем учиться метать ножи. Если не умеешь, конечно.
— Нет, я вообще не умею ничего, — Вилле немного смягчил свое отношение к непрошеному учителю. — Но учиться все равно не буду.
Хенкка на это не сказал ни слова. Просто неожиданно Вилле оказался пришпиленным к стенке палатки за плащ. Он с удивлением посмотрел на маленькую металлическую звездочку, торчавшую из материи.
— Еще на волосок левее — и ты был бы оцарапан, — спокойно заметил Хенкка. В голосе его звучали все те же безразличные нотки. — Еще дюйма на два левее — и ты был бы мертв. Такова война, мой упрямый ученик, и даже музыкантам иногда приходится учиться воевать, — увидев несказанное удивление на лице Вилле, он усмехнулся все с тем же равнодушием.
— Думаешь, я не знаю, что у тебя под подушкой лежит свирель, — сообщил Хенкка.
— Как? — только и сумел спросить Вилле.
— Ты сам мне это выдал, — пожал плечами Хенкка. Еще когда сидел в палатке. — Она была у тебя с собой, ведь так. И сейчас с собой. В левом кармане плаща, я заметил, когда она ударила меня по руке. Ты ее в руках вертел. Думал, я тебя в темноте не вижу.
— Но… а подушка? — поразился парень.
— Ну где же еще хранить такую драгоценную вещь здесь, в военном лагере, сыну знатного полководца, презирающего музыку, — усмехнулся холодно харт. — Я сам когда-то хранил у себя под подушкой такую же. Но гораздо раньше, лет до пятнадцати. А потом у меня не стало подушки.
Вилле посмотрел на него уже теплее.
— И вы умеете на ней играть?
— Чуть-чуть, — кивнул харт, и легкая улыбка скрылась с его лица. Четкие черты окаменели. — Но здесь не до музыки, и тебе придется смириться с этим. Там, где вырос я, было точно так же. Наверное, я буду счастлив, если найду такой мир, где будет звучать музыка.
Вилле казался заинтересованным. Но он вспомнил, что перед ним — не учитель музыки, но учитель военного дела, и сразу насупился опять, хотя выглядел уже не так мрачно. Хенкка более не обращал на него внимания, что-то рассеянно насвистывая себе под нос и вертя в руках вытащенную из плаща Вилле звездочку. Уголки ее даже не погнулись, так стремительно резко она вошла в плотную ткань. Легонько подкинул на руках и поймал. А потом кинул ее в противоположную стену. Звездочка красиво блеснула в воздухе и изящно воткнулась в полог. Неуловимое движение руки, блеск иного металла — и звездочка снова в руках хозяина.
— Когда швыряешь такие звездочки далеко от себя, всегда полезно иметь штуку, которой можно ее вытащить, не подходя близко, — заметил, будто для себя, харт. — Если наловчиться кидать бумеранг, можно хорошо им пользоваться. Так я не очень люблю им орудовать, но сделал себе один специально для звездочек. У него нарочно один уголок немного надрезан, этой щелкой, — он показал Вилле крохотную щель в металле, — он и цепляется за уголок звездочки.
Парню явно было очень любопытно и захотелось самому попробовать кинуть такую. Они были такие маленькие и красивые. И опасные — с длинными острыми шипами-лучиками. Но он из принципа решил не делать этого.
Хенкка угадал его порыв.
— Нет, приятель, — усмехнулся он. Ледок все так же оставался в его голосе. — Тебе еще рано такими кидаться, и себя угробишь, и кого-нибудь еще. Ну, меня-то вряд ли… а вот случайного прохожего — запросто. Это надо сначала еще многому научиться, чтобы не бояться их использовать. Но ты никогда и не научишься.
Эти слова, видимо, задели Вилле. Он хотел что-то ответить, но захлопнул рот. Харт ухмыльнулся уже с некоторым оттенком насмешки.
***
Вилле ворвался в свою комнату, чувствуя, как горит все лицо. Этот человек начинал его сильно раздражать своим безразличием абсолютно ко всему. Пусть говорят, что он — великолепный воин, пусть всё, что угодно, говорят, он, Вилле, никогда у него ничему не научится и учиться не будет!
Он бросился на жесткую кровать и тут же спрятал свирель под подушку. Потом подумал как следует, достал ее оттуда и пошел наружу, решив спрятать ее в дупле. Там, конечно, сыро, постоянно идет дождь, но его дорогая свирель покрыта крепким лаком, она не испортится, нет, он сам ее вырезал из дерева и покрывал.

[size=1]Child Of Bodom добавил [date]1076426531[/date]:[/size]
Ну вот, на сегодня все, а то я гляжу, читать не успевают те, кто вообще читает. К тому же, выкладывать мне еще о-ой как много, это только 19 страниц из 56, и это еще только вторая часть! Их всего 6! Правда, я еще только 4ю пишу. Кошмар, но пишу я быстро. Первую написала за шесть дней(!). Вторую - за девять.

[Anna Angell]

Child Of Bodom
Твоя творческая плодовитость впечатляет и восхищает! А я все сижу с тремя кусами новых романов и не могу решить, что продолжать... Прям завидно... Шучу, конечно.
Ты права - я просто не успеваю читать. Хочу попросить - я тебе скину в ПС свой электронный адрес, а ты на него скинь то, что уже выложено. В свою очередь, я тоже могу подкинуть тебе или выложенные главы романа, или рассказы, или еще что-нибудь. Просто в он-лайн читать не так удобно, я все копирую, но и это не слишком удобно. В общем, надеюсь, что ты выполнишь мою просьбу. Проверяй ящик.
А по поводу того, что я уже прочла - классно. Интересно, а уж язык... В общем, я опять в восхищении!

[Hullu]

И что, так никто и не читает?! Ну я тогда пока выкладывать не буду.

[Anna Angell]

Child Of Bodom
Я читаю! С огромным удовольствием! Потому что у тебя литературный, интересный и звучный язык!